Запретная любовь

      Тяжёлые лапы проваливаются в рыхлую землю, чуть замедляя ход. Корни деревьев пытаются ухватить волка за лодыжки, но он перепрыгивает их, словно летит по воздуху, не желая останавливаться ни на секунду. Его сердце на пару с душой кричат до сорванного голоса о боли и несправедливости. Чанёлю хочется заткнуть уши, чтобы не слышать свой внутренний охрипший от мучений голос, но это бесполезно. Голос идёт изнутри, и его не затушить. Он будет с волком до конца его дней, шепча заветное имя словно в бреду и моля своего хозяина прийти к тому, кому принадлежат сердце, душа и тело.       Ветки кусаются, цепляясь за густую огненную шерсть перевёртыша, но он лишь злобно рычит и крутит мордой, скидывая прилипшие листья. Он не чувствует дискомфорта или физической боли. Всё в этом мире перекрывается его внутренней, невыносимой, непередаваемой и от этого ещё более ужасной болью. Ему хочется плакать и выть на луну, но он уже давно не волчонок, а правая рука главы стаи и не имеет права позволить себе такую непозволительную слабость.       Слишком много ограничений, правил, требований. Чанёль загнан в клетку, закрыт на все замки, а ключи выброшены в самую глубокую реку. Он мечется, бьётся об толстые металлические прутья, но они лишь противно скрипят, в очередной раз напоминая волку о том, что он обязан: стае – всегда стоять на страже; предкам – быть гордостью своего отца; волчьим законам – не иметь никаких связей с людьми. Чанёль связан по всем лапам, которые запутываются и он падает, глухо ударяясь всем телом об толстый ствол дерева, но быстро встаёт и продолжает бежать.       Он врывается в свой дом, с размахом захлопывая дверь, слыша, как трещит дверная коробка, готовая вот-вот развалиться. Но ему плевать. Плевать на то, как разбивается посуда, прилетая в стену; как превращается в щепки ни в чём не повинный стул; как рвётся обивка на диване от его когтистых лап; как разрывается глотка от воя и лопаются барабанные перепонки от того, как набатом стучит сердце. Он знает, понимает и осознаёт, что проживёт всю свою жизнь одиночкой.       Перевёртыши идеальные существа. В них есть часть от волков, часть от оборотней, часть от людей. Они впитали в себя лучшие черты трёх различных рас. Но это не избавило их от различных проблем, как и душевных. Вот и Чанёль понимает, что он болен. В его душе кровоточит язва, которую невозможно вылечить ни одним известным способом. Тут не помогут ни древние шаманы, ни священные травы, ни сиропы или заговоры. Его спасти может только смерть, забирая его душу из тела и отключая чувства. Он даже не допускает мысли о том, что может быть с Бэкхёном. Это запретная любовь. Он не имеет права любить его, а тот не должен знать, что они созданы друг для друга.       Где природа так накосячила? Почему пометила одним священным знаком двух совершенно чужих друг другу особей? Бутон георгины слишком важный и значимый цветок в истории человеческой расы. С ним связана одна прекрасная легенда о чистой и искренней любви, которая тоже была запретной, как и его. Простой садовник любил всем сердцем дочь правителя и в знак своей любви он высадил в дворцовом дворе клумбу георгин. В эти цветы будущая королева влюбилась сразу, как и в садовника, который дышал лишь ароматом своей избранницы, выталкивая из лёгких кислород и поглощая цветочный запах. Об их любви прознал король после ночи, когда его дочь отдала свою девственность любимому. Садовника казнили прилюдно, на центральной площади, а дочь правителя в тот день, когда остановилось сердце её любимого, сделала последний и решающий глоток в своей жизни, после которого заснула навеки, чтобы хотя бы на небесах воссоединиться со своим избранником. Правитель не мог пережить смерть любимой и единственной дочери. Он винил себя в случившемся и решил сохранить клумбу георгин, сделав этот цветок королевским и присвоив ему символ искренней любви.       Чанёль понимает, что в их с Бэкхёном истории он – простой садовник, которому уготована участь мучиться всю жизнь, не имея права притронуться к объекту обожания. Его ломает от этих мыслей, которые вгрызаются под корку мозга, впиваясь зубами параллельно и в сердце, и в душу. Он не видит своего будущего, желает удалить прошлое и оставить лишь настоящее, в котором ещё полчаса назад прикасался к фарфоровой коже своего ангела.       Пуговицы на просторной чёрной рубахе рвутся, с характерным звукам падая на пол. Чанёль с ненавистью смотрит на распустившийся бутон, который красуется у него под сердцем. Его лепестки приняли более чёткое очертание, и их стало больше. Чанёль до тонкостей помнит свою метку и она изменилась. Сомнений нет. А причиной этих изменений является Бэкхён, который лишь своим присутствием заставил бутон распуститься новыми лепестками. И Чан знает, что цветок на запястье его соулмейта тоже стал другим.       Он смотрит на метку и злится ещё больше, с натиском проводя ногтём по груди, выпуская наружу несколько капель крови, которые окрашивают лепестки в красный цвет. Ему хочется содрать кожу и вместе со знаком вырвать себе сердце, остановить ход времени, чтобы только не ощущать всей боли потери и чувства беспомощности. Он самый сильный представитель живущих на земле рас, но без Бэкхёна он слаб.       «Любовь делает нас сильнее» - говорил ему его отец, но сейчас его слова идут вразрез с тем, что происходит с перевёртышем. Он стареет душой, погибая и вколачивая в свой гроб второй гвоздь, когда даёт себе установку не думать, забыть, стереть из памяти эти глубокие наивные глаза, румяные щёки, алые губы, маленький носик и приятный, нежный, девственный аромат омеги. Он уверен, что у него получится.       Он врёт самому себе, сжимая в ладони кулон георгины...       - Полегчало? – голос едкий, с издёвкой, с открытым преобладанием прокрадывается в голову Чанёля, заставляя того повернуть морду к говорящему, и со злобой посмотреть на него. – Воу, братишка, ты, по-моему, забываешь, кто перед тобой стоит, - говорит высокий мужчина с цветом волос в тон шерсти лежащего среди развалин дома волка. Чанёль щетиниться, словно щенок, но под властным взором старшего брата покорно преклоняет морду, прикрывая на секунду глаза, дабы совладать с бурей внутри. – Так-то лучше, брат, - довольный собой произносит мужчина, и садиться на единственный уцелевший стул. – Вернись в человеческую ипостась. Мне так проще с тобой разговаривать, - волк недовольно рычит, но повинуется. Он не смеет перечить вожаку их стаи.       Гортанно завывая, волк закрывает свои янтарные глаза, концентрируется и пытается вернуться в то состояние, в котором ему больнее всего быть без Бэкхёна. Считанные секунды уходят на то, чтобы перевёртыш встал вертикально, в полный свой рост, представая человеком перед главой.       - Так-то лучше, - довольно ухмыляется мужчина, смотря на своего брата, словно в зеркало.       У них обоих одинаковый цвет волос, скулы и челюсть вылеплены по одному образцу, сильные руки и крепкие ноги в комплекте с высоким ростом – всё это братья делят пополам, а так же глаза, янтарь в янтарь смотрят прожигающе, но у одного на радужке плещется оттенком теплота, а у другого смертный холод.       - Что ты хотел? – у Чанёля нет настроения разговаривать, и он поскорее хочет разобраться с визитом своего брата и вернуться к самобичеванию, чтобы потом, когда зайдёт солнце, выйти с остальными альфами стаи на запланированную охоту.       - Я устал от твоих мыслей. Они как рой пчёл жужжат в моей голове. Не забывай, что я главный альфа и твой брат, и чувствую тебя, как ты сам себя. Имя сына короля миллион раз уже произнеслось у меня в голове и мне уже самому кажется, что он мой соулмейт.       - Он мой, - рычит Чанёль, забывая кто перед ним. Ему плевать на всё, если дело касается Бэкхёна и он никому не позволит прикоснуться к нему, даже если сам никогда не притронется.       - Ты смеешь показывать мне свои клыки? – за мгновение мужчина оборачивается и перед Чанёлем стоит огромный огненный волк, шерсть на загривке которого так же отливает кровавым как и у самого Чана.       Альфа не остаётся в долгу и оборачивается сам, вставая перед братом и смело смотрит в такие же, как и у него, глаза. Любой, кто бы сейчас зашёл в дом, подумал бы, что у него двоится в глазах, ведь волки абсолютно похожи, как две капли воды – густая шерсть, покрытая огнём, мощные лапы, длинная крепкая морда, сильная спина, идентичные глаза. Никто никогда не мог понять, кто есть кто, лишь крупный перстень на правой руке главного стаи даёт понять кто из них главный.       Вожак смотрит прожигающе, требуя подчинения, и передаёт свои эмоции как главный альфа своему брату и помощнику. Чанёлю не надо слышать, чтобы знать о том, что требует от него брат. Он каждой клеточкой своего тела чувствует его злобу и требование к подчинению, но мысль о том, что он посмел произнести имя его омеги как своего, заставляет кровь в венах закипать с новой силой. Он теряет рассудок от одной мысли, что кто-то другой овладеет его любимым. Альфа знает, что никогда не услышит громкого стона, наполненного сладостью и истомой; не проведёт рукой по прогнутой спине, покрытой каплями пота; не увидит закатывающихся от удовольствия глаз; не почувствует, как сжимается его попка, принимая в себя дозу альфы. Пусть он это всё не сможет пережить, но это не значит, что он позволит кому-нибудь испытать это.       - Пак Чанёль! – альфа слышит кожей, как натягиваются нервы с каждым рыком. – Я главный альфа и ты не смеешь пререкаться со мной! Я требую повиновения! – эти слова бегущей строкой читаются в его глазах. Чанёлю и страшно, и совестно, и гордость не позволяет отступить, хотя он знает, что должен.       И снова должен – кому, за что, когда, почему? Он должен всю свою жизнь соблюдать устои, правила, законы, от которых его тошнит. Чан любит вольность, свободу, чтобы ветер перебирал волоски шерсти, чтобы птицы кружили над головой, чтобы наслаждаться единением с самим с собой. Но он получает только указания и задания, которые напоминают о том кто он и что должен. Он ненавидит это и сейчас все эмоции смешиваются в один сосуд, готовый вот-вот взорваться.       Главный альфа не собирается ждать и терпеть такого поведения члена своей стаи, даже если тот его брат и не просто брат, а близнец, двойник, копия, зеркальное отражение. Чнон требователен и импульсивен и он, предупредительно прорычав, собирает все силы и накидывается на Чанёля, пытаясь укусить за загривок и заставить того преклонить морду. Чан не ожидает такого поворота, хотя стоило бы, и не сразу отворачивается от мощного удара лапами в грудь. Драка быстрая, мгновенная, позорная для Чанёля и победоносная для Чнона. Лидер смыкает свои острые клыки на загривке брата, нарочно чуть сильнее, чем стоило бы, прокусывая толстую шкуру и наслаждаясь лёгким привкусом крови.       Чанёль скулит, склоняя голову, ненавидя себя за слабость. Он опускает морду, закрывая глаза и не желая видеть победу в радужке глаз брата. Чнон всегда считал себя лучше, быстрее, сильнее, поэтому и стал вождем, не позволяя ветреному Чанёлю встать на место главы стаи. Чнон всегда любил власть. Он словно подпитывался от неё и не чурался грязных игр. Многие считали, что ради своей победы перевёртыш может пойти по головам и собственными лапами раскопать могилу даже собственному брату.       Чанёль облегчённо выдыхает лишь тогда, когда пошатнувшаяся дверь скрипит и закрывается за братом. Он знает, что Чнон чувствует стыд брата и пытается заглушить чувства, пряча их в себе, глубже, но волна злобы, что проходится по телу, устно даёт понять, что вождю не нравится, когда от него ограждаются. Он должен чувствовать каждого в своей стае, чтобы знать, что все преданы ему и никто не вонзит нож ему в спину. Чанёль даже не думает об этом, оставаясь лежать в волчьем обличии среди обломков мебели. Он понимает, что ему надо учиться жить дальше – без омеги, но как, он не знает.       Он не знает, как можно научиться дышать без кислорода…