Обычный мир

      Вечерний Кримсон был, в определённой степени, красив. Особенно зимой, когда улицы заметены свежим белоснежным снегом, а на центральных улицах даже деревья украшены гирляндами.       Но не тогда, когда едешь с очередного места преступления.       Себастьяну Кастелланосу, как и его напарнику Джозефу Оде, было совершенно не весело. Предпразничная атмосфера не радовала, вместо этого вызывая только какую-то неясную горечь. Поэтому напарники возвращались в участок молча. Кастелланос, находящийся в этот раз за рулём, не отвлекаясь от вождения курил уже четвёртую сигарету. Ода же, против обыкновения, не возражал, лишь молча терпел ледяные порывы ветра из раскрытого настежь окна и сигарентный дым.       Оба детектива были вполне привычны ко всякому, но в этот раз преступник, сам того не зная, бил не в бровь, а в глаз. Семья была болезненной темой для Себастьяна, потерявшего жену и дочь. У Оды же, к несчастью, было очень хорошее воображение, так что мысли о том, что подобное могло случиться с его родными упрямо лезли в голову.       Детективы проехали уже половину пути до полицейского участка, когда зазвонил телефон Себастьяна. — Ответь, у меня руки заняты, — мрачно буркнул Кастелланос, выкидывая не затушенную и едва начатую сигарету в окно. — Детектив Ода слушает, — не обратив внимания на грубость ответил на звонок Джозеф. — Он за рулём. Что? Сбежала?.. Хорошо. Ясно… Да. Да. Всё нормально.       Завершив вызов, младший детектив положил телефон на торпедо и, с усталым вздохом, потёр переносицу. — Вистерия сбежала, — произнёс он спустя почти минуту молчания, когда начавший терять терпение Себастьян хотел уже поинтересоваться что случилось. — Блять, — ёмко выразился Себастьян, сворачивая на обочину. — Когда? — Была вчера вечером, спать ложилась вместе со всеми, но уже утром её никто не видел. Одна из её соседок по комнате сказала что около часа ночи вставала — кровать уже была пуста, — бодро пересказал Ода то, что ему передали по телефону. — Тебе позвонили потому что думали что ты, раз уж общался с ней, можешь хотя бы примерно представлять куда она могла пойти… — Откуда? — удивился Кастелланос, даже отрываясь от подкуривания очередной сигареты. — Ну, ты же с ней общался… и она тебе доверяла, — пожал плечами Джозеф, с привычным неодобрением смотря на курево. — Помнится, она тебе даже какие-то свои рисунки дарила. — И что? Она подросток — могла пойти куда угодно. У неё амнезия — так что ни о каких любимых, памятных или тайных местах она не помнит, я спрашивал. Город не маленький, прошли уже, считай, сутки, где нам её искать? — мимо, гремя сиреной, пронеслась скорая, и Себастьян поморщился. Хорошее воображение Оды тут же нарисовало весьма неприглядную картину.       О том, что детектив Себастьян Кастелланос поддерживает общение со спасённой им девочкой знали, кажется, во всём департаменте, но относились с пониманием. Кое-кто даже выражал надежду, что он оформит над ней опеку, что заставит его взяться за ум, перестать напиваться в выходные, выкуривать несколько пачек в день и сутки без сна и отдыха проводить на работе. И что в общении он станет хоть немного приятнее, если не вернётся в этом плане к тому времени, когда он только-только поступил на работу.       Но Кастелланос был разрушительно упёрт — делал вид что не замечает слухов, продолжал дымить как паровоз, ночевать на рабочем месте и выпивать по выходным. И по выходным же, перед тем как отправиться напиваться в бар, навещал Вистерию в больнице. Приносил ей фрукты, рассказывал какие-то ничего не значащие новости, купил несколько книжек, взятых наугад, а после, когда она расхрабрилась и попросила, пару альбомов и набор простых и цветных карандашей. Большую часть своих рисунков она подарила детективу, парочка досталась Валерио Хименесу, оперировавшим её врачам и мед сёстрам.       Месяц назад девочку отправили в детский дом и за этот месяц Себастьян навестил её всего один раз, через день после переезда. Разговор у них получился коротким, скомканным и неловким. Рисунок, подаренный ею в ту встречу, до сих пор лежал в машине Кастелланоса, в бардачке. — Но она же могла тебе говорить куда ей хотелось бы сходить? — Джозеф неопределённо махнул рукой. Себастьян промолчал, продолжая пялиться в окно. — Себ, вспоминай, она же не могла ничего не говорить об этом! — Хотела посетить Большую Городскую Библиотеку и порисовать на пристани. Ещё у неё очень много рисунков с… глицинией, кажется. Говорила, что хочет посмотреть как она цветёт, — наконец разродился мужчина, щелчком выкидывая бычок от сигареты. — У нас же, вроде, где-то в центральном парке есть глициния? Мы тоже хотели сходить посмотреть как она цветёт, но так и не успели… — Библиотека в паре кварталов, я сейчас позвоню Сэму и попрошу их направить туда кого-нибудь кто ближе, — удовлетворённо кивнул Ода, пока Кастелланос заводил машину и выруливал обратно на проезжую часть. — Сэм сказал что в её бывшую школу уже направили ближайший патруль, может она там. — Если её не будет в библиотеке не будем ждать отчёта от ребят с пристани, поедем в парк, мало ли… — пробормотал Себастьян, Джозеф пожал плечами. — А про школу они зря. — Почему? — Ода поправил шарф и достал из бардачка рисунок — развесёлого голубого попугайчика. — Я спрашивал, не хочет ли она сходить в школу, заново познакомиться с одноклассниками, расспросить их… — Кастелланос на секунду прервался, скосив взгляд на рисунок. — Она сказала, что не хочет ничего знать. Сказала, что боится оглядываться назад.       Джозеф вздохнул, но ничего не сказал. Остаток пути так же прошёл в молчании.       В библиотеке, ожидаемо, никого, кроме сторожа, не оказалось. Детективы вместе с ним прочесали библиотеку, никого и ничего не нашли и, извинившись за беспокойство, ушли. Новостей с пристани не поступало, так что они поехали в парк, где решили разделиться.       Парк не смотря на хорошее освещение и нарядную атмосферу, так же был почти пуст. Почти, потому что единственным посетителем парка во втором часу ночи была Вистерия. Себастьян облегчённо выдохнул, почти физически ощущая свалившийся с плеч груз.       Девочка сидела на скамейке и молча, не отрываясь и почти не двигаясь, смотрела на большое раскидистое, но невысокое дерево*, в котором Себастьян не без труда узнал ту самую глицинию. Руки Вистерия держала на коленях, прятала пальцы в ладонях в безнадёжной попытке согреть. Она крупно дрожала и совершенно не замечала того, что происходит вокруг. — Виста, — окликнул её детектив по придуманному ей же самой прозвищу. Он хотел рявкнуть на неё, но у него просто не получилось.       Девочка вздрогнула и удивлённо посмотрела на мужчину. Узнала его и улыбнулась. — Здравствуйте, детектив, — Вистерия поёрзала на скамейке и только сейчас Кастелланос заметил небольшой тощий рюкзак у неё за спиной. — Ты сбежала, — не ответив на приветствие хмуро констатировал Себастьян и под его взглядом девочка поникла, упершись взглядом в свои коленки. — Извините. Я не хотела доставлять вам проблем, просто… Я просто устала там находиться, — Виста замолчала, переводя дух. — Ребята в приюте издеваются надо мной, обзывают лысой, чучелом горелым и, почему-то, шизофреничкой. Они испортили книги, которые вы мне дали… И порвали рисунки, которые я хотела подарить вам, если вы снова приедете. Но вы не приезжали и я просто не успела… А воспитателям просто плевать на всё, и по этому я… — И по этому ты решила сбежать, чтобы привлечь к себе внимание? — перебил её детектив, наклоняясь над ней, беря её руки в свои и недовольно отмечая что у девочки они были ледяными.       Вистерия отрицательно замотала головой, не пытаясь вырвать ладони. — Нет, я хотела за день нарисовать все рисунки, какие бы хотела и принести к вам прямо в участок, — девчонка вздохнула и зябко повела плечами. — Я нарисовала эту глицинию. Не знаю, правда, как она цветёт, но, надеюсь, у меня всё же получилось…       Она снова замолчала. — И после этого ты бы вернулась в приют? — Не знаю, — после недолгого молчания ответила Виста, на что Себастьян устало вздохнул. — Ладно, вставай и пойдём. Сначала в участок, а потом… — В приют, — перебила его девочка, вставая и высвобождая руки, тут же пряча их в карманах куртки. Она сгорбилась и уставилась на свои ноги. — Я поговорю с администрацией приюта на эту тему, — как можно убедительнее сказал мужчина, набирая на телефоне номер Джозефа.       До машины они шли молча, почти не разговаривали друг с другом в участке, пока ждали сотрудника детского дома. Перед уходом Вистерия молча сунула в руки Себастьяна альбом с рисунками.       Себастьян подумал, что в его жизни стало слишком много молчания.

***

      Я очнулась от того, что машину сначала знатно тряхнуло, а потом я едва не слетела с заднего сиденья на пол во время резкого поворота.       Голова болела и кружилась, даже без учёта скоростной езды. Так что садилась я с осторожностью, стараясь не упасть и не удариться обо что-нибудь. За окном мелькали пустые улицы и брошенные машины. Не смотря на дневное время суток горели уличные фонари, а отсутствие людей никак не мешало рекламе на билбордах и огромных экранах. Шёл дождь. — Слава богу, ты очнулась, — сказал сидящий за рулём человек, на которого я до этого не обращала внимания. — Доктор Хименес? — машина вильнула и я едва успела схватиться за ручку двери, едва не стукнувшись головой об оконное стекло. — Извини, — повинился Валерио Хименес и, кажется, попытался вести машину ровнее. — У меня нет времени чтобы всё тебе объяснить, но… Извини, я должен был раньше догадаться обо всём! Я должен был раньше забрать тебя от Марсело, сообщить обо всём в полицию и… Я просто боялся за Марсело, он же мой брат!       Машина снова вильнула, на этот раз ещё сильнее, так что мне пришлось дополнительно вцепиться в переднее пассажирское сиденье. — В-всё нормально, доктор. Я… всё нормально, только следите, пожалуйста, за дорогой, — я услышала судорожный вздох, но машина снова стала ехать ровнее. Здесь что-то не так. — Куда мы едем? — В мою клинику. В хоспис, вернее, — напряжённо произнёс Валерио.       Что-то не так. Но что?       По привычке поправила ворот кофты и тут же замерла.       Кофта.       Я оглядела себя.       Белая кофта, сиреневая футболка, светлые джинсы и кеды. Та самая одежда, в которой меня доставили в Маяк и которую у меня там отобрали.       Обернулась, вцепившись в спинку сиденья, и посмотрела в заднее окно. Вдали виднелся Маяк, а на его вершине светился огромный и безумно яркий прожектор. Настолько яркий, что на мгновение ослепил меня даже на таком расстоянии.       Но "Маяк" — психиатрическая лечебница, а не маяк!       Села нормально, схватившись за голову, тут же отмечая ещё одну «не такую» деталь — короткие, только-только начавшие расти волосы, длиной едва ли в половину сантиметра, больше похожие на длинную щетину. Как тогда, когда меня выписали из больницы и отправили в приют. Я помню, что они тогда росли очень медленно, и что мне сбривали их начисто дважды за всё время пребывания в больнице. Но когда меня отвозили в Маяк они отросли уже достаточно, чтобы это можно было считать очень короткой мальчишеской стрижкой.       Что-то было не так, но я не могла понять что именно. Было противное ощущение, словно я что-то забыла. Что-то очень важное, связанное с происходящим сейчас. Нарастающая с каждой минутой головная боль мешала сосредоточиться.       А потом боль внезапно пропала.       Я вздохнула почти счастливо, но взглянув в переднее окно едва не заорала от ужаса. Впереди, прямо на дороге, стоял человек. А мы неслись к нему на огромной скорости. — Доктор, сбавьте скорость! Сбавьте скорость!** — всё же закричала я, протискиваясь между передними сидениями и хватая Валерио за правую руку.       К моему ужасу, под неразборчивое бормотание мужчины скорость только возросла. Он оторвал руки от руля, с ожесточением начал ногтями чесать голову, а в следующую секунду заглох двигатель и машина взлетела на воздух.       Мир несколько раз перекувыркнулся, ярко вспыхнул светом Маяка, вспышкой мигнули и с неестественно громким стеклянным звоном взорвались уличные фонари и окна домов. Несколько раз меня болезненно обо что-то приложило. Дверь машины внезапно открылась и я выпала на асфальт проезжей части. Громыхнул взрыв.       Прежде чем снова потерять сознание, я успела увидеть того самого человека. Обожжённые когда-то ноги адски заболели только лишь от одного взгляда на его собственные ожоги.       Мужчина хмыкнул, а меня поглотила клубящаяся ядовитая тьма.