Синяя

Любовь не приходит одна. Не важно, к кому или к чему ты испытываешь теплые чувства и привязанность, они никогда не появятся без доли горя и отчаяния. За собой это красивое слово «Любовь» несет множество других чувств, столько приятных, сколько и неприятных. Но почему любовь так опьяняюще действует на разум? Это чувство затуманивает последние остатки рассудка, разъедая адекватные мысли, будто кислота. И когда твой разум полностью поглощен кем-то, ты уже не можешь отдавать отчет о своих действиях. Глаза будто накрыла белая пелена, через которую плохо видно реальный мир и все его проблемы. И эту пленку, эти «розовые очки» совсем не хочется снимать. Наоборот, хочется глядеть на мир именно такими глазами, пока есть возможность различать ужасное от прекрасного… *** Когда объект твоего воздыхания проходит мимо, что ты ощущаешь? Ты чувствуешь, как приятное тепло наполняет твоё сердце? Как оно сжимается все сильнее и сильнее, отбивая какой-то определенный ритм? Может ты и не увидишь, как заблестят твои глаза, но окружающие обязательно обратят на это внимание. И как бы ты не старалась спрятаться за своей маской безразличия, твой взгляд выдаст тебя… Ибо только по-настоящему любящий человек умеет смотреть так любяще и тепло, с неким трепетом и тревогой быть пойманным «с поличным» Но что делать, если ты — гроза школы и главная пацанка, которую все стараются обходить стороной, влюбилась в…одноклассницу с первой парты? Влюбилась в ее звонкий смех, доносившийся до тебя каждую перемену из разных уголков класса. В ее теплую улыбку…подаренную вновь не тебе. И все, что ты получаешь взамен на свои тайные чувства — едва заметные взгляды в свою сторону и поджимание пухлых губ. И всякий раз, когда ты смотришь на ее круглое личико, какое-то непонятное чувство раздирает твоё сердце изнутри. Тебе становится настолько плохо, что ты, пытаясь сдержать крик, который так и норовит оглушить собой сидящих за соседними партами одноклассников, спящих лентяев и стерв с ужасным макияжем на, итак, некрасивом лице, встаешь и уходишь прочь из класса на крышу, где полностью можешь отдаться своим чувствам. И до чего же становится больно каждый раз проходить мимо этой девчонки, которая смогла забить собой все твои мысли. И все, что ты делаешь, так это опускаешь взгляд или вовсе отворачиваешься, лишь бы не видеть ее ярко-голубых глаз… Ведь тебе, итак, постоянно кажется, мерещится. Ты — помешана. И чтобы всякий лишний раз не слышать ее прекрасного, мелодичного голоса, ты перестала вытаскивать наушники из ушей, а плеер будто сросся с тонкой, худощавой рукой. *** Сегодня Наоки снова опаздывает. Это уже вошло в привычку, без этого никуда. Зевая на ходу и смахивая слезы с уголков глаз, она, забросив сумку на плечо, входит в переполненный класс. Гул замолкает, оставляя всех присутствующих в полной тишине, которая давит на барабанные перепонки. Никто даже не поднял глаз, ибо каждый прекрасно знает, кто снова опоздал, и кто не слыша очередного замечания престарелого учителя садится на свое законное место у окна, даже не вытащив наушники из ушей. С самого утра шел дождь, поэтому девушка промокла до нитки, как всегда, забыв свой зонт. Мелкая дрожь покрыла девичье тело. Становилось то невыносимо холодно, то невыносимо жарко, из-за чего Нао ослабила галстук школьной формы. Мокрый пиджак, с которого падали капли воды, покоился на спинке стула. Белая школьная блуза неприятно прилипала к телу. И когда ей снова стало холодно, не выдержав, она подняла руку. -Учитель! — позвала Наоки мужчину в строгом костюме, который в это время был повернут к классу спиной и что-то писал на доске, объясняя материал всем этим зевакам. — У-чи-тель! — более громко протянула Нао, раздражаясь каждую секунду все больше и больше. Услышав посторонний шум, учитель повернулся и глазами искал того, кто нарушал, как ему казалось, «идеальную тишину», хотя на самом деле, в классе было довольно-таки шумно. -Хасэгава? — вопросительно изогнул бровь сенсэй — Мало того, что опаздываешь, так еще и учителя отвлекаешь от объяснения — довольно строго произнес сэнсей, сделав акцент на ее очередном опоздании. — Ты что-то хотела? -Да, хотела, — съязвила она. — Могу я пойти в медпункт? У меня, кажется, жар. — произнесла Нао, демонстративно положив прохладную ладонь себе на лоб, чтобы сэнсей поверил ее словам. Это не было ложью, но она решила, что стоит перестраховаться, ибо престарелый сенсэй иногда ведет себя ну очень строго. -Ох! Конечно, иди. — взволновано произнес учитель. На лице мужчины выразилось настоящее волнение. Здоровье ученика превыше всего, особенно, когда отвечать за него, никому иному, как тебе. Уже поднявшись со своего места Наоки направилась в сторону выхода под взором своих одноклассников, как учитель снова окликнул ее: -Хасэгава, стой! Навряд ли в нашем медпункте есть какие-то лекарства, которые помогут сбить температуру. Да и Мизуки-сан, скорее всего, нет на месте, — когда старичок упомянул молодую медсестру, то Хасэгава поняла, что ловить в медпункте нечего. Даже идти туда, чтобы просто отдохнуть, не стоит. Ибо вместо милой женщины с ангельским лицом и добрым сердцем, сейчас в медпункте сидит довольно странный молодой студент-практикант, Кобояси-сан, который, по мнению девушки, готов накинуться на любую школьницу, как только кроме нее и него никого в медпункте не окажется. В общем, мутный тип. -Тогда, — продолжил сенсэй, — Пусть Накамура отведет тебя домой. Ты же не против, Аои? -Что? Накамура? — пыталась как можно спокойнее произнести Наоки и удивленно повернулась в сторону учителя, который не видел в этом ничего такого, продолжая что-то усердно писать на доске кусочком мела. Сама же Накамура вздрогнула, едва услышав наказ учителя. Вот-вот ее коротенькие волосы встанут дыбом, а круглые глаза вылетят из орбит. Они опять столкнулись, хотя обе старались избегать контакта после первой встречи… *** Это случилось в апреле, когда сакура была в самом цвету. Вот Нао уже на втором году обучения в старшей школе. В этом триместре было множество переводов учеников из других школ в эту, ибо она считалась более престижной и углубленно изучала искусства. Наоки и Аои встретились в клубе рисования, в который с того момента Нао больше не приходила. Накамура сидела за мольбертом у окна и что-то внимательно разглядывала. Ее глаза блистали, когда она рассматривала рисунок. «Мой рисунок!» — пронеслось в голове у Хасэгавы. Она никогда не любила свои завершенные работы, считая, что до идеала ей еще очень далеко. Нао не видела смысла продолжать все эти жалкие попытки нарисовать что-то стоящее. Но ее привлекал сам процесс. Именно поэтому, даже если результат огорчал ее, она все равно не бросала работу на полпути и заканчивала свою картину. Но тогда все изменилось. В тот момент, когда какая-то неизвестная девчонка разглядывала ее, как ей казалось, каракули, она, выронив вымытую начисто палитру, поторопилась забрать из рук наглой незнакомки свою работу, посчитав, что она не для всеобщего обозрения. — Йа! Что ты делаешь! — Чуть ли не кричит разъярённая Наоки, повысив голос настолько, что неизвестная девчонка сжалась в 3 раза и зажмурила глаза, ожидая чего-то плохого. Но ничего не произошло. Они обе молчали. Хасэгава пыталась успокоиться, чтобы не напугать эту девчонку еще сильнее. Накамура же так и сидела, сжавшись в клубок и ожидая, что если сейчас она не получит по своей дурной головушке, тогда уж точно будет послана в не самое из приятных мест. Но они продолжали молчать. Никто не решался нарушить эту тишину. В классе лишь было слышно постепенно приходящее в норму дыхание Наоки. — *Сумимасэн! Прости, пожалуйста…прости! — Подскочила на ноги и залепетала виновница всех возмущений Хасэгавы, кланяясь каждый раз чуть ли не в ноги. Сейчас ей казалось самым верным решением извиниться перед художницей и поскорее уйти долой с ее глаз. Ведь неизвестно что будет, если они так и продолжат сидеть и молчать, ожидая чего-то друг от друга. Наоки удивленно распахнула глаза, не веря собственным ушам. Сколько раз извинилась эта девчонка? Десять? А сколько раз кланялась? — Эй… — Но Нао не успела даже заговорить со странной незнакомкой, как она быстро побежала к выходу из класса, оставляя Хасэгаву позади, у окна, в которое падали лучи вечернего солнца. Птицы чирикали, ветерок обдувал спину Хасэгавы и раздувал белые шторы, попадая в помещение через открытое наполовину окно. Один солнечный зайчик прыгал по стенам и будто насквозь проходил через тело неизвестной, которая только что устроила переполох в этом всегда тихом классе. — Прости еще раз, пожалуйста! Я пойду… Прости! — девчонка еще один раз поклонилась и убежала прочь, оставив Наоки наедине с собой и солнечными лучами. -Что…это было? — Спросила Хасэгава сама себя вслух, понимая, что ответа так и не получит. Никто бы не смог дать ответ на этот вопрос хотя бы потому, что никто, кроме их двоих, не знал о ситуации, произошедшей несколько минут ранее…