Неисчислимое множество мелочей

      Хоро-Хоро так старается, что непрерывно чувствует боль у корней волос. Сперва — где-то первые секунды две — лёгкую, тянущую, ничуть не страшную. Но чем дальше, тем сильнее горит кожа головы, и очень скоро парню начинает казаться, что он вот-вот сам себе оставит знатные проплешины, в первую очередь — надо лбом и у висков.       Целых несколько секунд Хоро-Хоро с торжеством думает, что этот риск определённо имел смысл и оправдал себя полностью. Приходит к этой приятной мысли в тот момент, когда получается оттянуть светлую прядь ниже кадыка, почти до самых ключиц. Рен такой фокус не повторит ни за что в жизни, только если начисто обреет макушку и волосы прилепит к подбородку, на манер козлиной бородки. И какое-то время Хоро-Хоро этим гордится, кратко, но так ярко, что если парня в этот момент ткнуть чем-нибудь острым под ребро, то наружу брызнет предельно концентрированная гордость. Но одно чёртово обстоятельство быстро портит триумф.       Как выясняется, это один из тех редких случаев, когда Тао Рен доволен тем, что у него короче.       Хоро-Хоро мгновенно ловит несколько едких замечаний, общий смысл которых сводится к тому, что такие волосы в основном отращивают или девки, или педики. Ни одного из этих резких слов, конечно, Тао Рен не произносит вслух, ловко обходясь иносказаниями. Не позволяет себе запятнать свой аристократический — и, конечно же, длинный — язык. Северянину традиционно нечем достойно парировать. Хоро-Хоро неловко швыряет слова, как брёвна, тогда как в устах Рена слова становятся злой и точной рапирой. Хотя казалось бы — парни пользуются ровно одним и тем же набором звуков, гласных и согласных, глухих и звонких.       Чёрт побери, да у Рена даже гласные звучат длиннее.       Объяснить на пальцах, что за невообразимые звуки слетают с губ Рена, сложно, особенно когда Хоро-Хоро сам паршиво понимает, что именно он хочет выразить. В приступах раздражения парень обзывает такое произношение и мяуканьем застрявшей в трубе кошки, которую тянут за хвост, и отвратительным жабьим кваканьем, и готов придумать ещё немало нелестных отзывов. Но факт остаётся фактом: Тао Рену присуща удивительная манера тянуть гласные на разные лады. Иногда Хоро-Хоро даже кажется, что это звучит напевно и красиво. Хотя, конечно, чаще — кваканье кваканьем.       Но, чёрт возьми, какое протяжное кваканье. Да и вообще, за что ни схватись, Рен слишком много и часто оказывается впереди. Даже если речь про оружие.       Особенно если речь про оружие!.. Это гуандао, думает Хоро-Хоро, эта чванливая китайская фантазия на тему алебарды! Поди-ка, попробуй, отыщи более впечатляющий дрын! Чем ещё можно так славно влупить издалека? Разве только ковбойским лассо, да и это не точно. Северянин отказывается от сравнения оружия сразу же, ещё на уровне идеи, заранее понимая, что будет разбит наголову. И мучительно ищет ещё что-нибудь, чем можно попытаться выгодно для себя прихвастнуть и, возможно, стать гордым рекордсменом и победителем. Не единой же только причёской хвалиться, тем более что повод для похвальбы это неубедительный.       И заветный повод хвастаться наконец находится, причём такой вопиюще триумфальный, что с этим козырем на руках можно будет доминировать вечно.       — Да ты сам короче! — ликует Хоро-Хоро, когда вдруг соображает: агрессивно вздымающееся над макушкой Рена тонгари учитывать не надо, его вычесть нужно из общего роста. И тогда сразу получится приятная разница в росте, ложащаяся на израненную гордость сладким бальзамом. Окончательно в своей правоте Хоро-Хоро убеждается, когда бесцеремонно напирает на ошеломлённого приятеля грудью. С высоты своего роста — не такой всепобедительной, как хотелось бы в идеале, но всё же — северянин легко может коснуться кончиком носа лба Рена. Именно это Хоро-Хоро и делает, снисходительно клюёт носом в чужую вопросительно изогнутую бровь, словно нарисованную кисточкой для каллиграфии.       Взгляд Тао Рена в ответ явственно обещает, что проклятый айну умрёт лютой и мучительной смертью, за такие-то выходки. Хоро-Хоро смеётся — этот убийственный взгляд пронзает его насквозь по три раза на дню по самым разным поводам, привыкнуть получилось уже давно — и, усматривая в злых раскосых глазах даже что-то трогательное, лезет усугублять. Снисходительно похлопывает Рена по макушке и ласково тянет:       — Ма-а-а-а-аленький…       С губ неудержимо рвётся «маленький мой», но совершить ещё и эту глупость Хоро-Хоро не успевает. Не склонный к встречным нежностям Рен и разницу в росте оборачивает себе на пользу: бьёт лбом, решительно и безжалостно.       Северянин вовремя убирает из-под удара нос, сохраняя в неприкосновенности его хоть и крестьянскую, но в чём-то по-своему благородную форму. Рен врезается лбом Хоро-Хоро в скулу, и кости сталкиваются с глухим неприятным звуком. Впрочем, споры внутри команды Рен часто разрешает похожими способами. К этому тоже можно привыкнуть.       — А если глаз мне выбьешь? И как я тогда на турнире драться буду? — риторически вопрошает Хоро-Хоро. И трогает пострадавшую скулу, пытаясь на ощупь оценить причинённый лицу ущерб. Судя по тому, что у Рена в центре лба уже начинает нежно пунцоветь пятно размером с медную монету, удар вышел хороший. Смачный. Кости стучали не просто так.       Рен отвечает невообразимым движением смоляных бровей. То ли отрицает, что северянину так уж нужны глаза, то ли выражает сомнение в его способности драться. В любом случае — Хоро-Хоро временно смертельно обижается. Примерно до следующей шальной стычки.       Что значит: минут на десять-пятнадцать. Больше спокойная жизнь рядом с Тао Реном не длится.