Одиннадцать

В этом кукурузном ряду, без сомнений, кто-то только что был. — Айка, — сипло позвал Махиро. Отпечатки маленьких и острых каблучков в жирной чёрной земле легли в его ладонь, когда он наклонился, чтобы рассмотреть их, не удержался на ногах и рухнул на колени. Земля густо пахла навозом и прелостью. И ещё чем-то сладковато-гнилым. Каким-то странным удобрением. Чем должны были подкармливать эту кукурузу, чтобы она выросла в полтора роста Махиро, вот загадка — но ему было слишком неподъёмно думать сейчас о двух вещах одновременно. Махиро тупо смотрел на следы женских туфель, понимая, что не может определить размер на глаз. Он не помнил, носила ли Айка когда-нибудь обувь с каблуками. Он не помнил, кто такая Айка. Айка, Айка, Айка — что-то связанное с мороженым из чёрной смородины: бледно-фиолетовое и холодное, смешок в углу губ, то ли чужой, то ли свой, и в ответ на это раздражение. Ледяной смородиновый щербет, царапающий язык и нёбо. На этом бесконечном поле под палящим солнцем чуть-чуть мороженого бы не помешало. Или хотя бы воды. Махиро поскрёб пальцами землю в попытке сделать ямку, где могла бы набраться вода, и стал копать, но очень скоро утомился. Он бродил по полю уже долго. К мокрой от пота, воспалившейся коже лица прилипли чешуйки от кукурузных початков, паутина и травинки, правую ногу он незаметно обо что-то зашиб и теперь ощутимо хромал. На руке у него должны были быть надеты часы, Махиро это отчего-то точно знал, но, всякий раз упираясь взглядом в место повыше запястья, где белел, оттенённый загаром, тонкий след ремешка и круглый — циферблата, недоумевал, где это и когда он умудрился часы потерять. Ещё у него был смятый, грязный листок бумаги, который Махиро нашёл в нагрудном кармане рубашки: клетки из школьной тетради и нарисованная поверх них бабочка. Ещё ему было очень нервно, одиноко и грустно. Что он здесь делает? Рассказал бы кто солнцу, что ему вообще-то полагается двигаться, а не висеть на одном месте, думал Махиро, а сочные зелёные стебли ударяли его по лицу, пока он пробирался сквозь очередной ряд кукурузных зарослей, стараясь не упускать следы из вида. Оно пекло с садистским удовольствием — огромное, оранжевое, злое. Прямо над головой, как приклеенное, похожее на пристальный глаз. Знойный воздух, не тронутый ветром, был плотным, как кисель. Взмокшие липкие волосы лезли в глаза и кололи. — Айка! Он остановился, чтобы передохнуть, и послушал, о чём говорит кукуруза. В безветрии она общалась шёпотом: тихим поскрёбыванием листа о лист, слабым треском поспевающих зёрен. Если бы не шум своего дыхания, можно было бы различить, как по стеблям бежит вверх от земли сок — слишком горький для того, чтобы хоть чуть-чуть заменить собой воду. Но Махиро пытался различить ещё и звуки другого человека. Один раз ему почудился смех, очень далекий и слабый, и это подстегнуло бежать, пока силы опять не закончились. Он подумал в отчаянии, что заработает так себе солнечный удар, если уже голову не нагрело настолько, что слышатся галлюцинации. Из-под тупого, гнетущего ощущения жажды пробился росток голода. Кукурузный початок сам лёг в протянутую руку, и Махиро оторвал его, очистил от волокон и бездумно запустил в него зубы. «Кто это тебе дал кукурузу, а?» «Тот, кому не мешает отсутствие у меня... как ты сказал — сексуальности?» Он подавился и закашлялся, выронив початок на землю. Зерна были зелёными, жёсткими и несъедобными. Не привычной молодой кукурузой — будто насмешкой над ней. Зерна издавали треск, потому что, только родившись, старели. Смех раздался снова, уже ближе, — и не смех, а карканье. Просто ворона, идиотская птица, а Махиро так гнался за ней, будто его ждал именинный пирог! Утомлённо сощурившись, Махиро слушал, как хлопают крылья. В какой-то книжке в детстве он читал про моряков, которые, потерпев крушение, знали об опасности морской воды и потому приманивали птиц, чтобы свернуть им шею и напиться крови. Забавно, что он помнил всякую чушь, но не помнил, кого он здесь ищет. Пальцы сжались, разогнулись и сжались опять, примеряясь, будто к броску камнем. Прошуршав крыльями, птица уселась на закачавшийся лист. Она была крупной и полностью чёрной — не ворона, а ворон, но тощей и какой-то драной. Махиро подумал, что сам выглядит не лучше. — Эй. Ты видел Айку? Ворон посмотрел на него пустыми глазницами, в которых копошились опарыши, хрипло каркнул и стал чиститься. Айка — это же его сестра, вспомнил внезапно Махиро. Сумасшедшая, несносная сестра из младшей школы. Снова убежала в поле, чтобы подразнить его? А что такое «сестра» — позабыл. Дом выступил из ядовитой зелени, как проявился на фотоплёнке: пятном неряшливой сепии, то ли досками, то ли краской поверх них, то ли каменной кладкой, и Махиро обрадовался. Это была детская, постыдная радость, связанная с облегчением от того, что в супермаркете отставивший тебя с корзинкой продуктов у кассы отец успел вернуться, прежде чем подошла твоя очередь. Махиро не был уверен, что знает, каково это — стоять в очереди. Но он узнал дом. В этом доме они с Айкой жили. Дом выглядел так, будто был необитаем полвека: покосившийся и бельмоокий, весь в трещинах, вылинявший. Поддерживающие террасу второго этажа колонны рухнули, и терраса обрушилась тоже, но завал из штукатурки, арматуры, мраморных плит и бетона не засыпал вход. За парадными дверьми с облезшей позолотой, приоткрытыми не то приветственно, не то забывчиво, темнел зеленоватый мрак главного холла. Под ногами Махиро захрустели осколки стекла, когда он подошел к крыльцу сбоку, ступил на него и заглянул вовнутрь. Изнутри дом пах плесенью. Мох рос на полу, создавая мягкий ковер, и карабкался по стенам и мебели. Шелкография обоев превратилась в лохмотья, а с посеревших полотен на Махиро смотрели уже неразличимые лица — просто блеклые овалы в рамах, потерявших весь свой блеск. Тяжёлые двери в залу были плотно закрыты, а наверх вела теряющаяся в сумраке лестница. Сделать выбор оказалось нетрудно: наверняка прогнившая под коврами лестница не вызывала доверия. В зале же, казалось, было что-то важное. Камин, подумал Махиро, — отец выстроил этот дом, следуя европейскому типу, и оттого у них был камин, изобретение королей древности, которые жили на европейских равнинах в каменных замках и очень мёрзли зимой. В здешние зимы камин тоже спасал. Но сейчас было жаркое лето. Тогда, быть может, что-то в ящиках гардероба? Махиро подошёл к дверям и положил руку на шершавую филенку. Чтобы толкнуть, ему потребовалось навалиться плечом. Зала выглядела не такой заплесневелой, а ещё посреди неё стоял стул. Стул пустой, на вид очень пыльный и никому не нужный. Сиротливая заброшенность вещей всегда была для Махиро такой же явной, как бездомность животного. Он знал, что такое — бездомная кошка. Но отчего на ковре под ногами вились такие ржавые и чужеродные в пыли потёки, не знал. Потёки вели к стулу — вели от стула, будто бы с него упала банка с краской или кто-то живой истёк кровью, сидя на нём, и это и было тем важным, что привело Махиро в залу, поэтому он снова позвал: «Айка». Ворон с разлагающейся головой с шелестом спикировал откуда-то сверху и сел на спинку стула. В позе птицы Махиро почудилась укоризна. — Не можешь помочь, чего за мной следуешь? На втором этаже, прямо над головой, дробно прокатился легкий топот быстрых ног. Проследовал в сторону лестницы и прозвучал по ступенькам. Треснула одна, другая, третья, и Махиро, бросившийся к дверям, успел увидеть только кусочек яркого подола. Позади дома кукуруза превращалась в подсолнухи. Такие же заросли выше макушки, такие же уходящие в бесконечность ряды. И фигура на фоне их — девичья фигура в жёлтом платье и шляпке. Сестра, вспомнил Махиро, это такое странное существо, которое огрызается и перечит, пинает твои кроссовки, стоящие на пути, и съедает всю твою лапшу, стоит лишь на мгновение отвернуться. У него глаза зверёныша и манера нападений в разговоре, а ещё привычка, зевая, не закрывать рот ладонью, громко чихать и чесаться. Острые коленки и локти, длинные измятые футболки и любимые старые кеды, протёртые на носках и подштопанные. Младшая сестра свинячит за обеденным столом, умеет плеваться и сквернословить, но в неё такую всё равно кто-то влюбляется и катает её на багажнике велосипеда. Дарит ей цветы. И кукурузу. И целует её в насмешливые губы. Кто это там рядом с ней? — Айка! — сипло позвал Махиро. ... В этом кукурузном ряду, без сомнений, кто-то только что был.