Крыжовник... Сладкий?

«Если я приеду в Сеул…». Так начиналась каждая мысль в голове нашего композитора, да, Юнги уже не был уверен на сто процентов в том, что ему удастся вернуться в столицу, потому что всё складывалось совершенно не в его пользу. А началось всё со страданий по поводу того, что он не может писать песни, что самое лучшее он уже написал. Да пожив здесь почти неделю, Юнги внезапно осознал, что ещё столько всего на свете прекрасного и вдохновляющего… осталось в Сеуле. И понесло же его в эту глушь к черту на рога! А кто виновен во всём? Как ни прискорбно это осознавать — сам Мин Юнги. Упёрся лбом в воображаемую стену, и всё, даже с места не сдвинулся, чтобы хоть как-то помочь самому себе. Хотя нет, он-то сделал, — трусливо сбежал, собрав свои манатки. Ещё и поплатился — обчистили как липку, и теперь он все тексты и мелодии набрасывал от руки в старом-старом блокноте, который всегда таскал с собой, про запас. Выцветшая изломанная обложка и пожелтевшие мятые кое-где листы бумаги — вот и всё, что ему осталось. Юнги понуро шёл по магазину, катя тележку с продуктами, невидящим взглядом уставившись в спину Т.И., которая в это время сгребала с полок продукты. ХиДжун в этот момент ходил где-то в другом отделе. Они покинули маленькое поселение, где находился пансионат, и приехали в более ли менее цивилизованное место. Боги, да у Юнги в груди защемило при виде большого магазина, в котором даже тележку можно было взять! — Т.И., может, ты уже просто на просто всё скинешь с полок в мою тележку, и мы поедем к кассам?! Невыносимо уже три часа ходить туда-сюда! — да, как бы Юнги не был рад цивилизации, всё же он был мужчиной, а мужчины обычно терпеть не могут делать покупки, особенно если эти покупки не по списку. Особенно если кое-кто настолько забывчив, что с первого раза не может вспомнить, что ему нужно было купить. В общем, водила Т.И. Юнги по магазину, как Моисей — евреев; слава богам, только не на протяжении сорока лет, не то парень бы тут и оставил её, с этой банкой красной фасоли. Девушка обиженно надулась и прижала консерву к груди: — Если ты хочешь отнять у меня последнюю радость в жизни, то давай! Вперед! Но тебя постигнет кара небесная, если ты мне не дашь купить эту банку фасоли! — Да покупай хоть весь ассортимент, только молю тебя, поторопись! — ещё бы, ведь Юнги именно в этот момент приспичило записать в свой блокнот мелодию, которая внезапно осенила его осветленную головушку. Что было тому причиной? Может быть, бездумное следование за Т.И., может быть, наблюдение за ней во время выбора морепродуктов, может быть, её мелкая стычка с дамочкой, которая хотела умыкнуть последнюю пачку каких-то сухарей, а может быть… причиной тому была просто сама Т.И.? Битых три часа он неотрывно смотрел на неё, подмечая самые незначительные мелочи, язык тела у неё был очень выразительным, Юнги буквально прочувствовал волну Т.И., и неосознанно подстраивался. В который раз уже? Эта мысль промелькнула в голове и засела где-то внутри, она собиралась напомнить о себе в самом ближайшем будущем. — Юнги? Юнги?! Эй!!! Парень очнулся, когда она начала размахивать перед его носом ладонью, привлекая внимание, появилось безумное желание укусить её за палец. Юнги аж отступил на пару шагов, настолько сильным и почти непреодолимым было это желание. — Давай уже, бросай в тележку свою фасоль и поедем расплачиваться, — отрывочно сказал он и, не дожидаясь ответа девушки, последовал к выходу. Т.И. хотела что-то сказать, но не стала, лишь нахмурилась и прикусила нижнюю губу, стараясь поспеть за этим совершенно непонятным мужчиной, который с каждым часом привлекал её всё сильнее. «Нет, Юнги, нет! Тебе не нужны лишние проблемы!» — так себя увешивал парень, но всё равно пытался краем глаза проследить за Т.И. Черти бы взяли эту Т.И.! Ну неужели нужно так грациозно выкладывать продукты на магнитную ленту? Неужели нужно так мило улыбаться этому прыщавому пацану-кассиру?! Да он сейчас нахрен закроет свою кассу и отправится в кладовку, напряжение сбрасывать! Вон уже и ёрзать начал, у-у-у-у-у-у, мелкий извращенец! — Поторопись! — чуть прикрикнул даже Юнги, дёргая за руку Т.И., второй сгребая пакеты и направляясь в сторону выхода. — Юнги, да что с тобой? Ты почему такой напряжённый? — возмущенно высказывала ему наглая девчонка, совершенно не понимая причины этого самого напряжения, ещё бы и Юнги его понимал, вообще было бы замечательно. А то ведёт себя, как ревнивый муж… Т.И. чуть лбом не ударилась в плечо Юнги, когда он внезапно затормозил посреди парковки, всё ещё крепко сжимая её руку. Что с ним сегодня? То рычит, то торопит, то тащит куда-то, а вот теперь вообще бетонный столб изображает! — Юнги, что с тобой? Послушай, ты сам на себя не похож, давай мы дождёмся ХиДжуна… — Никакого ХиДжуна! Поехали, тем более, что ему нужно ещё заехать к какой-то вашей общей знакомой. Юнги чуть не перекосило, когда она так по-особенному произнесла имя этого медведеподобного. В груди пульсировало понимание одного: с какого-то чёрта он теперь ревнует эту несносную Т.И. Совершенно внезапно это понимание озарило его больную голову и поселилось на подкорке мозга. А, может быть, оно уже жило там и раньше, да только Юнги этого не понимал? — Точно? — переспросила его Т.И. — Можешь перезвонить и спросить сама, — надменно ответил он и нажал на кнопку сигнализации. Машина принадлежала ХиДжуну, да и не говорил тот ничего ни про какую общую знакомую… но медведеподобный должен понять его. И плевать на то, что Юнги выслушивал что-то по поводу его сердечных страданий. А тот пьяный бред в баре… да кто про него вспомнит? Нет, Юнги не станет делить Т.И. с кем-либо, хотя бы до того момента, пока не удостоверится в том, что она ему не нужна. — Да нет, зачем? Я верю тебе, — эти простые слова будто лезвием по венам прошлись, и наш композитор попытался отвлечься от неожиданно вспыхнувшего чувства вины. — Тогда садись, и поедем, — он закинул пакеты в багажник, сел за руль и подождал, пока Т.И. разберётся с ремнём безопасности. Заведя мотор, Юнги всё думал о том, а не делает ли он очередную ошибку? Не играет ли с ней, ведь пока он держится на расстоянии — ничего не произойдёт. Плевать, насколько ему интересна она, вся ответственность будет лежать на нём, Мин Юнги, ведь за всё время общения с Т.И. он понял одно — эта девушка не та, которую можно просто бросить после одной хорошо проведенной ночи. Она была крайне задумчива и как-то отстранённо смотрела в своё окно, поигрывая пальцами левой руки, будто выбивала никому не слышимый кроме неё ритм. Губы были сжаты в узкую полоску, и композитору стало казаться, будто салон автомобиля изнутри покрывается инеем, что-то резко поменялось, но вот что именно — ему ещё предстояло узнать. Ехать им предстояло около часа, и всё это время… он надеялся просто ни о чём не задумываться, просто прожить спокойно и без волнений тот час. Но у Провидения были другие планы: как только они начали ехать по той части трассы, где не было и признака на людей, заправок и вообще НИКОГО, двигатель в машине начал хрипеть и кашлять, будто заядлый курильщик. А проехав несколько метров, машина и вовсе заглохла, кашлянув в последний раз перед смертью, двигатель приказал долго жить, а Юнги со злости саданул ладонью по обшивке руля, уронив голову на сигнал. Окрестности оглушило противным заунывным звуком. — Приехали, — констатировала Т.И., оставаясь совершенно спокойной, с интересом осматривая парня. Мин поднял голову и посмотрел ей в глаза: — А почему ты такая спокойная? — Я? Да есть причина. Вот скажи мне, Юнги, почему ты ведёшь себя так, я ведь не собачка, которую можно приманить, а потом отшвырнуть ногой, когда надоела, а поле снова вспомнить о существовании бедной животины. — Что?.. Ты о чём? — Да о том самом. Думаешь, что я слепая и не замечаю твоих грозных взглядов, твоих внезапных собственнических замашек… твоего интереса? Вот только ты сам решил, что нам быть друзьями. Юнги широко открытыми глазами смотрел на Т.И., думая лишь о том, что всё же их спор, по-видимому, продолжается, вот только победа ещё никому не присуждена.