Light
Розовые и рыжие облака, персиковый диск солнца, спертый тяжелый воздух, шум турбин. Кричит ребенок, рядом трясется рука Ларина. Отличное начало дня. Разлепив веки, Хованский понял, что жестко хочет пить. Он боится самолетов. Бутылка волы подрагивает в чужой ладони, переходит от Димы к Юре. Они молчат. Первое совместное путешествие. Сложно было решить, куда ехать, чтобы место было по душе обоим. Судьбу странствий определил глобус, случайность и монетка. Каждый запустил маленькую планету в полет вокруг ее оси и пальцем угодил куда-то. По одному обороту на каждого, чтобы по-честному. После подкинули монетку. Орел. Гавайи. Веретено закручивается. Визы, сборы, новая нервотрепка. Несколько ссор и много раздражения. Дорога в аэропорт оказалась самой сложной, вытерпеть ее, не разъехавшись по домам было основной задачей. Сели в самолет и пути назад больше нет. Долгий перелет. Тридцать восемь часов ада. Пересадка в Амстердаме и Лос-Анджелесе. Стресс. Просмотр фильмов, имеющихся на борту. «Сто лет одиночества» на двоих, играющая в плеере, голова Хованского на остром чужом плече. Мандраж, молчание и невкусная рыба. Звонок домой. Ксюша осталась с Дядей псом и вроде счастлива. Разборки с грубой стюардессой, крики детей, попытки уснуть, заложенные уши. Свет. Яркий свет ударил по глазам, когда они неторопливо спускались по трапу, воздух влажный, морской и соленый. Цветочные бусы. Привет, Гонолулу! Домик. Это был небольшой домик, который они снимают на месяц. Не слишком много, чтобы их хватились, не слишком мало времени на отдых. Холодный серый Питер с его липкой депрессией и неоновыми демонами остался за плечами, сейчас лишь тепло, спокойствие и они вдвоем. Три комнаты, два этажа, кухня и сан-узел. Здесь очень уютно, много света. Шум океана. Они умышленно забрались в самое сердце этого города. Неподалеку практически безлюдный Уэйманалло Бич, будто из рекламы Баунти. Непривычно: из мегаполиса в такую глушь. Вдвоем они бродят по дому, осматриваясь, как пара призраков туда-сюда, будто привыкая к новой обстановке. Тихий хлопок. Дима упал на кровать, расправив руки и закрыв глаза. Солнце забивается в нос и рот. Шелест штор из бус. Юра вошел и тоже хлопнулся на постель с другой стороны. Вдох. Выдох. Выдох. Вдох. Шум волн, крик чаек солнце сквозит отовсюду, откуда можно. Оно словно обиженное на несправедливость, желающее тоже прилечь на эту постель, укрытую пледом с большими белыми цветами. Запах бус летает по комнате, лепесток касается щеки Димы. Взгляд. Они смотрят друг на друга долго, ведут немой диалог. Поцелуй. Первый за многое время, медленный и пресный. Чужие искусанные губы, ощущение отходящих от них колючих кусочков кожи. Запах друг друга. — Иди в душ, — произнес Ларин. — Потом я. — Может на пляж? — прикосновение. Пальцы на щеке. Обвел косточку скулы и вывел линию на шее, уложил на нее ладонь. Вдох. Выдох. Выдох. Вдох. — Нет, сначала душ.Ocean
Запах пива, душистый и хмельной. Шорты. Гавайская рубашка синяя с цветами, сланцы. Песок забивается меж пальцев. Рядом Ларин. Очки скрывают его глаза. Большая футболка, принадлежащая Юре. Опять шорты. Опять сланцы. Опять песок. Они бредут по набережной, иногда соприкасаются пальцами. Это так странно, никогда раньше они не были настолько одни. Сейчас просто приходится привыкать к отсутствию конспираций и страха быть увиденными. Юра идет к воде и, сняв рубашку лезет в океан. Теплая вода подхватывает в свои нежные руки. Жжется в носу, тепло обволакивает. Счастье. Ему нравится океан. Ларин смотрит. Он слабо улыбается, смотря, как Юра с грацией тюленя плещется в воде. Смотрит на лазурную гладь и как-то неуверенно снимает обувь, встает на мокрый песок. Густая морская пена тут-же впивается в кожу ног, но неожиданно ласково лижет ее размашисто и лениво. Дима тихо смеется и поднимает голову к небу. Оно бесконечное и нежное. Облака столь редкие, но своими вкраплениями не мешают, а солнце хоть и кажется безжалостным — не обжигает. Дима держит рубашку и бутылку пива Юры, когда видит, как тот выходит из воды, мотая головой, словно мокрый пес. — Надо в следующий раз будет взять полотенце, — объявляет Хованский и накидывает на плечи рубаху, привыкая к прохладе. — Не хочешь искупаться? — Не сегодня, — сказал Дима и ткнулся лбом в мокрое плечо Юры. Ларин пьет успокоительные, прописанные врачом уже больше месяца и новый курс таблеток от мигрени, но вот уже два дня пока они здесь он этого не делает. Не хочет. Это не слишком необходимо, и Ларин ощущает себя даже неплохо. — Да че ты выебываешься, это ж еб вашу мать не огромный сортир типа черного моря, — Хован поставил бутылку покрепче в песок. — Это океан, Дим! Толчок. Всплеск. Мокрая футболка и шорты. Удивленный взгляд и прищур. Смех Юры. Всплеск вновь. — Ах ты уебок, — Хован улыбается, сидя в воде рядом с Лариным. — Шепелявая мразь. — Чушка. Они плещут друг в друга водой, как дети. Ультрафиолет, песок, голубая лагуна, дурачество и одинокая бутылка пива переплетаются и катятся, как ком с горы. Счастье на двоих.You’re mine
Две недели изоляции от мира. Забыт ютьюб, интернет, шум машин, словно этого не существует. Они изучают язык посредствам общения с местными. ʻO wau — я ʻOʻoe — ты ʻO mākou. Aloha, Dima. Aloha, Yura. Makemake wau i pancakes no ka'ōpō kakahiaka — Я хочу блины на завтрак. E ku oe ae hana ia oe iho — Встань и сделай их сам. Kauʻoe — Ты задница. Юре нравится знакомиться и общаться с новыми людьми. Английский в помощь. Диме нравится сидеть вечером у костра среди незнакомых людей с Юрой рядом и слушать чужой прекрасный язык. Диме нравится смотреть, как занимаются танцами девушки на открытой сцене в своих странных юбках и с цветами в волосах. — Эй, Уткин, — Юра окликнул мужчину, когда тот в очередной раз залипал на эти странные движения тел. Дима обернулся. Неожиданно Хованский приколол ему в волосы слева заколку. Дима удивленно глянул на него. — И? Что это значит? — спрашивает он, но Хованский хитро лыбится и молчит, смотря на искусственный жасмин в волосах Димы. Когда девушка на Гавайях носит цветок за левым ухом — она занята.Walkers
-Я больше не могу, — Юра выдыхает, отирает лоб тыльной стороной ладонью и выдыхает, останавливаясь. Юра не создан для физических нагрузок. Юра создан для комфорта, для дома. Он просто что-то типа жирного теплого и всеми любимого британского кота. В то время, как Дима истинно походит на маламута. Ему постоянно нужно движение, иначе агрессия начинает лезть наружу. Тропики. Хребты. Бесконечная зелень и прохлада. Ларину надоел океан, надоело прохлаждаться на пляже и дома, он захотел экстрима и потащил Юру на прогулку. План был таков: найти место, чтобы заночевать с палаткой и уже полдня они бродили по этим бесконечным просторам, по тропам и мостикам для туристов. -Не ной, — ответил Дима, спускаясь к Юре по камням. Они уже собирались обогнуть небольшое озеро и водопад. -Вот блять сдохну я, и ты будешь в этом виноват, — огрызается Хованский, но принимает из руки Димы флягу с водой. -От прогулок еще никто не умирал, — с усмешкой сказал Ларин. — Но можем сделать небольшой привал, если ты совсем разлагаешься, — он огляделся по сторонам и тоже отпил воды. — Послезавтра поедем смотреть лестницу в небо. -Чего блять? Ты ебнулся что ли? Во-первых, этот маршрут запрещен, во-вторых несколько часов ебашить по лестницам это просто пиздец, а в-третьих… -Юр, тебе что, слабо? — Дима смотрел на него с вызовом и той самой усмешкой, которую Юра ненавидел всем сердцем и душой. -Мне? Ты че, думаешь вот так меня развести бля? — спрашивает Юра возмущенно. Ларин пожал плечами и снисходительно улыбнулся. — Считай у тебя получилось. Привал. Долгожданный, они расположились у этого самого озера с водопадом и ели бутерброды, сделанные утром, пили много воды, разговаривали о чем-то, о чем вскоре оба забудут. Это странно, но на Гавайях все кажется слишком легким и слишком неважным, они будто на другой планете. Ни одна проблема не заставляет их ссориться, все как-то само сходит на нет. Будто гордость Ларина и упрямство Хованского остались в Петербурге. Так и было. Юра поддался внезапному порыву, он тянет Диму за руку к себе и обнимает, а тот не колется и не отталкивает. — За водопадом всегда бывает пещера… — изрек Дима, закончив жевать бутер. — Так, все, привал закончен, валим отсюда, — вот урод! Надо же такой момент испортить!Philosophy
Вечер. Темнота, поглощающая все. Двое сидят на крыльце дома в плетеных креслах. Юре понравилось местное пиво, которым он наслаждался сейчас. Ларин же читал вслух, постоянно поправляя сползающие очки. — Пойдем на траву, — предложил Юра неожиданно. — Зачем? — Дима отложил книгу, заложив страницу фантиком от карамельки «золотой ключик». Ответа не последовало, Хован просто берет его за запястье и с собою тянет на газон. Они плюхнулись на него, Дима зашипел, ушибив колено, он лег на спину рядом с Юрой. — И? — повернул голову, глядя на отросшие кудряшки Ховы. Ему идет быть одуванчиком больше, чем с короткими. Классно касаться этих волос, когда они чистые. Будто гладишь барашка. — На небо смотри, «и» да «и», блять, — сказал Хованский, и Ларин устремил взгляд вверх. Сотни миллиардов сияющих точек над ними. Синий бархат неба будто натянули на раму и кто-то просто разбрызгали серебристую краску. Безумно красиво. — Юрий, вас потянуло на романтику? — спрашивает Ларин, удерживаясь от смешка. Юра насупился. Ларин любит портить классные моменты. — Представь, сколько всего есть там за пределами нашей системы. Столько планет и галактик, это… Пугает? — Дима сел и смотрел на лицо Юры. Мягкий свет от фонаря, горящего на крыльце едва касался их, но Ларин видел лицо собеседника. — Не верю, что мы одни в этой вселенной, — ответил Юра и тоже сел. Они походят на мальчишек. И правда на детей, играющих во дворе. — Мы и со своей планетой еще не разобрались, естественно там, — он кивнул наверх. — Есть жизнь. Быть может не такая, какой мы ее представляем. Жизнь не белковая, а может жизнь мира бактерий, — Ларин убрал волосы назад, уперся руками позади себя. — Да бля, сверхземель во вселенной хоть жопой жуй. Хотя бы где-то эволюция могла дать виток подобный тому, что здесь, я думаю, — Юра закрыл рот рукой, громко зевая. — Это больше походит на теорию множественности миров, — Дима хмыкнул. -Ты не путай, я говорю о том, что может быть где-то уже есть планета с организацией выше, чем у нас, а может еще ниже и там все еще ползают многоножки с автобус. Не о разных вариациях этой вселенной… Бля, по-любому есть вселенная, где я уже сдох от цирроза печени, а тебя забили в каком-нибудь клубе скины, — подметил Хованский, чуть помрачнев. — Ну и что? Касание. Сухая рука лежит на предплечье Юры. Пересеклись, впившись глазами друг в друга. — Какая разница, если здесь и сейчас все иначе? — спросил Ларин, судорожно облизнув губы. — Жизнь очень короткая, люди привыкли тратить ее на думы о том, что было бы, на сожаления и страхи, но они не понимают, что время, потраченное на это уже никогда к ним не вернется, думают, что еще молоды и все впереди, но не могут трезво оценить факт того, что это не так… — Ларин хотел продолжить говорить, но ему не дали. Хованский бесцеремонно заткнул губы Димы поцелуем. — И мораль сей тирады такова, что надо жить здесь и сейчас? — спросил Юра, отстранившись. — В точку. — Все понимают это Дим, даже ты сам, но без дум и сожалений наша жизнь невозможна, ведь в них — опыт и воспоминания, а прошлое — все что есть у людей. Будущее — эфемерно, настоящее — неуловимо. Прошлое — настоящее оружие и ключ к тому, чтобы стать сильнее, учась на своих ошибках… Молчание. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Смех. Они синхронно разразились хохотом. — Два философа блять, — выдавил Юра, утирая слезы. — Завязывать пора с этим, — он глянул на Ларина. — Ты мне лучше скажи, что тебя в жопу ужалило за шприц хвататься? — он посерьезнел в момент, устремив взгляд в лицо Димы. Тяжелый вдох. Порыв. Он хотел подняться. Рука на запястье. — Нет, ты не уйдешь от этого вопроса. Просидим здесь до утра, пока не ответишь. Выдох. Вдох. — Я был уверен, что я мертв, — он посмотрел в Лицо Юры. — Во время «Тела», съемок я носил его пальто и очки, я много узнал о нем и в один момент я начал видеть его в отражении зеркала, а затем голова болела, сильнее обычного, и он… Мне казалось, что меня не существует, будто я занимаю его место и так было всегда, — он отвел глаза. — Боль лишает возможности трезво мыслить. Мой разум долго отрицал это, а потом словно что-то щелкнуло. — И ты молчал? Какого хуя? — Хованский возмущен. До глубины души возмущен, и он злится, но хочет понять. — Я привык рассчитывать на себя. Проблема была в МОЕЙ голове, и я был уверен, что избавлюсь от нее сам, но ошибся, наверное, — выдох. Раздражение. Зачем лезть? Что было, то было. — Сейчас все нормально? — спрашивает Хованский, смотря в другую сторону. Кивок. — Жди тут, — скрылся в доме. Юра остался сидеть на траве, но вскоре поднялся и вернулся к плетеному креслу и пиву. Ларин возвратился с укулеле. Он включил тюнер, немного подкорректировал гитару, а после начал играть. Подмял ногу под себя, накинув на одно плечо плед, он касался голыми пальцами другой остывшего дерева. Воздух пахнет. Странно. Где-то за забором квакает лягушка. Фонарь мигнул пару раз и погас. Надо подлить керосина, но позже. Даже свет сейчас был не нужен.Road
Четыре тысячи ступеней. Охрана у подножия. Путь обходными тропами. Если их засекут, то штраф будет немалый. Осторожность. Она необходима. Дорога в небо. Запаслись едой, водой, дождевиками и прорезиненными перчатками. Начали путь. Юра поначалу готов был ныть, но постепенно привык к монотонным шагам. Они отложили путь в небо на последнюю неделю своего отдыха, и Юра был морально готов да и физически тоже более-менее. Ларин часто таскал его повсюду. К вулканам, по горам и в леса. В магазин пешком. Пару раз они ездили и в сам Гонолулу, насладиться благами цивилизации, но их отсутствие как-то въелось в обоих. Как Оказалось, это совершенно нестрашно. Даже наоборот, но для человека, который дальше магазина редко пешком ходит — эта подготовка уже помощь. — Готов? — Готов. Они преодолевают первые пять сотен ступеней. Начать всегда сложно. Туман, густой, как молоко. Ветер. Редкие разговоры и мысли, роящиеся в головах. Самое время подумать. Гавайи уже отсюда кажутся на ладони. Погода играла с ними в последние дни. И сегодня она решила совершенно, окончательно испортиться. Когда они добрались до первой остановки заморосил дождь. Противный и колючий. Достали дождевики. Напились воды, съели остатки вчерашнего ужина. Дима любил готовить. На двоих иногда выходило чересчур. Но сейчас эта птица казалась небывало вкусной. Юра решил поснимать. У них все же был совместный блог с некоторых мест, но в сеть, конечно, он не попадет, лишь та часть, где Юра один и его снимает Дима, также, как и у Ларина. Сколько же будет сплетен об этом, но парни решили по экспериментировать и посмотреть на чужую реакцию, а потом обязательно кто-то из них снимет видео, мол «ЧТО ВЫ, Я НЕ ЗНАЛ, ЧТО ОН ТАМ, ДА МЫ НИ РАЗУ НЕ ПЕРЕСЕКАЛИСЬ», хотя самое интересное, конечно снято для домашнего архива. Утренний Ларин, похожий на злобного сонного воробья. Юра что с грациозностью тюленя пытается серфить. Много их дома, видео из колонии бездомных и безработных с тысячей шуток про то, что русским видеоблогерам здесь самое место и прочее-прочее. Но не снять эти места — кощунство. Все выше и выше. Дух захватывает. Дорога петляет змеей. Пять часов. Много остановок, но они добрались в самую высокую точку Гавайев. Свобода. — Мы сделали это! — восторг. Юра переводит дыхание, смотрит на Ларина, который, стоя рядом со станцией, смотрит на океан, тоже восстанавливаясь. для Хованского такое восхождение было чем-то из ряда вон. Это было трудно. Головокружение. Усталость. Дождь. Переступить через себя, чтобы насладиться единственным мгновением. Это того стоило. Победа не только над собой, но над всем миром. Они были королями этого мира пусть и на краткий миг. Близко. Стоят совсем рядом. Смотрят куда-то вниз, пытаясь увидеть что-то, хотя это не представляется возможным. Молочная пена тумана стала плотнее. Потемнело. Им не избежать бури. Хорошо, что вышли они очень рано и внизу будут до темноты. Но спускаться — проблема. Гораздо страшнее самого подъема. Земля! Хованский сошел с лестниц и едва не бросился целовать зелень вокруг. Они вымотаны, Ларин хочет скорее в душ и спать. Добрались до людного места. Заказали машину. Сорок минут тряски в авто. Юру вырубило. Дима едва удержался ото сна. Заплатили за поездку. Дом встречает теплыми объятиями. Душ. Хлоп на кровать. Они проспали до утра следующего дня.Mirror
Дима не стал возражать, когда Юра пошел с местными на пляжную вечеринку. Ларин знает, чем можно себя занять. Да. Найдется тысяча занятий. Хлопнула дверь. Он идет на кухню и собирается приготовить что-нибудь, перетянуть на уке струны, а после отправиться побродить по окрестностям с плеером. Дима не любит всех этих тусовок. Он давно их перерос. Странная тревога зарождается где-то под ребрами. Голод. Это просто голод. Он увлекся готовкой, слушая музыку, что била из динамика телефона, пока в один момент Ларин не замер напротив зеркала в коридоре. Сердце пропустило удар. Зрачки наверняка сузились. Привет, давно не виделись. Он отходит, не смотрит туда. Все в порядке. Все точно в порядке. Но обернувшись, Ларин ловит его отражение в стекле двери и окнах. Он идет на второй этаж на ватных ногах, хочет сразу упасть на кровать, но чертово стекло снова ловит его в свои сети, это вроде и он, а вроде и не он. Тошнота подступает к горлу, а голова снова начинает болеть, он напряжен так сильно, что из носа вот-вот пойдет кровь. Ларин хочет разбить зеркало. Все зеркала, отчаяние захлестывает. Слишком жарко. — Там не никого нет, — спасительный голос раздался позади. Что он здесь делает?.. — В этом доме только мы вдвоем. Он мертв настолько, насколько можно быть мертвым, — голос Юры звучит уверенно, Ларин обернулся, посмотрел на мужчину. Тот приблизится и сжал ладонь Димы. — Мертвее некуда, — Ларин щурится. Объятия. Крепко. Месяц пролетел мимо них, словно миг. Очень скоро снова в Питер, в холод и уныние, но сейчас… Пока они здесь, пока лишь нежный ветер из открытого окна, шум музыки с пляжа и очень звездное небо. Слишком сладко и приторно. Так не бывает. Хован уверен, что как только самолет приземлится, в России, они разосрутся из-за первой же мелочи, но не сейчас. Сейчас они могут позволить себе эту приторность. Чужие руки на спине. Гладят. Тепло. Поцелуи катятся по шее. Вздрог. Кожа горячая и белая в голубоватом свете луны. Кудряшки щекочут пальцы. Танец рук. Их слишком много. Везде. Диму бесит своя уязвленность, он бы никогда не позволил ее себе дома. И сейчас не хочет, но противиться невозможно. Медленное касание губ. Ладони под футболкой. Каждое касание дарит химический ожог и маленький ядерный взрыв, хлопок, что следует за ним. Дима ведет рукой по шее и плечу, касается лопатки кусает в скулу. Иногда он стремится причинить вред или дискомфорт просто потому, что ему так хочется.Passion
Откинулись на постель, тяжело дышат. По вискам сползает пот, грудь тяжело вздумается, а в глазах все еще рябит. — Может еще раз? — предлагает Дима неожиданно, и Юра повернул голову, ложась набок. — А че нет, — Юра дернул плечом, глядя на человека рядом. Ларин сел и потер красное пятно на шее. — Поменяемся? — спросил Ларин, и Хованский совсем выпал в осадок. Оба они не были любителями марафонов, а тут еще и это. Хованский был жестко против в самом начале. Он же не пидор — в жопу долбиться. Точнее, быть нижним. Как же он был удивлен, когда Дима сказал о том, что «Вот тебе не похуй». Ничего, конечно, не изменилось, но постепенно Диме наскучила эта категоричность партнера, он не против был быть снизу, но факт того, что иначе никак бесил. И вот как-то он выждал момента спора. Стопроцентная уверенность в своей победе позволила ему сыграть на желание. А мужик сказал — мужик сделал, так что честно проебавший Юра был готов выполнять волю победителя. «Иди нахуй, Уткин, » — была реакция, после произнесения желания. «Я-то пойду, а вот если ты не сделаешь этого — пиздобол». После этого был период, когда они менялись довольно часто, потому что сам рыжий уебок вошел во вкус, но как-то со временем этот обмен сам собой сошел на нет, и стал происходить достаточно редко. Дима пошел в душ первым, выйдя, он пропустил Юру. Пока тот был в ванной, Ларин немного передохнул. Спать не хотелось и он лежал на постели, прикрыв глаза, растянувшись как-то диагонально. -Давай поменяемся, — Хованский вышел из ванной и Дима сел, глядя на него. Теперь он был уже совсем спокоен. Юра подошел и сел рядом, Дима повернулся к нему и запустил руку в волосы. Наверное, у него был легкий фетиш на кудри, точнее, на то, чтобы цеплять их в любом удобном случае. Он оттянул голову мужчины в сторону и коснулся тонкими губами, прижался ими к прохладной влажной коже. Укус. Юра вцепился в чужое жилистое плечо. Зашипел, дернулся, но рука на голове упорно не позволяла ускользнуть от болезненного укуса. Ларину нравилась грубость в сексе, а вот Юре нет. Он не любил, когда его кусают или дергают и Дима знает. Он зализывает укус медленными движением языка, мазнув следом сухими губами. Дима коснулся лопаток Юры, и тот закинул на кровать ногу. Рывок. Он вжат в кровать спиной, касание пальцев к ключице. Дима гладит, чуть задевает ногтями, ведет ниже по груди, по боку и бедру, оставив на нем три красные полосы. -Перевернись, — поднявшись, велел он и размял шею, что хрустнула. Поцелуй чуть ниже затылка. Жесткие волосы коснулись щеки. Провести носом до седьмого позвонка, неторопливо прижаться губами. Мурашки. То, что надо. Дима просто кайфует. Касание губ к лопаткам и пальцев — к ягодице. Юра ткнулся в предплечье лицом. Дима укусил меж лопаток. Пальцы на промежности. Хованский старается расслабиться. Каждый раз, как в первый. Бесит. Шелест упаковки презерватива, Юра чуть выгнул спину, раздвинув ноги. Медленное ленивое касание. — Блять, — Юра шипит, ощущая в себе мужчину, Дима входит до упора, слышит тяжелое дыхание Юры, целует его спину, смазано, порой прикусывая кожу, порой едва касаясь. Привыкание. Легкий толчок бедрами. Еще один. Еще. Тихий стон сорвался с губ Юры, Дима двинулся несколько раз, входя в темп. Хованский закусил подушку, тихо рыкнул, сжимая одеяло и поддаваясь к Диме, который вновь ухватил его за кудри, повернув к себе лицо для поцелуя. Они очень странная пара, на самом деле ни один этого даже не пытался отрицать, ведь все так и было. Ларин двигается достаточно резко и быстро. Медленнее. Дима накрыл его член ладонью, неторопливо проведя по нему пару раз. Он почти вышел и скользнул в партнера снова до конца. Хован любит так его пытать, а сам сейчас глушит стоны. Потрясное чувство. Оргазм накрыл почти одновременно, Ларин кончил после Юры, чуть придавил его к постели, он ткнулся лбом в потную спину, выскользнув из мужчины. Здесь слишком жарко. Надышали. Снова душ. Запах хлорированной воды, рассвет около окна и шум волн. Нога из-под одеяла, солнце золотит кожу, касание губ к плечу. Умиротворение.St. Petersburg
Аэропорт. Невкусный кофе. Тридцать восемь часов ада. Две пересадки. Питерские крыши, встречающие их. Ночной город. Два разных такси. Ожидание. Одна на двоих сигарета. У Димы во рту привкус воздуха Уэйманалло и жгучее солнце в легких. У Юры в голове молочный туман дороги в небеса и тропический дождь. Разъехались. Акклиматизация. Гавайи лечат все, но вернувшись в мир придется лечиться от Гавайев. Три таблетки суровой реальности в день, доза напряженной работы, мерзкая погода. Но если это не поможет, пропейте курс антибиотиков.