ПАРАНОЙЯ

      Прозрачное тусклое утро сквозь окно отразилось от стен, припоминая ему, что он прожил еще одну ночь. Мальчик ощущает на себе чистую свежую больничную одежду, видит перевязанную вторую руку и в возникнувшем волнении резко задирает футболку. Там, где клоун разрывал его кожу, так же обнаруживаются повязки. Эдди начинает часто дышать, жмурится, стараясь сдержать неуместные слезы, и откидывается на подушку.       Он на самом деле не был в том проклятом доме. Или был? Границы того, что он понимал, а что осознавал, смешались у него в голове разными цветами красок, превращая все в серый грязный цвет. Мальчик был потерян, сконфужен и единственная сознательная мысль была пропитана желанием поскорее оказаться дома. Он не знает, в какой именно дом хочет вернуться, но определенно не в тот, который был ему родным, безопасным. Почему не туда? И если не туда, то куда? Ответа не было, и Эдди, раздавленный стерильным больничным воздухом, прижимается к подушке носом и стыдливо тихо скулит.       Раны ноют, тянут, ребенок его возраста вообще не должен испытывать настолько удушающую боль, но Эдди чувствует. Каждый разрыв кожи пульсирует огнем под повязкой, стоит ему немного пошевелиться или нечаянно задеть. Он хочет сорвать ткань и расчесать до крови, но продолжает бездумно смотреть в белоснежный потолок, потому что, по правде, у него нет желаний. Ничего нет. Даже призрак мечты возвратиться домой испарился в солнечном свете. Его голова пуста, но тяжела из-за лекарств. Он впервые не заботится о том, что его раны могут загноиться, что будут вонять, потемнеют, словно остывающий уголь; что теперь у него будут уродливые шрамы по всему телу, как напоминание о том, что он слишком слаб и труслив, чтобы себя защитить.       Ему почти легко думать о том, что, возможно, его друзья уже давно забыли о нем. Но он все еще надеется, что ошибается. Он о них не забыл и они не должны. Мать была не права, разделив их, отрезав Эдди от всего мира. Она хочет сохранить его для себя, в этой бетонной коробке под названием дом, ожидая, что мальчик подчинится. Эдди больше подчиняться не хочет. Дом не должен быть тюрьмой, но в последнее время Каспбрак ощущал себя там скорее как в склепе. Светлые обои казались лишь отвлекающей оберткой, окна нарисованными картинами на черных стенах, а вид из них далекой мечтой, которую Эдди видел лишь в коротких снах.       Все в том доме на Нейболт выглядело таким реальным. Или он сходит с ума? Боль реальна. Она живет под его повязками, питается его слабым здоровьем. Нет, Эдди не сумасшедший. Не настолько, чтобы забыть тот факт, что того клоуна видел не только он, но и его друзья. Взрослые не видят. Они никогда ничего не замечают, и чтобы Эдди не сказал врачам и маме, весь его жалкий лепет пролетит мимо их ушей.       Медсестра, с темными волосами и ярко-красными губами, заходит как раз тогда, когда Эдди решает попробовать поспать. Каспбрак смотрит на нее настороженно, будто не уверен в своих глазах. Она спрашивает его состояние, безлико, но с приторной вежливостью; с отстраненным видом проверяет его повязки. Эдди страшно задавать самый важный и пока единственный для него вопрос, но девушка опережает его и дает наставление отдыхать, лечащий врач скоро заглянет. Эдди тупо кивает и откидывается на подушки, подавляя болезненный стон.       Где мама? В рассеянных мыслях, плавающих в густой темноте его сознания, на свет выползают эти два слова. Они причиняют ему дискомфорт похлеще ран. - Посещение больных разрешено с одиннадцати утра, милый. – Медсестра что-то быстро записывает в его карту. Он спросил это вслух? Или она просто увидела его испуганное взволнованное лицо? – Тебе что-нибудь надо?       Эдди качает головой и девушка уходит. Стакан воды, удачно стоявший рядом с койкой на тумбочке, Каспбрак осушает в один миг. Ему почти легче от этого, порезы утихают, в голове проясняется, он забывается в дремоте на час до прихода матери. Может теперь он в безопасности?       Когда он открывает глаза, то видит перед собой размытый силуэт матери. Ее заплаканные красные глаза и неестественная бледность лица бьют Эдди под самые ребра. Он никогда не видел ее такой придавленной реальным страхом за своего ребенка. Даже когда он показался перед ней с поломанной костью в руке, она излучала лишь гнетущее раздражение на его друзей и всегда, при случае, винила их. Его щеки алеют и стыд разливается бурлящим потоком по венам. Какими бы неправильными методами она не опекала его, она все равно любит его и беспокоится. - Как ты? – ее голос тихий и дрожит на последней грани перед плачем. У самого Эдди перехватывает каждый мышц в горле, гланды разбухают и слова тяжелеют, застревают. Что он может сказать, чтобы она поверила? Что он должен сказать, чтобы удержать себя на плаву во время этого нелегкого разговора? - Хорошо.       Женщина шумно вдыхает, бледнея еще больше, мешки под ее глазами чернеют. И она все-таки не выдерживает. - Господи, Эдди… я так испугалась, когда… когда увидела тебя, в кровати, без сознания… с этим ножом… - Ее слова прерывались громкими всхлипами, она глотала фразы, и Эдди пытался понять хоть что-нибудь из этого. – Зачем ты это делал, Эдди? - Что делал? – тихо шепчет он, часто моргая. Воздух в легких раскалился до красна, жжет кости, повязки больно впиваются в раны. Он хочет содрать их и показать маме свое искалеченное тело, чтобы она увидела эти уродливые полосы, что оставил на нем это существо. - Я же просила тебя, чтобы ты не… баловался. Не могу поверить… - Мам, я не виноват, это все тот клоун, он хотел убить меня. Притащил меня в тот дом, запер и издевался. Но я не помню, как оказался в больнице.       Он это сказал. Хоть каждое слово давалось ему с трудом, преодолевая собственную трусость, брезгливость и стыд, он выталкивал их на свет. - Дорогой, - она смотрит на него со смесью ужаса и полного недоверия. Даже истерика остановилась, и только слезы катились из ее глаз. – Ты не выходил из своей комнаты. Я услышала твои крики, прибежала и увидела тебя всего порезанного. Ты был без сознания и сжимал в руке нож. У него на миг пропадает голос и все мысли. - Я не выходил? – выдыхает он, поднимая брови. Не может этого быть. Затхлый запах прогнивших досок все еще стоял стеной у него в носу. Реальность стен, дверей и комнат была безукоризненно чиста. Эдди не сумасшедший. У него просто легкая форма паранойи. - Зачем ты себя порезал, Эдди? Я… я просто не понимаю… Я плохо о тебе заботилась? Я плохая мать, да? Эдди качает головой, рассматривая свои руки и пальцы, под ногтями которых чистота. Но он знает, что там была его запекшаяся кровь. - Ты не скажешь мне правды? - Я уже сказал, но ты не веришь, мне и никто не поверит. Только мои друзья. Я хочу увидеть их. - Нет. Это все их дурное влияние, я знаю. Сначала рука, потом… это. Мой Эдди никогда бы не навредил себе. Он прикусывает язык и морщится. Только бы не сказать лишнего. Вообще лучше ничего больше не говорить. - Я устал, мама. Могу я отдохнуть? – Она долго смотрит на него, давит своей жалостью, и Эдди почти обидно, что клоун не убил его: не видел бы сейчас ее глаз. - Конечно, дорогой. Я пойду, поговорю с врачом и скоро вернусь. Эдди желает, чтобы она больше никогда не приходила. ~~~       Мать следит за ним весь день. Скрыться от нее на пару минут получается только в туалете, чем Эдди пользуется чаще обычного. Один раз ее просят выйти, чтобы сменить повязки на ранах. Во время перевязывания, доктор с сухим морщинистым лицом, зелеными глазами внимательно осматривает его раны. Его пронзительный взгляд царапает рваные края кожи. Эдди испытывает дикое желание прикрыться и почти молится, чтобы тот не задавал вопросов. Он все еще не уверен, что правильно поступил, рассказав все матери. Сколько еще болезней она припишет ему после всего, что услышала и увидела? А если рассказать все этому доктору? Что-то внутри мерзким жуком завозилось, припоминая ему, что может из этого выйти. Нет, лучше он притворится дурачком.       Что удивительно, но доктор Дэнс спрашивает лишь, где болит сильнее всего и не туго ли стягивают повязки. Может, он уже поговорил с мамой и сделал выводы? Теперь Эдди сконфужен и напуган больше, чем был до прихода мужчины. Его же не запрут в больнице до конца дней? Которые могут наступить раньше положенного срока, потому что для клоуна не существует запертых дверей и твердых стен. И нельзя остановить приближающуюся ночь, некого предупредить, никто не поможет. Никто не поверит.       Но он же выбрался как-то из того дома, и он давал отпор существу, и он верит во все то, что произошло с ним.       Раны скрываются под чистыми бинтами, они прячут его покалеченное тело от мира, и разбитое состояние мальчика медленно склеивается прозрачным чувством безопасности. Тонкое стекло защищенности приободряет его, на несколько мгновений Эдди погружается в привычную ему теплую простую жизнь, полную красок детских мечтаний, банальных мальчишеских надежд. Вернется ли это все когда-нибудь снова? Эдди хочет больше всего на свете быть свободным от удушающей тяжести своего положения. Быть снова ребенком.       Доктор уходит, но мать остается, и сидит до самого конца дня. Они мало разговаривают, в основном, потому что Эдди удачно изображает больного. В его голове так и раздаются шуточки на тему отличной актерской игры голосом Ричи. Мать раздражает его одним своим присутствием, но одновременно он благодарен, что она рядом с ним. В нем борются эти два чувства, потому что с одной стороны она врала ему, возможно, всю жизнь, про его здоровье, принуждала его чувствовать себя слабым, но с другой стороны он понимает ее страх. Страх потери единственного ребенка. Он не может ее винить, но и не может принять ее выбор поведения.       Эдди остается один в палате, освещенной прикрепленным ночником. Желтый свет мягко рисует границы вокруг его койки, оставляя впереди темноту углов. Мальчик долго уговаривает себя отвести взгляд от них. Там ничего нет. Он поворачивается на бок и быстро засыпает. Ощущение, будто что-то лежит рядом, медленно будит его, но он сопротивляется ему, потому что сон слишком прекрасен, чтобы так просто отпускать его. В нем спокойно и нет никаких страхов и тревог. Хотел бы он там остаться навсегда. Он пробуждается окончательно, когда в полной мере чувствует, что матрас рядом действительно занят. Что-то находится совсем близко с ним, не шевелится, не дышит. Эдди тоже не двигается: он парализован резким отторжением действительности. Почему он надеялся, что больница будет тем местом, куда Оно не проберется? У него снова трясутся руки, и саднит в горле. - Пожалуйста, нет, - произносит он одними губами, зажмуриваясь. В оглушающей тишине палаты звук выключателя звучит как пуля, вылетающая из пистолета. Эдди прикусывает язык, чтобы не закричать и в темноте падает на холодный пол, ударяясь коленями. Комната кружится у него перед глазами. Опираясь на сломанную руку, он ползет к двери, не обращая внимания на боль в ранах, потревоженных внезапными движениями. Он не чувствует преследования, но как можно быстрее поднимается на ноги и хватается за ручку двери. Единственная мысль бьется в голове: сбежать отсюда, из больницы и самого города. Но Эдди стоит на месте, сжимая холодный металл.       И сколько он будет еще бегать от самого себя? Мальчик тяжело и медленно дышит. Глаза привыкают к темноте. Пора стать чем-то большим, чем он есть, и повернуться лицом к страху. Пора принять свою паранойю. Он ни в чем не был так сильно уверен как сейчас, в себе, в своей силе. И может он умрет прямо здесь в это мгновение, не оставив после себя ничего, чем бы он гордился. Но умрет Эдди не трусом. Он отпускает ручку двери и поворачивается к койке. В неясном свете уличного фонаря отражается кухонный нож, лежащий на пустой кровати. Эдди закрывает глаза и не замечает, как его губы растягиваются в безжизненной улыбке. ***       Мать снова здесь. Если рассматривать все варианты, то даже компания клоуна кажется более привлекательной, чем ее. Хотя откуда он может знать, вдруг сейчас перед ним и сидит монстр в образе его матери? Правды для него больше не существует. Он должен что-то сказать ей, подбодрить свою бедную маму. Но имеет ли это теперь смысл? - Можешь не волноваться за меня, мам. Я скоро буду в порядке. Когда мы вернемся домой? - Когда ты полностью выздоровеешь. Эдди понял это по-своему. Никогда. ~~~       Поздно вечером он уже не пытается заснуть. Смотрит на дверь и ждет. Может, сегодня? За окном льет и гремит. Свет молний яркими моментами рассекает стены палаты, и Эдди невольно вздрагивает каждый раз, когда удар особенно громкий. Теперь ему страшно как-то по-особенному. Раньше хотелось бежать, прятаться от любого зла. В какой момент ему стало плевать на свою жизнь? В голове совсем бардак и Эдди ничего не может с этим сделать. Сейчас он готов ждать вечность, потому что знает, его ждет что-то особенное.       Клоун сломал все преграды, теперь сердце Эдди испытывает глубокое сокрушительное чувство, будто укололи иголкой.       Кто-то стучит в его дверь. Три громких удара повторяются несколько раз. Эдди убирает подушку и хватается за нож. Он подходит к двери и медленно открывает ее. Перед лицом проплывает красный шарик с надписью «Я люблю Дэрри» и за ним еще один. И еще. Эдди еще никогда не видел столько шаров. Может, только на день города, когда те улетали далеко в небо. Он проходит сквозь них по коридору, ощущая на своей коже их легкие касания. На самом деле их здесь нет, но Эдди видит, потому что так хочет клоун. Или сам Эдди хочет видеть то, чего нет?       За столом регистрации спит та самая медсестра, что проверяет его утром и вечером. Из ее идеальной прически выбилось несколько прядей. Рука, держащая нож начинает дрожать и Эдди останавливает себя, отходит назад к себе в палату. Туннель из красного марева преграждает ему путь. - Ты все еще боишься, Эдди?       Каспбрак вздрагивает и поворачивается. Позади спящей девушки стоит клоун, держа в руках один из этих проклятых шаров. - Только не тебя, - шипит Эдди, сжимая орудие крепче. - Ты этого хочешь? Чтобы я стал таким же, как ты! Вот только я не гребанный убийца. - Я хочу открыть тебе глаза, мальчик. - На что? - На твою ложь.       Эдди всего трясет, у него не хватает слов, чтобы выразить все свое негодование, он мотает головой и, протыкая ножом встречные шары, спешит к себе в палату. Они лопаются возле его лица, оглушают и мешают думать. Если у него еще осталась эта возможность без вмешательства монстра. Шары проникают в комнату, переливаются всеми оттенками красного и бордового и в росчерках молний просвечивают особенно яркими красками. Эдди с яростью взрывает каждый ненавистный шар, разорванные в который раз раны снова кровоточат. Теплая кровь пропитывает бинты. Ему больно, но это приятная боль. Значит, он все еще что-то чувствует. Вскоре рука перестает его слушаться, и нож выпадает из его пальцев. Эдди тяжело дышит, слезы душат его, но он не плачет. Слишком устал. Он ложится на разорванные красные ошметки, и поджимает колени к груди.       Он лежит какое-то время, восстанавливая дыхание. Легкое чужое дыхание щекочет ему кожу сзади. Волоски на его шее встают дыбом. Клоун здесь. Лежит рядом с ним, совершенно бесшумный, но Эдди спиной ощущает огромную мощь, что окутывает его словно одеялом. Клоун продвигается еще ближе. Красный нос тонет в волосах мальчика, долго вдыхая, наполняя легкие его запахом. Все внутри Каспбрака кричит, чтобы он взял нож, лежащий почти у его лица. Но глаза Эдди медленно закрываются. Длинные ноги клоуна сгибаются, он весь сжимается вокруг Эдди. Его рука в перчатке обвивает живот мальчика, почти с нежностью сжимая. Эдди понимает его мотивы, но говорить с ним не хочет. Не готов принять единственную правду, в которую не хочет верить. Мальчик позволяет себе расслабить мышцы, почувствовать чужую силу. Клоун непривычно спокоен и тих, обнимает так, будто не собирается в любую минуту сломать ему ребра и прокусить горло. Поэтому Эдди тонет в этом трепетном тепле, и реальность вокруг него истощается, разрушается. Мальчик засыпает. ~~~       Он не помнит, как снова оказывается в своей постели и нож все еще находится под подушкой. Его пальцы проходят по холодному лезвию. В палату проникают солнечные лучи, освещая совершенно чистый пол без намека на взорванные шары. Единственное, что его удерживает от мысли о сюрреалистичном сне, саднящие раны и высохший красный бинт, стягивающий кожу.       Доктор Дэнс неодобрительно качает головой, осматривая его тело. Эдди смотрит исподлобья, не собираясь ничего объяснять. Раньше он бы рассказал обо всех своих проблемах по поводу и без, но теперь он не может доверять даже самому себе. Эдди разучился надеяться на что-то хорошее в последнее время.       Он один. От отчаяния Эдди готов лезть на стену. Никогда ему не было настолько страшно быть одиноким и ненужным. Друзья, наверно, даже не знают, где он и что с ним. Как бы мальчик хотел, чтобы хоть один из них пришел к нему и помог. Он больше не может рационально отвечать за свои поступки и боится, что с наступлением следующих ночей будет только хуже. Он понял, что впервые начал терять себя, когда ступил в дом клоуна. Тогда у всех случился перелом на до и после, но что осталось в конце от самого Эдди? Сломанный разум и покалеченное тело. Как-то бороться с этим с его стороны было великим достижением, но бесполезным. Клоун доказал, что сильнее его, даже не смотря на то, что Эдди больше его не страшился. Так ли теперь важна борьба добра со злом, если зло всегда будет побеждать?       Ночь наступает неожиданно быстро. Эдди просыпается, медленно осознавая, что проспал почти полдня. Голова болит от резкого, но пока не сильного запаха дыма. На улице пожар? В его палате темно и, сначала не сразу, Эдди замечает силуэт в углу. Он приподнимается на кровати и отводит назад руку, нащупывая нож. Больше с ним такие шутки не пройдут. Существо покачивается в стороны, и по очертанию выглядит не так как обычно. Более тучно, плотнее и почему-то ниже. Но Эдди не успевает еще затуманенным мозгом обдумать всю ситуацию, монстр рывком бежит к нему, выставив руки вперед. Нож секунду блестит в уличном свете фонаря и беззвучно, резко его серебреное лезвие исчезает в груди существа. Горячая кровь течет по пальцам Эдди, капает на больничную одежду. Существо хрипит и звуки приобретают знакомые оттенки. Эдди, тяжело дыша, кровавыми дрожащими пальцами включает свет.       На лице матери испуганное и невинное выражение. Она пачкает руки в своей крови, пытаясь вытащить нож. У Эдди камнями забивается горло. Он часто моргает, что-то бессвязно шепча, тело отказывается двигаться. Мать падает на колени, и тянет раскрытые красные ладони к мальчику. Эдди испуганным взглядом следит, как с ее пальцев срываются капли и падают на пол. Все это лишь обман, ведь так? Женщина валится на бок, руки дрожат и падают на пол. Из ее рта текут нитки крови. Она сейчас исчезнет или на ее месте окажется клоун, потому что все, что он ему показывал, не было реальностью. Взгляд под очками стекленеет. Нужно подождать еще немного, но Эдди ждет так мало, потому что паника, что должна была овладеть им, не захватывает его в полной мере. Он вытирает пот со лба, забыв, что руки перепачканы. Ему становится слишком жарко не только из-за случившегося: в палату сквозь прорезь под дверью проникает черный дым.       Ему казалось, что загорелось что-то на улице, но на самом деле горит больница.       Что-то управляет им. Его руки с чавкающим звуком вынимают нож из груди матери. Он хочет упасть рядом с ней на колени и позвать на помощь, может еще не поздно, но какая-то его часть твердо уверенна, это конец для нее. Эдди подходит к двери на слабых ногах, смаргивает слезы, набежавшие от дыма, и хватается за ручку двери. Он хочет оглянуться, потому что думает, что все повторяется так же, как и в его первую ночь здесь. Но что-то подсказывает ему, может его затуманенное сознание, а может интуиция, все по-настоящему. Или все выглядит так живо, и застывающая кровь на его руках и в его теле, что усомниться в этом тяжелее, чем обычно.       Дверь легко поддается, и треск горящего здания и крики живых людей завладевают всем. Эдди кашляет, прикрывая рот рукой, и идет вперед. Дым проникает в его легкие, блокирует воздух. У него болят ребра. Кто-то пробегает мимо и сворачивает в сторону лестницы. Эдди видит, как оранжево-красный пожар бушует в дальнем конце коридора, быстро сжирая все на своем пути. Горящие тела детей лежат на полу, скрученные в разных позах. У него срабатывает рвотный рефлекс, но желудок разрывает болью, потому что Эдди не помнит, когда последний раз нормально ел. Ослабевший, он добирается до лестницы и спускается вниз, на второй этаж.       Хаос из обезумевших испуганных людей, кричащих и плачущих, оглушает его. Он хочет признаться, что именно он виновен во всем этом. Он принес смерть в больницу. Клоун нашел идеальное место для своего последнего пира. В бешеном потоке толпы Эдди везде видятся красные шары и безумное лицо монстра. Детское крыло почти все охватывает огнем, и никто не рискует сунуться туда. Эдди почти сбивают с ног, и он крепче вжимается в стену, не отпуская нож. Он убил свою мать. Он убил тех детей.       Почему он сопротивлялся, когда чувствовал, что будет только хуже? Они все были бы живы, если бы он был мертв. Он гребанный убийца.       Эдди всего лихорадит. Он медленно поднимается на ноги и спускается на первый этаж, придерживаясь стены, чтобы его не сбили. Хотя какая теперь разница, что с ним будет?       На него, окровавленного с ножом в руке, никто не обращает внимания, и он выходит на улицу. Его тело все пропахло дымом, кровью и мертвыми телами.       Красный шар проплывает мимо него и Эдди идет за ним. Безумие бедных людей остается позади него, догорая в криках и слезах.       Он идет какое-то время один, босиком ступая на мелкие камни и лужи, пока клоун не оказывается рядом с ним. - Куда держишь путь, Эдс? - Домой.       Он не знает, сколько времени проходит, пока он достигает старого разваливающегося дома на Нейболт. Может половина ночи, может всего час. Его ноги стерты и кровоточат, но он не обращает на них никакого внимания.       Он идет по желтой траве, ступает на деревянные скрипучие доски и входит в черноту.       Дверь закрывается.