Настоящее

Нью-Йорк, 2012 год, май Без Таши можно было существовать. Мэтт осознал это ещё весной, войдя в механический ритм прежней жизни. Работа, редкие вечера с Фогги в баре «У Джози», сон, снова работа. Работа, работа, работа — и утешение тем, что каждый день приближает его к мечте о собственной конторе. Он не чувствовал себя воином, но всё ещё считал, что помогать людям можно не только проливая кровь. Об этом же Мэтт думал и на развалинах Манхэттена четвёртого мая, когда над городом, оглушив его до крови из носа, пронеслось стальное чудовищное нечто. В тот день они с Фогги не вернулись на работу: все, кому повезло уцелеть, отправились помогать пострадавшим в битве за Нью-Йорк. Фогги не щадил новенького костюма: Мэтт слышал треск швов, когда тот вытаскивал через разбитое окошко магазина плачущего ребёнка. Сам он бродил с тросточкой по пыльной улице, пропахшей кровью и неземным горячим металлом, раздавал купленную на свои деньги воду, помогал раненым старикам и детям. — Вы слепой, — говорили многие из них. — Не стоит. — У меня целы руки-ноги и голова на месте, — отшучивался Мэтт. Он вдыхал и слушал чужую боль, которой вокруг в одно мгновение стало слишком много, и впервые думал: может, стоило выбрать путь воина. Фогги, насквозь пропахший потом и цементной пылью, нашёл его у кафе, набитого пострадавшими. Забрал одну бутылку воды и шумно вылакал её, хрустя пластиком, пока кто-то оттаскивал от двери обломки соседнего здания. — Надо сегодня пойти к Джози, — строго припечатал Фогги. — И налакаться. Как думаешь, её бар цел? — Да он даже на постъядерной пустоши выстоит. С этими словами Мэтт нащупал тростью путь по обломкам соседнего здания, засучил рукава — и полез в кафе через окно. Фогги попытался что-то сказать ему вслед, но только выдохнул, передумав. Тормозить не хотелось — судя по голосам, во время катастрофы в кафе проходил детский праздник, и теперь там было заперто много испуганных малышей, а питьевой воды не хватало. Какой-то маленький мальчик сразу повис на нём приятной благодарной тяжестью, обнял за шею, когда Мэтт наклонился и протянул бутылку воды его раненой маме, сидящей рядом на полу. — Вы в порядке? — спросил он. — Да, — мальчик кивнул, не отцепляясь. — Страшно было? — Мэтт ободряюще улыбнулся. — Очень! Особенно когда эти страшилы лезли к нам в окна. Но красивая тётя снесла им головы щитом Капитана Америки! — Красивая тётя? — Ага. Такая рыжая-рыжая. Фогги чуть не упал, пролезая следом за Мэттом с аптечкой в обнимку. — Рыжая-рыжая, — неодобрительно повторил он, подойдя ближе и присев на корточки рядом с мамой мальчика. Через мгновение пронзительно запахло спиртом. — Кто бы это мог быть. Мэтт погладил мальчика по спине и отпустил его. Перешагнул лежащий поперёк прохода стул, пробираясь к другим пострадавшим. — Не волнуйся, Фогги, — бросил он через плечо. — Я не стану её искать. *** Когда все вокруг говорили о Мстителях, Мэтт делал вид, что это его не касается. Если у соседей снизу слишком громко вещал телевизор, он предпочитал вслушиваться в звуки отбойного молотка в соседнем квартале. По ночам ему снились зрячие сны — цветные, рыжие, пахнущие холодной нью-йоркской весной. Мэтт забывал их поутру, сам находя на кухне турку, обнаруживая рубашки там же, где оставил их вечером. Он правильно сделал, что не стал искать Ташу после битвы за Нью-Йорк, хоть и слышал её несколько раз. Её сердце билось почти ровно, она была не одна, не сильно ранена — и большего Мэтту знать не требовалось. В тот момент, когда почти хотелось кинуться к Таше, на другой конец улицы, бросив трость, бросив пакет с водой, перепрыгивая через обломки зданий, он просто сжал порезанную когда-то ладонь и впился в неё ногтями до боли, вспоминая её короткое, как выстрел, «да». Однажды Мэтт просто решил не думать о Таше. Может быть, в тот вечер, когда к нему пришёл пьяный в стельку расстроенный Фогги, расставшись с Марси «теперь уж точно навсегда». Не думать вместе оказалось проще. Вместе с Фогги всегда было гораздо проще. — Ты просто не умеешь выбирать женщин, — говорил тот с дивана, бурно жестикулируя в пропитанном алкогольным духом воздухе. — Надо же, Чёрная Вдова! Я начинаю жалеть, что ты расстался с Электрой. Она вроде была нормальной. Мэтт ничего не ответил. Он лежал на полу рядом с диваном, ощупывая завернувшийся край полуотклеенной этикетки на пивной бутылке. Некоторые вещи он не мог рассказать даже лучшему другу. *** Нью-Йорк, 2013 год, август Рано или поздно пустота заполняется злостью. Мэтт дошёл и до этой черты. Он возненавидел «Лэндман и Зак», осознав, что здесь они с Фогги не приносят реальной пользы людям. Он возненавидел подонков, которых вокруг отчего-то развелось слишком много. Возненавидел ночные сирены полицейских машин и «скорой помощи» — иногда чересчур медленные. И себя самого — за бездействие. Злость, заполнившая сердце праведного человека, рано или поздно заставляет его сдвинуться с места. В ночь, когда Фогги, обложившись газетами с бесплатными объявлениями и пустыми кофейными чашками, искал доступные варианты для открытия собственного офиса, Мэтт впервые вышел на улицы Адской кухни. Он больше не говорил себе: «Я не воин». Он говорил себе, что можно защищать людей, никого не убивая. Повторял это, ломая руки подонку-соседу, пристававшему к собственной дочери. Убеждался в своей правоте, пока возил его рожей по асфальту, слыша хруст хрящей в носу, ощущая запах пролитой им крови. Вряд ли у Мстителей дошли бы руки до подобных мелких тварей, думал Мэтт, ощупывая парой часов позже разбитую губу и бинтуя кулаки. Теперь можно было спать спокойно, когда его больше не беспокоили ни рыжие зрячие сны, ни мольбы девочки за стеной. Он всё сделал правильно. Но, когда Мэтт лёг в постель, он понял: спать спокойно у него не получится больше никогда. В Адской кухне слишком много стен, за которыми кто-то плачет. *** Нью-Йорк, 2014 год, январь Очень хотелось тайком пробраться к соседям снизу и сломать их долбаный телевизор. За две недели Мэтту ужасно надоело слушать о том, что Капитан Америка объявлен вне закона, что убийца по прозвищу Зимний Солдат прикончил какую-то шишку из спецслужб, что некто Наталья Романофф была замечена с Капитаном Америкой в Вашингтоне… Но от этих новостей никак не получалось убежать. Таша была везде, и репортёры беспрестанно спорили между собой, героиня она или преступница. В тот день, когда она давала пресс-конференцию, Мэтт взял у Фогги плеер и глушил её голос, звучащий из соседского телевизора, песнями из их институтских деньков. Он думал о чём угодно: о том, что позавчера наконец сдал полиции двух наркодилеров, разве что не перевязав их ленточкой, о том, что сбитые костяшки до сих пор саднят, что Фогги — идиот и вложил все их деньги в офис в здании, которое отремонтируют только через год. Нельзя было только вспоминать о Зимнем Солдате и о том, что Таша виделась с ним. И чёрт знает, чем всё это закончилось, если он в прошлый раз рвался из рук тех, кто его уводил, повторяя чёртово «Она моя». Дверной звонок нагло прорвался через резковатый голос вокалиста, кричащий, что он не хочет быть американским идиотом и что всё «не будет хорошо». Мэтт не хотел подниматься, крутя в руке пустой бокал из-под виски. Вдыхал запах алкоголя, притопывал ногой в такт музыке и старался не думать о человеке, который стоит за дверью. В конце концов, не в этом ли он преуспел за два года? Звонок верещал. Перекрывал громкие гитарные запилы, настойчиво возвращал Мэтта в реальность. Из-за двери просачивался аромат свежих цитрусовых духов с морской ноткой, крови, пороха, антисептика и табака, который тщетно пытались забить ягодной жевательной конфетой. Песня кончилась одновременно с терпением Мэтта. Он зло выдернул наушники-бусинки, кинул плеер на диван и направился к двери широкими шагами. Если бы не кровь, порох и табак — у него получилось бы до порога лгать себе, что это заглянула, например, соседка. Или дотошный распространитель косметики. Дверь скрипнула. — Мне надо залечь на дно, — сообщила Таша как ни в чём ни бывало. Выдула пузырь из своей химической конфеты, и он омерзительно хлопнул. Мэтт оперся на дверной косяк, сочиняя достойный ответ. Склонил голову, натягивая на лицо неприветливую саркастичную улыбку. Подвыпившая часть его сознания надеялась, что Таша сейчас как-нибудь сама растворится в воздухе, но этого не случалось. Он молчал, пока не перебрал все варианты вежливого и не очень отказа — а потом схватил её за запястье, втащил в квартиру вместе с дорожной сумкой и захлопнул дверь. *** Она зачем-то обрезала волосы. Стала носить грубые джинсы, дешёвые трикотажные майки. Настывшая с улицы жёсткая кожаная куртка так разозлила Мэтта, что он содрал её с Ташиных плеч прямо в коридоре. — Выглядит так, будто ты соскучился, — хрипло засмеялась она в сторону, когда Мэтт прижал её к стене в коридоре, то ли целуя, то ли кусая шею. Он не ответил. Таша пыталась быть другой, но Мэтта было не обмануть. Наоборот — теперь он отчётливее ощущал её настоящий запах, который всегда остаётся с ней. Кровь, порох и табак. Она будто почувствовала, что Мэтт просто не хочет разговаривать, и теперь только постанывала со своей бархатной хрипотцой, пока он впивался в её шею и жадно изучал горячее тело под майкой. Там не нашлось кружевного лифчика, и Мэтт зажал мгновенно заострившиеся соски между пальцами. Таша по-прежнему отзывалась ему слишком охотно, и от этого становилось трудно дышать. Её сердце разгонялось, и вместе с ним разгонялся сам Мэтт — что угодно, только не ровные бесстрастные удары, как во время их последнего разговора. Что угодно. Только когда пальцы наткнулись на плотную повязку под ключицей и Таша сдавленно зашипела, Мэтт замер. Но она запустила пальцы в его волосы, притянула к себе, обожгла губы ягодным выдохом: — Продолжай. Мне этого не хватало. Мэтт, не церемонясь, припал к её губам — но сделал вид, что лишь для того, чтобы украсть конфету. Он спустил с неё джинсы прямо в коридоре, вместе с трусиками. Она шумно выпуталась из них, переступила ему навстречу и по старой привычке отбросила ногой в сторону — чтобы Мэтт случайно не наступил. Сама перехватила его ладонь, скользившую по бедру, мазнула его пальцами у себя между ног. Мэтт сердито поймал себя на мысли, что кто-то в этой квартире не всегда знает, чего хочет, — возможно, они оба. В следующее мгновение он привычно запретил себе думать, нагнув Ташу прямо у входной двери, услышав, как её ладони торопливо шлёпнули о шпон. Ждать больше не хотелось, и Мэтт вошёл в неё, резко, до самого конца, до собственного стона, слившегося с рваным выдохом Таши. Наклонился ниже. Накрыл её глаза ладонью. Ей до сих пор это нравилось. *** Таша всё ещё доверяла ему. Доверяла больше, чем кому-либо в этом городе, в этой стране, в этом мире. Другого объяснения тому, что она снова лежала на его груди и задумчиво гладила одним пальцем его разбитые костяшки, Мэтт не пробовал искать. — Ты говорил, что ты не воин, — она нарушила тишину первой. — Ты говорила много разного. Она потянулась, забралась на него сверху, накрыла их с головой одеялом. От её губ всё ещё пахло химическими ягодами, непривычно короткие волосы щекотали плечи, и Мэтт поморщился, силясь не улыбнуться. Неправильно было бы улыбаться человеку, который после полутора лет совместной жизни сказал, что любит чёртова полукиборга-убийцу со стрекочущей рукой, а потом снова приполз к тебе зализывать раны. — Мэтт, — вдруг очень тихо сказала она, и её сердце, бьющееся прямо над его сердцем, сбилось слишком честно. — На самом деле я пришла попрощаться. — Я думал, что ты уже в тот раз… попрощалась. — Нет. Послушай, я знаю, что я лгунья, что у тебя нет никаких оснований верить мне после того, как я узнала, что обманывать тебя просто нужно так же, как детектор лжи, но… Мэтт, — она ткнулась лбом в его плечо, и под одеялом стало совсем жарко. — Я слушаю тебя, Таша. — Когда ты спросил, люблю ли я его, я солгала. Мне нужно было уйти от тебя. Ты — единственный человек, за которого я боюсь и которого не хочу втягивать во всякое дерьмо. Мне действительно нужно залечь на дно, но не в твоей квартире. Зимний Солдат исчез. Он может быть где угодно. Он может меня найти, и я… Просто хотела, чтобы ты знал правду. Ну и дура, обессиленно подумал Мэтт. Приходить теперь, когда всё почти отболело, когда в затылок дышит настоящая смертельная опасность, а не какая-то абстрактная, как в прошлый раз, и заново вскрывать душу до кровоточащих ран? Невероятная глупость. Глупее неё, наверное, во всём свете был один человек, и звали его Мэтт Мёрдок. — Таша, — он мягко коснулся пальцами её губ, заранее умоляя не противоречить. — Не надо никуда уходить. Оставайся здесь. Снаряд дважды в одну воронку не падает. *** Нью-Йорк, 2014 год, декабрь Почти год Мэтт каждый день ждал, что случится какая-нибудь ерунда. Он прислушивался в ночи к шагам пожилого курящего соседа на крыше, несколько раз на дню звонил Таше, если она была дома, с нетерпением ждал голосовых сообщений с миссий, нервно дёргался, слыша в стороне механический стрекот какой-нибудь заводной игрушки. Отлучаться по вечерам и оставлять её дома одну было теперь немыслимо. Ничего не происходило. Таша всё так же варила ему кофе, носила его рубашки и пыталась снова отрастить волосы. О Зимнем Солдате не было никаких вестей, и чем дольше длилась эта тишина, тем спокойнее спалось им обоим. Мэтт больше не пытался о нём заговаривать — мало ли что ещё могло всплыть. Сказанное Ташей при возвращении его вполне устраивало. Если она пыталась его обезопасить, то это была худшая мера. Сейчас, когда Таша была с ним, он хотя бы не рвался на улицу, навстречу бандитским ножам, с голыми руками. Она вспомнила про Зимнего Солдата — по крайней мере, вслух — только один раз. По-будничному, пока кухню наполнял аромат свежесваренного кофе и жареного бекона. — Он не вспомнил меня в Вашингтоне, — сказала Таша таким тоном, будто сообщала, что дома кончился хлеб. — Ему каждый раз стирали память, как только происходил сбой. Теперь он точно меня забыл. Мэтт дотянулся до её тёплой ключицы и погладил шрам — близнец того, что был знаком ему с первой ночи вместе. — Может быть, и тебе стоит его забыть, — сказал он, поцеловав её за ухом. — И мне тоже. После этого дня он почему-то стал совершенно спокоен. Открытие конторы «Нельсон и Мёрдок» было уже на носу, мечты впервые были так близко — рукой подать. И незадолго до Рождества Мэтт напомнил Таше о том, что его старое предложение всё ещё в силе. Она на этот раз не отпиралась — улыбнулась и сказала, что всё обсудит. В тот вечер Мэтт шёл домой, весело раздумывая, как выглядел в магазине слепой, просивший «самые красивые ёлочные шары», и какого на самом деле они цвета. Голос Таши донёсся до него ещё у подъездной двери, но только на лестничной клетке второго этажа он понял, с кем и о чём она говорит. — Мне воспринимать это как решительный запрет? — Да, агент Романофф. Ваша просьба противоречит нашим планам. — С каких это пор мой семейный статус имеет значение для Мстителей? — Для одного конкретного Мстителя. Вы ведь знаете, как найти подход к доктору Беннеру. Она глубоко вдохнула, понизила голос, и её сердце забилось так сильно, будто пыталось сквозь все пролёты лестниц прорваться к Мэтту. — Ник, нет. Я не буду этим заниматься. Найди кого-нибудь другого. — Нам нужен Халк. И ты знаешь, как держать его под контролем. — Ник… — Наташа, у тебя двадцать четыре часа на то, чтобы оказаться в Индии. Телефон пискнул, обрывая звонок, — и тут же полетел в стену. ...Мэтт никак не мог попасть ключом в замочную скважину, и Таша сама открыла ему. Повисла у него на шее, ничего не объясняя, — наверное, уже поняла, что он всё слышал. — Я ненавижу твою работу, — очень тихо и ровно сказал Мэтт. — Я ненавижу этого хриплого мудака. Меня неправильно облучило, лучше бы я становился большим, страшным и злым. — Я люблю тебя таким, какой ты есть. Таша уехала в тот же вечер, и самые красивые ёлочные шары неизвестного цвета так и остались стоять в коробке у входа на все рождественские праздники. Она не вернулась ни в Новый Год, ни через неделю; она пропустила долгожданное открытие конторы «Нельсон и Мёрдок»; она больше не оставляла голосовых сообщений. Когда Мэтт Мёрдок понял, что Таша исчезла из его жизни совсем, Сорвиголова стал выходить на улицы Адской кухни каждую ночь.