***
Юнги бегает неделю и надеется, что Чонгук правда, ещё ни разу не видел его за это время. Он встаёт чуть свет и идёт в универ, бегает по коридорам и корпусам, лишь бы его не заметили, не ходит на общие лекции и на физ-ру, а потом поздно возвращается домой и не выходит оттуда до утра и опять по новой. Мин верит, что его шпионский план безупречен, вот только Чонгук его всегда замечает, это белое пятно из всей толпы, оно глаза режет. Хочется подойти, сдавить в своих руках эту хрупкую шею из одних позвонков, раздробить кости, почувствовать в своих руках плоть и кровь, умыться ею. Чон не понимает эту зависимость от своего соседа, которого он ненавидит. А ненавидит ли? Почему его ебет, что, как, там у него. Что он каждый раз ищет в толпе белую макушку на уровне инстинктов, как животное. А дома прислушивается к каждому шороху за стеной. Это ненормально. Вот нихуя не-нор-маль-но! И самое странное, что Чонгук не может остановить этот, уже запущенный, механизм. Он даже не подозревает о его существовании.***
Юнги направляется в своё убежище в стенах университета. До библиотеки рукой подать, осталось только преодолеть один пролёт лестницы и завернуть за угол. Насколько Мину не изменяет память, сегодня тренировка по баскетболу, поэтому вероятность встретить Чонгука равна ноль целых, ноль десятой процента, но где-то под рёбрами всё равно крутит зарождающееся беспокойство. Мин ненавидел свою природную чуйку, он уже как загнанная хищником жертва, чует опасность на расстоянии. Хотя в этот момент, блондин уверен, что у него на фоне повышенного стресса стремительно прогрессирует паранойя, не иначе. С горем пополам этот ебучий пролёт заканчивается, осталось преодолеть буквально три метра, но Юнги и опомниться не успевает, как его хватают за шкирку и тащат в противоположную от библиотеки сторону. Все рецепторы от возможной опасности обострились. Мин с одного вдоха понимает, кто его тащит, он этот запах запомнил на всю жизнь и синоним ему «опасность» или «Чон Чонгук». До туалета идти недолго, но всю эту дорогу Юнги не идёт, его тащат, как собачонку, а он сопротивляться и не думает, слишком устал бороться, слишком устал жить. Чонгук не церемонится и швыряет блондина в туалет и захлопывает со злостью за собой дверь. Мин вздрагивает, он затылком чувствует прожигающий за спиной взгляд, как что-то огромное и ужасное надвигается на него и он боится, что не выживет. Чона рвёт на части, руки сводит, голова вот-вот взорвется, он дышит часто, как бык, который увидел красную тряпку и готов атаковать. Но его выводит не красный цвет, а белый, который хочется испачкать, испортить, вымазать в грязи, чтобы он так не бесил и не соблазнял этой чистотой. Брюнет любит белый цвет, большинство его вещей белые, но он ненавидит своего соседа, который сам, словно белый и прозрачный. Чонгук смотрит на блондина и сдерживается из последних сил, чтобы не накинуться на него и не вспороть это тело, окрасить всё в кроваво-красный, он уже не уверен, что кровь у Мина красная, кажется, что она тоже белая. Юнги видит, как Чон смотрит на него, видит эти надувшиеся вены на шее и руках, как тот челюсть сжимает, ему страшно, слезы наворачиваются от этого животного страха, он даже глаза не поднимает выше подбородка, не дай Бог встретиться взглядами, тогда точно этот зверь накинется на него. Мин уверен, что брюнет, как собака страх чует, но он сука, не может не бояться его. Истерика давно притупляет все инстинкты самосохранения, и если Чонгук начнёт его избивать или кишки наружу выпускать, он, наверное, и не почувствует ничего. Чон все ближе с каждым шагом, а Мин отступает дальше от него. Упирается в подоконник и всё оставшееся самообладание пытается собрать в одну кучу, что как-то хуево получается. Очень хуево. Чонгук совсем близко, блондин чувствует его дыхание куда-то в макушку и это нихуя не нормально. Все «это» нихуя не нормально. — Ну что? Попалась мышка? — Юнги вздрагивает всем телом от этого тихого шёпота возле своего уха. Кажется, ещё секунда и он в обморок упадёт, не выдержит всего этого. — Ну и зачем нужно было бегать от меня? Думал, не найду? — Чон продолжает издеваться, чувствует, как по всему телу медленно, волнами расходится тепло. Это зависимость. — Не учили в детстве, что зверь свою жертву по страху находит? — Мин понимает, что слезы текут и его трясёт, как истеричку. Хотя, почему как? Чонгука пугает эта болезненная худоба. Он заметил, что блондин заметно похудел с начала осени. Попахивает анорексией, он как будто одной ногой уже в могиле и продолжает себя туда тянуть. Его как током прошибает, все остальные мысли и проблемы отходят на второй план, перед глазами только белая макушка. — Ты совсем ебнулся своей больной башкой? Сдохнуть захотел? — Чон грозно рыкнул. А у Мина как будто уши закладывает и сердце быстро куда-то в пятки уходит. — Отвечай! — Чонгук встряхивает Юнги, тот уже на ходячий труп похож. У Мина неожиданно просыпается смелость, его перестаёт трясти и слезы уже не текут в три ручья. Словно, от одной фразы, что-то внутри меняется. — А с какого хуя тебя ебет, хочу я сдохнуть или нет? — Юнги стоит огромных усилий сказать эту небольшую фразу. Чон дергается, как от пощёчины, от такого ответа. Он чувствует, что его гнев, как вулкан, готов выплеснуться наружу и уничтожить всё на своем пути. — Слишком смелым стал, я смотрю, — Чонгук хватает Мина за шею и поднимает его голову вверх, чтобы тот смотрел прямо в глаза, чтобы видеть его насквозь. Юнги не отводит взгляд, бросая тем самым вызов брюнету. Думал, что вечно ноги будет вытирать? Всё же у него осталась крупица гордости. — Что, решил в пидоры заделаться? — из Мина жёлчь и яд лезет наружу, дикое желание, чтобы Чон уже захлебнулся и сдох. — Ещё слово и я вырву твой поганенький язык, — Чонгук скалится и горло сжимает, мечтает наконец уже сдавить до хруста сломанных костей. Блондину не хватает воздуха, как рыба бьется в чужих руках, пытаясь вырваться. Нет, он не сдохнет сегодня, только не в туалете и не от рук Чонгука. Уж увольте. В глазах мутнеет и приходит чувство эйфории. Юнги походу мазохист, какая здесь к черту эйфория, когда Чон тебя душит в университетском туалете? Брюнета прошибает восхищение от открывшейся перед ним картины. Лицо Мина синеет и тот пытается своими костлявыми ручками отодрать от себя лапы личного демона и палача. Он похож на задыхающуюся рыбу, которую только что поймали и ждут, когда та сама сдохнет. Чон чувствует, как пульс блондина замедляется и отпускает свою мертвую хватку. Тот тут же падает коленями на пол, хватается за горло и кашляет до хрипов, кажется, что сейчас его разорвёт, лёгкие не выдержат. Чонгук молчит и смотрит, как Мин всё не может отдышаться, подходит к раковинам и включает воду, промачивает руки и возвращается к блондину, вытирает ему лицо. Тот смотрит полным ненависти взглядом, что даже брюнету не по себе от такого. Юнги чувствует, как тошнота подступает и его сейчас вывернет, нужно как-то встать и доползти до унитаза или хотя бы до раковины. Он сам не справится, ему нужна помощь, но просить об этом Чона язык не повернётся. Чонгук не понимает, почему блондин пытается встать, хотя у него это совсем не получается. Он приподнимается, держась за подоконник и опять падает. Ему уже слышится, как кости дробятся или это больное воображение. Ведь Мин весь, как будто из фарфора, дотронься и трещины пойдут и похуй, что он только что своими руками чуть не убил его. Хотя, он этого никогда бы не сделал, а если бы сделал, то ни за что бы не простил этого. Ещё секунда и Чон подходит к еле цепляющемуся за жизнь телу и поднимает на ноги, как марионетку. Двигай, как хочешь, она сопротивляться не будет. — Куда тебе надо? — Юнги не понимает всех действий этого сумасшедшего, что ему опять надо от него? Решил утопить или что? Мин слабо кивает в сторону кабинок и брюнет тащит его чуть ли не на себе, потому что у него ноги не идут опять и голова кружится. Блондина оставляют перед унитазом, но не отпускают, все также держат мертвой хваткой. Только Чон хотел поинтересоваться, нахуя Юнги надо было в туалет, как того начало рвать. Кто бы не говорил и сколько бы брюнет за свою жизнь не блевал сам, такого он ещё не видел. Это не те рвотные позывы, когда ты чем-то отравился. Нет. Это совсем другое. Блондина буквально наизнанку выворачивает, вот-вот кишки полезут, кости и хуй пойми ещё что, потому что еды там нет, воды тоже, одна жёлчь и слюни, кажется, ещё и кровь. Горло разодрал. Юнги хуево от всего происходящего, он даже перестал обращать внимание на ужасную боль в горле и всем теле, что ещё немного и глаза из глазниц вытекут от давления. После очередного позыва рвоты немного полегчало. Чон все это время держал его и Мин уверен, что тот вспоминал их первую встречу, как и он, тогда была похожая ситуация, совсем немного. Брюнет тащит Юнги обратно к раковинам и включает холодную воду, наклоняет голову и умывает лицо, заставляет хлебнуть воды, после ведет обрат к подоконнику и сажает на него. Убирает с лица намокшую чёлку, всматривается в совсем мертвое бледное лицо. Глаза красные с полопавшимися капиллярами, а губы синие и в каких-то мелких трещинах. Чону больно и он хочет, чтобы этого всего не было. Никогда. И блондина чтобы никогда в его жизни не было. Всё это слишком для него. Юнги смотрит куда-то в одну точку, не подает ни одного признака жизни, больше нет сил бороться. По щеке расходится тепло, такое родное, что блондин закрывает глаза на секунду, чтобы в другую их резко открыть и понять, что это Чонгук проводит своей горячей ладонью по его лицу. Мин осознаёт, что он жив, что всё это реальность и он тоже, ещё в этом мире. Чон нагибается все ближе и теперь уже греет не только теплом своей ладони, но и всем телом. Сгребает, абсолютно не сопротивляющееся тело в свои объятия и пытается согреть его, чтобы оно жило, чтобы снова стало похожим на человеческое. Мину слишком хорошо в этих руках, он чувствует тепло и биение чужого сердца, и чёрт возьми, это лучшее, что он когда-либо чувствовал. По щекам опять текут слезы и чужая футболка впитывает эту боль, которая выходит вместе с ними. Чонгук не понимает, что им движет, но точно не здравый смысл, которого он всю жизнь придерживался. Руки сами находят чужое лицо и приближают его к своему, чтобы коснуться чужих губ своими, чтобы что? Да теперь уже что? Оба понимают, что всё — это пиздец и они оба в него попали ровно два года назад, но никто не признает себе, что это их спасение. Проклятье — да, но не спасение. Чон медленно отстраняется и не может собрать у себя в голове этот ёбаный пазл. Какого хуя это происходит с ним? Мину объяснять не надо, что да как. Он понял все, только стоит ли говорить об этом Чонгуку, он ещё не решил. Но промолчать он тоже не сможет, слишком долго страдал из-за этого уебка, который не мог понять, что планета не крутится вокруг его хуя, и что когда-нибудь ему это боком выйдет. Например, сейчас. — Вот теперь ты понял, почему я не хочу жить, — Чон понимает, он все понимает, только себе не признается в этом.