Благословение

— Готовить ты так и не научилась, Вэнди. Склонившаяся над сковородкой Ванда недовольно цокнула языком и в шутку замахнулась на ухмыляющегося брата горсткой паприки. Мальчишка ничуть не испугался, лишь хихикнул, тряхнул серебристо-серыми волосами и пронырливо заглянул через плечо сестры в бурлящее в сковороде варево. — Выглядит не очень, — с видом знатока заключил он. — Ты уверена, что это съедобно? — Не мешай, Пьетро, — отмахнулась Ванда. Она виртуозно поливала тушеные овощи сметаной, а второй рукой пыталась дотянуться до тарелки с обжаренным куриным филе. — Я бы не стал это есть, — не унимался Пьетро, назойливо крутясь за спиной сестры. — Тебе никто и не предлагает. — Даже если бы я мог, ну, ты понимаешь… я бы все равно не рискнул. Кстати, на твоей работе оплачивают больничный или придется брать за свой счет, если ты вдруг отравишься? — Пьетро, ты невыносим, — Ванда оставила будущий ужин тушиться под крышкой и, стряхнув с пальцев крупинки паприки, принялась вынимать из шкафчика тарелки. Крохотный прицепной трейлер, приютившийся в лесах Монтаны недалеко от девяносто третьей магистрали, наполнился искристыми ароматами приправ и зазывным звоном посуды. Маленькая хозяйка маленького дома кружила у стола, расставляя по местам немногочисленные столовые приборы, а худенький нескладный мальчонка с улыбкой за ней наблюдал. По крыше барабанил разбуянившийся дождь, но внутри трейлера было тепло и уютно. Ванда зажгла лампу, выключила свет, переложила дымящийся паприкаш из сковороды в тарелку и принялась за ужин. Пьетро продолжал глумиться над кулинарными способностями сестры, на что та лишь добродушно усмехалась, с любовью глядя на его причудливо высвеченные серебристые кудряшки. Вокруг на многие километры простирался дремучий ночной лес, лишь в окошке за плотной тканевой шторой горел слабый дрожащий огонек. Ванде порой казалось, что она жила в волшебном домике на самом краю света, точь-в-точь как в сказках, которые родители когда-то давно читали им с братом перед сном. В каком-то смысле этот малюсенький проржавевший трейлер в лесной чаще и впрямь был ее убежищем, неприступной крепостью, тихой гаванью в неспокойном море житейских невзгод, только вот со сказкой жизнь Ванды Максимофф уже очень давно не имела ничего общего. Разве что со страшной сказкой. С той, где ведьмы в пряничных домах жарят детей в печах, а волки съедают девочек с красными накидками, и никакие дровосеки уже не могут их спасти. — О чем задумалась, Вэнди? Ванда замерла у раковины, подставив тонкие руки под струю воды, и рассеянным взглядом смотрела на стены, устланные витиеватыми тенями от плетеного абажура. Пьетро потянулся за оставленной на столе тарелкой, но потом, горько усмехнувшись, отвел руку и покачал головой. — Я иногда забываю, — вздохнул он. — Ничего, — отозвалась Ванда. В тот момент ей невыносимо захотелось обнять брата, прижать к себе покрепче, потрепать кудрявую макушку, ощутить рядом живое родное тепло. Но она не могла. Знала, что не могла, и почти с этим смирилась, но порой, такими темными дождливыми вечерами, как этот, она чувствовала свое одиночество особенно остро, и неспособность прикоснуться к единственному дорогому ей человеку причиняла боль. — Я просила не называть меня Вэнди. Дурацкое имя. — Совсем не дурацкое, — обиженно пробурчал Пьетро. — В детстве тебе оно нравилось. Ты была Вэнди, а я — Питером Пэном. Помнишь? — Помню, — грустно улыбнулась Ванда. — Мы хотели улететь в Нетландию и никогда больше не взрослеть. Тарелка переместилась в сушилку, журчащий поток воды затих, и в воцарившейся в доме глубокой тишине голос Пьетро прозвучал особенно трагично. — Что ж, мое желание и правда сбылось. Теперь я больше никогда не повзрослею. Он стоял у стены, ссутулившись и опустив голову, высокий, бледный, по-юношески нескладный и навеки застывший в своих пятнадцати. Ванда невольно потянулась к его плечу, чтобы поддержать, утешить, согреть, но ее пальцы лишь прошлись сквозь холодный призрачный туман, а в сердце защемило от невыносимой грусти.

***

Пьетро погиб под горящими руинами рухнувшего от снаряда дома. В тот день десять лет назад жестокая бессмысленная война унесла жизни тысяч невинных людей, отобрав у Ванды Максимофф всех, кого она любила, и оставив взамен вечное чувство одиночества и зияющую в сердце кровавую рану. Война была разрушительной и беспощадной, она опустошала души и калечила тела, но для несчастной сиротки великодушно расщедрилась на скромный подарок. В день, который разрушил всю ее жизнь, Ванда обрела мрачную пугающую Силу и тогда же впервые увидела Смерть. Это случилось, когда едва живую, погребенную под дымящимся завалом девочку-подростка спас раненый американский солдат. Ванда до сих пор не знала ни его имени, не знала, жив ли он вообще и вернулся ли с войны, но знала точно, как он умрет и что последним увидит перед смертью. Таков был дар, преподнесенный ей в награду за страдания Богом или Дьяволом, или кем-то похуже. С тех пор Ванде достаточно было лишь одного прикосновения, чтобы увидеть, какая смерть поджидала других людей. Эта грозная бесконтрольная сила жгла изнутри и сводила с ума; много времени ушло на то, чтобы усмирить ее, еще больше — на то, как принять и научиться с ней жить. Было страшно, больно, одиноко, что-то внутри бесконечно ломалось и срасталось вновь, но Ванда справилась. Потому что должна была справиться. Ведь другого выбора ей никто не давал. Родную Соковию Максимофф покинула в день своего совершеннолетия. Жить в месте, где все вокруг неумолимо напоминало о людях, которых она никогда больше не увидит, было выше ее сил. Тяжелые воспоминания и голодные, воющие демоны прошлого гнали ее все дальше и дальше от дома, приведя в конце концов прямиком в пресловутый оплот свободы, демократии и пристанище для всех тех, кто так отчаянно нуждался в новой родине. Америка и впрямь стала глотком свежего воздуха для задыхавшейся на пепелище старой жизни Ванды, только вот по-настоящему прижиться и обрести долгожданный покой ей так и не удалось. Она везде чувствовала себя чужой. Заводить друзей для нее стало непозволительной роскошью, об отношениях она и думать боялась — ведь каждый раз, касаясь любимого, она была бы обречена снова и снова видеть последние секунды его жизни. Однако Ванда видела не только Смерть. Она видела души, живые и мертвые, слышала голоса, чувствовала то, что другие чувствовать не могли. Поэтому ее боялись. Подсознательно, сами того не понимая, люди сторонились странной молчаливой девчонки, распускали слухи, называли ведьмой. Жизнь в большом городе была невыносимой — вечный шум, суета, копоть, грязь; жизнь в маленьком — еще хуже. Ванда так и скиталась по всей стране на своем старом, облепленном наклейками джипе. У нее в жизни не было ничего, кроме этой допотопной колымаги, ржавенького трейлера да призрака умершего брата, который хоть как-то помогал ей не свихнуться от одиночества. На американскую мечту совсем не тянуло, но Ванда радовалась и этому, потому что другого ей, впрочем, и не оставалось. В Монтану Максимофф сбежала из Вашингтонского Мозес-Лейка, где своим извечным желанием помочь ближним привлекла к себе слишком много внимания. Если почитать местные газеты трехмесячной давности, то в паре-тройке без труда можно обнаружить статьи о том, как молодая девушка-экстрасенс вывела полицию на след похищавшего детей маньяка. Можно найти заметки и о том, что шериф полиции погиб при исполнении от рук того самого маньяка, однако скорбеть по нему было уделом лишь овдовевшей беременной жены да полицейского участка, в то время как общественность с упоением смаковала громкую сенсацию. Юная Ванда Максимофф в одночасье превратилась в знаменитость и даже получила прозвище «Ведьма из Мозес-Лейка». Теперь Ведьма, как и подобало в старину ей подобным, жила в лесу, и это порой откровенно ее забавляло. О том, кто Ванда такая, в здешних местах никто не знал. Конечно, слухи и соседские сплетни были лишь делом времени, но пока это время не наступило, Ванда старалась вдоволь насладиться радостями провинциальной жизни. Она ездила на работу в городскую библиотеку на своем кряхтящем джипе, бегала по утрам, каталась на недавно купленном подержанном велосипеде, смастерила себе гамак около дома и даже пыталась писать стихи. Маленький уютный городок Спринг-Фоллз ей нравился. Она всерьез планировала обосноваться в окрестностях хотя бы на ближайшие полгода, однако этим замыслам так и не суждено было сбыться. Все потому, что одним пасмурным осенним днем по дороге с работы Ванда Максимофф встретила Женщину.