Отравленные сказки

Джо Лоу вышел с заднего хода. Его дыхание превращалось в пар, и Джо казалось, что пар идет от всего его тела. Прекрасная ночь. В нее хотелось молиться, но Джо знал слишком много духов понаслышке и ни одного лично, чтобы выбрать конкретного, а с богами предпочитал не связываться. Его не волновали ни женщины, ни мужчины, но в душе теплился странный зов, словно на невидимой ниточке кто-то вытащил его из клуба, как рыбку из озера, и потащил к неведомой цели. Он развернулся, ускоряя шаг, пару метров прошел спиной вперед. Остановился, прислушиваясь, и побежал уже нормально. Золотые блестки на веках, худое тело. Расстегнутая одежда. Джо Лоу было двадцать пять. Это могла бы быть строчка из полицейской хроники назавтра - район, по которому полураздетый белый парень в такое время несся сломя голову, никак не мог называться благополучным. Но Джо кто-то всегда отводил от опасности. Из двадцати пяти Джо помнилот силы два или три месяца. Ресторан «Рандеву» был взорван еще полгода назад, но его подвал сохранился в первозданном виде. В нем не жили ни бомжи, ни крысы, потому как потолок, когда-то бывший полом ресторана, протекал, а есть уже было нечего. Джонни нырнул в известную ему дыру, когда-то бывшую спуском вниз, уцепился за перекладину и спрыгнул вниз, слегка ушибив подошву левой ноги. В подвале уже кто-то был. - Ив? - его глаза округлились. - Что ты тут делаешь? - Не знаю. Пришла. А ты? - Мм... и я. Ив была его почти-что-женой. Они снимали вместе комнату, спали, готовили еду и столько раз занимали друг у друга деньги, что теперь держали их в одной коробке. Этого, по мнению обоих, уже хватало для почти-что-брака, особенно для людей, чьи смены приходились на диаметрально противоположное время суток. Точки пересечения хватало только на ночные походы в клуб «Беспредел», довольно мутное местечко, где собирались все, кто хоть чего-нибудь стоили в этом месте. Джон побродил по подвалу, чтобы глаза привыкли к темноте. Что-то сбивало его. - Что это? – спросил он. - Не знаю, - сказала Ив, останавливаясь у белого блика на полу. - Пятно. Оно светится, и я ничего не нашла, ну... никакой дырки в потолке, словом оно... просто тут. Сверху уже была ночь, а над рестораном никогда не имелось прожекторов. Да и пятно было странным. Оно ничего не освещало вокруг себя, к нему не шло никаких лучей, будто у света не имелось источника. Джонни присел на корточки и попытался прикрыть пятно рукой. Оно странным образом начало светить сквозь плоть - значит, свет не отражался от поверхности пола ,а шел откуда-то снизу. Но внизу была только котельная, которую, по словам Ив, она осмотрела. Пятно немного пульсировало и, казалось, источало тонкий, едва уловимый аромат хвои и ивняка. Джонни вдруг вскрикнул и отдернул руку. Между указательным и средним пальцами набухал небольшой ожог. Джонни инстинктивно отправил его в рот, но это сделало боль острее, и от затеи пришлось отказаться. Волдырь вспух и остался. - Что мы здесь делаем? – спросила Ив. Вопрос выдернул Джона из сна. Он огляделся. Уже почти рассвело, и следовало бы идти домой. Ничего не соображая и чувствуя только страшную усталость – перебрал в клубе, что ли, или опять кто-то димедрол подсунул? – Джон взял девушку за руку. На квартире они просто упали на кровать и уснули, не раздеваясь. Ив встала второй, недовольная тем, что Лоу отсутствовал, а его место успело остыть. Ей нравилось, когда он будил ее, чтобы сделать кое-что хоть и быстро, но все равно приятно. Но видимо, нашлись занятия интереснее. Или он просто увидел, сколько времени, и решил, что она опаздывает. И пошел готовить завтрак. Иначе с чего бы так пахло кофе? Его смена – вечерняя. Когда Ив поднялась, накинула халатик и отправилась в ванную, то наткнулась на него – Джон как раз выходил из кухни. Ярко-алая саламандра с причудливыми золотыми узорами обхватывала его руку до плеча. - Когда ты успел, Джон?! - ахнула Ив. - Какая красотища. - Я ее не делал, - ровно сказал Джонни. - И она жутко болит. Проснулся утром, а она тут. Что мы вчера творили? - Н-ничего особенного, сидели в «Беспределе». Ты читал свои записи, а потом мы пошли ну... на улицу… и кажется лазали в подвал… и потом пришли сюда. - Понятно. Он ушел в ванную. Было слышно, как он принимает душ, роняет мыло, чистит зубы, кашляет, сморкается. Весь набор утренних звуков, почему-то жестоко не вязавшийся с саламандрой. Татуировка была прекрасна. Изумительно тонкая работа. На коже посетителей «Беспредела» Ив видела работы практически всех мастеров района. Даже округа. Так профессионально не мог сделать никто, а вчера... еще вчера у Джонни были совершенно чистые руки. Может, это шутка, и он с утра нарисовал это все сам чернилами? Но все знают, что Джон Лоу даже пишет коряво. Чертовщина. Он вернулся из ванной в одном полотенце. Саламандра осталась на месте. Ее хвост свернулся на плече Джонни, а голова покоилась на кисти, спуская высунутый раздвоенный язычок между - Ты вчера здесь обжегся. - Я? Обо что? - Об.. лампу на полу... мы нашли странную лампу. - Хм. Джонни ничего не ответил. У него было достаточно дел, чтобы начать действовать на автомате и отложить проблему до завтра или хотя бы до вечера. Пока что он просто выбрал из кучи маек одну с длинным рукавом и нашел перчатки без пальцев. Для его работы эта одежда подходила. - Я сварил кофе, там еще осталось на кружку. Буду вечером. В голове царила странная пустота. Спускаясь по лестнице, он уже не думал о татуировке. Он вообще ни о чем не думал, только удивлялся, что никогда так не смотрел на старые деревянные перила. Их фактура и запах были просто изумительны. А краска стен, облупившаяся и покрывшаяся рыжими наростами, очаровывала с настойчивостью математической функции. Вечером саламандра стала ярче. Объемнее. Джонни долго смотрел на себя в зеркало, не решаясь коснуться своей собственной руки. Потом все таки провел по коже пальцами, и вздрогнул, ощутив настоящую чешую. - Мне надо выспаться. - Что у тебя там такое? – лениво спросила Ив. Она пыталась заколоть светлые волосы, которые падали ей на лицо, делая его еще более усталым. Тяжелая смена, а предстояла еще одна, сверхурочно, и ничего с этим не поделаешь. - Да так, ерунда… - Любимые слова идиотов! – сообщила Ив. Ей захотелось прикоснуться. Как наверное любой женщине и любому мужчине хочется взять неведомое в руки, чтобы прочувствовать, что перед ними не мираж. Можно верить или не верить в ложь, но на зуб она абсолютно одинаково гнила. - Ив. Ив, не смей меня трогать! – запротестовал Лоу, стоило девушке только подойти – сам не зная с какой стати он отступил и прижался спиной к зеркалу. - Почему? Это просто татуировка, я... - Не смей! Но девушка уже успела дотронуться, и как бы Джонни не отталкивал ее руки, поняла многое за малый срок, и, ошарашенная, сама отступила к противоположной стене. - Ты что-то с собой делаешь? Пьешь... лекарства? Вживил чешую?! Бредовость предположений просто исключала варианты. Начни с самых безумных и двигайся вверх, в середине найдешь истину… - Ив, ты... – набрал воздуху Джон. - Ты заткнись, пожалуйста. Я понятия не имею. Я сейчас рехнусь. Оно болит. - Ты был у врача? - Конечно нет! Что он скажет?! Что я идиот, сделавший татуировку зараженной иглой или что-нибудь в этом роде, а если я буду уверять ,что она сама там появилась, упечет меня проверяться на наркоту... - Кхм. Может, смазать чем-нибудь? - Всю аптечку перерыл уже. Жжет только сильнее. - Давай я тебя отведу к доктору Видену? Он добрый. Ничего не возьмет за совет. И.. и выслушает. - Кто это? - Хирург. Наш спец по ожогам. Приходи в конце смены, ладно? Я тебе позвоню? - Угу. Окей. Ив пришлось уйти. Ночное дежурство, пациенты, бесконечная череда автоматических действий. Ив не смотрела на часы, чтобы не мучаться напрасно, и конец смены пришел как-то внезапно. Но по телефону никто не отвечал, домашний и мобильный выдавали одинаковые длинные гудки. В квартире оказалось очень холодно, а в их с Джонни комнате – пусто и как-то неспокойно, но из-за двери уехавшей соседки раздавались странные скребущие звуки. Поставив сумочку у себя, Ив вышла в коридор и подергала вторую дверь. - Джон? Это ты? Ответный стон вполне мог принадлежать Лоу. По крайней мере он точно не был женским. Ив нашла на кухне отвертку и выломала кусок хлипкого материала перед замком, взломав дверь. Джудит будет орать, ну и что? Джон лежал на полу у окна, раскинувшись крестом. В их с Ив комнате окно было слишком занавешенным – Ив только теперь поняла, что чуство тревоги у нее вызвали растерзанные портьеры. Он наверное пытался их сдвинуть, но карниз давно заклинило, и потому пришлось идти в комнату Джудит, где на окне болтался только пыльный кусок тюля. - Джонни? Ты как? Ив присела перед ним на корточки. Татуировки не было. От нее осталось алое пятно по всю руку, повторявшее контур саламандры, но самого изображения больше не просматривалось, да и новый цвет куда больше походил на естественный. Цвет новой тонкой кожи, едва наросшей. Говорить Джон не мог и едва ли слышал, о чем Ив пыталась спрашивать. Он только дышал – часто, хрипло и иногда пристанывая. Когда Ив усадила его и взяла телефонную трубку, он закрыл глаза и издал странный сухой крик, от которого мурашки пошли по коже. Ив вернула его на прежнее место, где квадрат света из окна взял его в плен, как круг, по слухам, берет в плен езида. Джон болел две недели, постоянно пребывая в горячке. Температуру сбить едва удавалось, и она поднималась снова. Ив потратила последние гроши на лекарства, не зная толком, от чего его лечит. Доктор Виден потратил час своего времени на то, чтобы зайти в эту убогую квартирку и осмотреть Джона, но ничего не нашел, кроме остаточных следов на руке. Просто красное пятно, может быть, от аллергии. Ожогом оно не являлось – ни тепловым, ни химическим. Потом температура исчезла – будто что-то внутри переплавилось. Джон просто поднялся и пошел на кухню, как обычно, удивившись, что календарь показывает уже двадцатые числа вместо первых. Ив рассказала ему о болезни, но он ничего не помнил. Помнил только несколько тактов незнакомой девушке мелодии, странные сны и боль, но ему казалось, последняя была частью сна. Ив не давала ему выйти наружу еще день, всячески проверяя – давление, температуру, блеск глаз. Она не могла поверить, что подобное исцеление возможно – может, Иисус и воскрешал Лазаря когда-то, но вряд ли он заглядывал в такие дыры, как этот городишко. В воскресенье она все-таки решилась. Джон не протестовал – в основном валялся на кровати под окном, с которого оборвал занавески, и что-то рисовал или чертил в блокноте. Когда Ив сказала одеваться, он прервался и послушался. Ее удивило, что, несмотря на холод, он остался в домашней клетчатой рубашке, продуваемой всеми ветрами. На улице все было как обычно. Дети спешили на занятия. Бегала собака. Трое отвратительного вида чернокожих стариков жгли тряпки в помойном баке. Едва миновав подъезд Джон, как завороженный, уставился на огонь. - Эй. Пойдем. Это просто кучка бомжей... - Ив потянула его прочь. - Мггх!!! - едва не задохнувшись от восторга, Джонни вывернулся и пошел к огню. Ив успела заметить, что глаза у него странные - пустые и черные. - Эй, парень, отвали... Джонни молчал. Просто положил руки на край бака и таращился вниз. Один из стариков толкнул его в грудь, сперва несильно, потом еще раз. Лоу перевел на него взгляд, и все трое тут же напряглись. - Пойдем отсюда, Хэнк, он псих... - Проваливаем, ребята, точно. Джонни опустил взгляд обратно на огонь. Он жег себе руки о край железного бака и не замечал этого, пока Ив не подошла с пакетом воды, набранной тут же из колонки, и не вывернула его на пламя, пальцы Джонни и вонявшие тряпки. Оба молчали - весь путь до госпиталя, и внутри тоже, даже когда Ив обрабатывала и перевязывала ожоги. Ругаться, плакать, искать причины? А толку? Ив вообще не была уверена, что бомжи не были правы. Джон редко рассказывал о родителях, по крайней мере, ничего особенного. Может, у него в роду были шизофреники. И - да, он мог просто об этом не знать. Или стать первым. Наверное, это всегда с кого-то начинается. Одно Ив знала точно. Со времени странного случая с татуировкой Джон нигде не мог видеть открытого, живого огня, и это был первый опыт. В доме не водилось даже зажигалок, плитку давно сменили на электрическую, свечей давно не покупали. Нигде. Только этим утром. В понедельник пришел Боуз. Радостный и с бутылкой вина, такой свой в доску парень. Он заходил часто, и хоть болтал обо всякой ерунде – еде, девочках, телешоу и рэгби, был таким славным, что не хотелось его отпускать и можно было не тратиться на телевизор. Боуз писал для местной газетенки и делал это из рук вон плохо, но не парился, везде повторяя, что это его хлеб. Джон, раньше с удовольствием вступавший в беседу, был молчалив и продолжал что-то писать в блокноте, не реагируя на Боуза. Тот сперва посмеивался, но потом захотел отобрать бумагу. - Не трогай это, - спокойно сказал Джон. – Если хочешь вытереть руки, возьми свое. Боуз, изменившись в лице, встал и вышел. Все поняли, о чем идет речь. - Зачем ты его обидел? – с недоумением спросила Ив. Джон пожал плечами. Ив легла спать недовольной, демонстративно повернувшись к нему спиной и скинув руку. Он не настаивал. Утром Ив проснулась от стойкого ощущения, что в квартире пожар, но только подскочив и оглядевшись поняла, что ошиблась. Ничем не пахло, никакого дыма, и вдобавок было довольно свежо. Из окна поддувал холодный ветер, шевеля занавески. Ив сменила их на невесомые, опасаясь неведомо чего. Джон и в этот раз не исполнял свою роль живого обогревателя. Он стоял перед распахнутым окном - обнаженный, раскинув руки и не закрыв глаз, со спокойно-счастливым выражением черт. Солнце ласкало чуть тронутую загаром кожу, и можно было поверить, что он теперь умеет пить свет и тепло каким-то образом, тут же пуская по венам. Джон выглядел... завершенным. Отточенным как отдельно взятое существо, в котором каждый потенциал доведен до отличительного пика. Пугающее проявление мужчины - хотя, даже при всех своих чувствах, Ив постеснялась бы назвать его тело хоть как-нибудь напоминающим парней с обложек. Подтянутый трудяга. - Что ты там делаешь? - спросила Ив, чтобы хоть как-то избавиться от странности момента. - Сила. Джонни еще какое-то время стоял, потом улыбнулся и вернулся к ней, на кровать. Несмотря на улыбку, его глаза оставались непроницаемыми, будто выдавая - теперь его душой правит Нечто. Поколебавшись, Ив осталась. Ей было страшно даже коснуться, но зачем-то она заставила себя сделать гораздо больше. Джон изменился. И когда впервые рядом проявилось совершенно чужое, уверенное и жесткое лицо, Ив захотелось оттолкнуть его и убежать, но он не позволил. И через какое-то время Ив перестала сопротивляться, благодаря его за это. Джон или нет, уже перестало быть важным. И с тех пор повторялось - настолько сильно и странно, что днем, то есть в то время суток, когда Ив торчала на смене, она предпочитала вообще не думать о том, что Джонни теперь может выкинуть. И что она подсела с первого же раза, будто ее саму открыли, как ящик Пандоры - позволив если не все, то бесконечно многое. Прежний Джон никогда не был так уверен в том, что делает. Его визиты в «Беспредел» тоже изменились. Иногда приходил, как обычно, сидел со всеми и болтал, цитируя битников и какие-то свои стихи. Ив было скучно и она уходила танцевать, а Джон оставался. Это повторялось много раз. Но теперь... где-то раз в неделю, на него что-то находило. Первым делом это выражалось в молчаливости. Он одевался тщательно и всегда во что-то довольно строгое, подавляющее - и вместе с тем не лежавшее и рядом с классикой. Ив просто натягивала все черное и двигалась за ним следом, молчаливо сопровождая и созерцая происходящее. В эти дни Джон напоминал зверя на охоте. Он подходил к старым знакомым и в два-три слова обезоруживал их. Их жизнь представала убогой и жалкой, такой, какой и была на самом деле, а от пары фраз Джона делалась совершенно, бесстыдно неприкрытой. Не в минус и не в плюс, будто ее просто клали под ренген. Служащие, прожигатели, живущие во снах, убивающие себя монотонностью и удовольствиями, ничего не ищущие. Его даже не пытались атаковать - Джон бросал пару фраз и уходил до того, как собеседник выходил из ступора. Ив только удивлялась, как ему удавалось пронять всех настолько, что гнев не выскакивал вперед осознания. Из обыкновенного полулидера тусовки он вдруг стал символом, как любое существо, вещь или идея, что обретает цельность. Джон Лоу стал для "Беспредела" тем полюсом, к которому тащило всех против воли.. символом, который захватывал и перерождал, трансмутировал, пусть болезненно, но божественно-необходимо. Многие вообще не понимали, что происходит. Ив часто думала, что меняясь, Джон становился подобным напоминанию о забытом сне. По которому ты хотел себя отстроить когда-то, но забегался и забыл. Или вестью о старшем брате, о котором ты слышала лет в пять, и это стало смутной сказкой, а тут вдруг вот он - сильный, сияющий, неожиданный... В остальном они жили все так же, каждый вечер пропадая в "Беспределе". Утром же Ив уходила дежурить. О Джоне она знала только, что он бросил место в агентстве, но чем занимался теперь, он не говорил, принося приблизительно столько денег, сколько получилось бы выручить за черную работу. В Джоне Лоу день за днем росло некое другое существо, бывшее когда-то человеком и теперь решившее шагнуть дальше. Он него исходили уверенность, сила и... безразличие. Временами - уколы острого, проницательного интереса, всегда завершавшиеся каким-то действием или выводом, оставлявшим мнемонический ожог. Потом Джон снова "схлопывался", остывал, становясь подобным статуе. Ив сходила с ума. Закрытый. Непроницаемый, словно гранитный саркофаг, и иногда открытый настежь, но только ради каких-то своих целей, и никогда - по просьбе или даже мольбе. Нелюдь. От которого невозможно было уйти, невозможно переболеть им, выработать иммунитет. Он рушил любую защиту, и в ответ на любой укус просто оставался собой. Не был ничем, кроме этого. Никак не выглядел. Был. Гасил любой направленный на него огонь и продолжал сам как ни в чем не бывало хранить внутри своего холодного тела пылающий лепесток. Последний этап начался с Харди. Джон что-то сказал ему. Что-то такое, что Харди не смог пережить публично, и этим оба подписали какой-то пакт с судьбой, как когда-то в другом месте в другое время это сделали два иудея. И механизм был запущен, чтобы в определенный момент спустить все пружины, уже закрученные до предела и дрожавшие от напряжения. Харди Догерти не был умнее человечества. Он не знал, как нужно бороться с такими, как Джон. Но подсознание Харди таило в себе удивительные вещи, и потому Харди сам не догадывался, что побудило его с дружками не просто отловить Джона Лоу на улице, избить и выбросить в канал, но достать оттуда и притащить в подвал «Рандеву», полностью изолированный от света, и держать дверь 16 часов, пока тот не прекратил молча и упрямо биться в нее. Потом прибежала Ив, притащив на хвосте Локвуда, полицейских и врачей. Они вытащили Джона наружу, походившего в тот момент на отравленного, но стоило ему попасть на свет, как он вывернулся и с криком бросился вперед. Темнота будто отваливалась с него кусками, старой сухой кожей, которую побыстрее хотелось с себя содрать. - Солнце. Джонни сперва стоял на коленях, скребя себя ногтями, потом упал на землю, извиваясь в потоках тепла. Пластика тела менялась, текучестью напоминая рептилию. Ив видела его таким, но до сих пор это было слишком частным, слишком интимным, потаенным. То, что Джон мог отбросить само понятие тайны и все равно остаться отгороженным ото всех, не позволяя дотронуться до источника своей силы, заставляло либо ненавидеть его, либо желать. Через пять или шесть минут человек по имени Джон Лоу был мертв. Пульс не прощупывался, дыхание прекратилось, ничто больше не жило, не дергалось, не имело ритма. Однако его черты не говорили об этом напрямую; наоборот, в них отпечаталось предельное сосредоточение, почти молитвенное. - Саламандра ушла в солнце, - сказал кто-то, и Ив медленно, надтреснуто улыбнулсь. Дороги к солнцу она не видела – слишком болели глаза. …Спустя минуту-ругую тела не было; только пепельные контуры. Ив отвернулась и пошла прочь, не услышав оклика полицейского. Чт-то гнало ее вперед, все быстрее и быстрее, быстрее – она бежала, потом сняла обувь каблуками и побежала быстрее. В пяти милях от того места, где она находилась, в старом доме, в котором жили одни брояги, занимался пожар. ПО крайней мере, так думал пьяница Таккер, смотря в окно: он был слишком пьян, чтобы обратить внимание, что дыма нет, но недостаточно, чтобыповерить, что языкам пламени подобает разгуливать самим по себе в виде человеческой фигуры. И улыбаться.