Быки и овцы

Стеффен Бовино был человеком во всех смыслах уникальным. Его наградила природа ладно сложенным телом, греческим профилем, оливковой кожей и ровными белыми зубами. Уши были маленькие и чуть заостренные, на одном из них сидела небольшая игривая родинка. Он был высок и почти болезненно худ, черные волосы с пепельной проседью тяжелыми кудрями спускались до плеч. Стеффен Бовино выглядел примерно на двадцать восемь лет. Его шаги всегда были неслышными, а походка казалась текучей. Впрочем, оно и неудивительно, потому что Стеффен носил все темно-серое и облегающее, а сверху его еще укрывала мантия. Ему в глаза не заглядывали, потому что глаза, казавшиеся черными, на деле были темно-темно зелеными, и во время разговора в них что-то менялось, как будто они – больное небо, по которому с сумасшедшей скоростью плывут облака. Это пугало. Впрочем, Стеффена побаивались не только по этой причине. Стеффен знал, казалось, все на свете. Если он чего-то не знал, то всегда приветствовал дискуссии, в которых приходили или к истине или к верному пути её поиска. Его плавный и низкий голос, напоминающий звучание контрабаса, и убаюкивал и не пускал из реальности, заставляя держать спину ровно. Стеффен свободно обращался с любым оружием и транспортным средством. Даже для своих он являлся загадкой. Стеффен Бовино был человеком во всех смыслах уникальным. Стеффен Бовино был человеком … Стеффен Бовино был … Стеффен Бовино … Стеффен. Стеффен Бовино пытался быть человеком, но он давно перестал им быть. Он в свое время положил начало роду Бовино. «В свое время» - какая странная фраза. Стеффен, в эпоху Эразма Роттердамского, изобрел первую машину времени и прожил из-за нее сотни жизней вместо одной. Он присутствовал на закате человечества, участвовал в колонизации планет, видел рождение новых миров, падал в Черную Дыру, вел революцию, лечил в эпоху космической чумы и пожимал руку первым андроидам, роботам с телом людей, но не с их душой. Когда его самая первая машина времени сломалась, он невольно перенял ее силы, и перестал быть человеком в прямом смысле этого слова. Именно в те адские минуты перерождения, скорчившись в Нигде на полу из Ничего, его глаза стали темно-темно зелеными, а тело перестало взрослеть. Стеффен Бовино был неплохим человеком, а потом стал неплохим Проводником Времени. Он собрал своих детей из разных времен и от разных матерей, принес с собой и создал Семью Бовино. Для посторонних глаз они были простыми талантливыми оружейниками, маленький клан с не самым большим влиянием. Конечно, ведь каждый сумасшедший захочет занять место Стеффена, праотца, великого изобретателя и не-человека. Бовино путешествовали через приборы, играли заранее обдуманные незначительные роли, и на их играх держалась небольшая Галактика, являвшаяся человечеству домом. Стеффен всегда ставил акцент на нахождение Семьи в нейтралитете, потому что Время неумолимо и течет в одну сторону – рано или поздно оно уносит с собой каждого. На глазах праотца Бовино собирались по камушку великие города, километры завоеванной с трудом земли превращались в сверхдержавы. Он был там. Он принимал участие. Он стоял на стороне монархистов и стоял на стороне революционеров. Он настаивал на реформах и порядке и настаивал на хаосе и восстаниях. Его использовали и он использовал. Стеффен Бовино на своем опыте осознал, что нейтралитет в его случае – лучшее решение. Элементарное право жить толкало его на отстаивание собственных интересов, но и только. Люди умирают – такова истина. Жить страшно – тоже истина. Всех не спасешь – констатация факта. Тебя не спасут – горькая правда. Он знал, что один из его потомков станет Девочкой-Которая-Выжила. Нет, Агнесс Гарриет Поттер не была его прямой внучкой или правнучкой. У Стеффена когда-то был младший брат, которого ему так и не удалось спасти от страшной болезни; судьба почему-то сложилась так. Сын его брата, рожденный не от невесты, остался жив. Ламбо Бовино, если опустить поколения между ней и Стеффеном, приходилась ему племянницей. Племянницей, судьба которой была, перенеся страдания, героически умереть. Это было … горько. Да, он помнил горечь. За всю историю клана Бовино, это был единственный раз, когда праотец пошел против собственных принципов невмешательства и унес малышку в своей мантии, подняв ее с порога непримечательного дома на Тисовой улице. Имя «Агнесс» очень похоже на слово «агнец», а «Ламбо» похоже на «lamb». Стеффен попытался пойти против судьбы и спутал той карты. Письмо из Хогвартса девочке все равно пришло, однако пришло оно вместе с письмом для Бовино Ламбо. Стеффен не собирался утаивать важную информацию от девочки. Он знал, что с ней будет в будущем, кем она станет и чем она станет. Пусть наслаждается настоящими моментами, решил он. Пусть … пусть поживет в иллюзии доброго и уютного мира. Потом уже все будет иначе. Ее глаза истекутся слезами. Однако же это, пока что, будет во всех смыслах нескоро. Стеффен знал милосердие, и это было оно. Особняк Бовино одновременно напоминал штаб секретный агентов, дом привидений и парк развлечений. Какой-то странный клоун, обвешанный гранатами и вооруженный бензопилой, даже вручил Ламбо кислотно-зеленую сладкую вату. Удивительно, но она была не отравлена, и даже имела приятный лаймовый вкус. По богатым темным коридорам гулял сквозняк, везде мигали тусклые лампочки, под потолком висела паутина. Паучки ровными рядами почему-то эвакуировались в окна; точнее, в оконные щели. Сами окна были старательно задрапированы чем-то непонятным. С каждых пяти метров мигали красными огоньками камеры наблюдения. Где-то в глубине дома кто-то неистово хохотал, злобно или безумно. Мимо Ламбо и ее сопровождающей, в юбку которой пришлось невольно вцепиться, проносились люди, все странные, похожие и уникальные одновременно. Мимо быстро прошел некто а-ля Дон Корлеоне, женщина в костюме бразильской танцовщицы, мужчина в латексе и с плащом, Алладин какой-то, ныряльщик в старинной экипировке, лошадь в плюмаже, тот самый клоун, слоненок с хозяйкой, у которой была ярко-желтая кожа, и еще много кто. Ламбо уронила челюсть, глядя на шествие. Мужчина в фиолетовом сюртуке стоял на самой высокой ступеньке парадной лестницы и кричал в металлический мегафон, кому куда идти: – Фридрих, правая дверь третьей сферической! Амалтея, четвертая дверь левой конической! Белинда – на дибрифинг в консультационный офис второго этажа! Генри, нет, с тебя на сегодня всё, можешь идти! Барни и Стелла – марш за новым обмундированием в оружейную! Вито – первая дверь второй сферической!.. Кричал Сюртук очень громко, Ламбо закрыла бы уши, если бы не сладкая вата в руках. Сопровождающая повела по лестнице вверх мимо крикуна, а потом правее, а потом Ламбо запуталась. Они постоянно виляли по коридорам, то вправо, то влево, поднимались вверх, спускались вниз, и вокруг было тихо-тихо, и мигали тусклые лампочки в пыльных лампах. Ламбо печальным взглядом провожала кожаные диваны с подушками и небрежно брошенными пледами. Они с сопровождающей ехали в особняк на белой Хонде, и ехали долго, очень долго. Разговоров в кондиционируемой машине не было: женщина молчала, а Ламбо не задавала вопросов. Слушать музыку в плеере в незнакомой машине с незнакомым человеком было опасно, потому что тогда Ламбо бы не услышала возможных реплик своей сопровождающей. Спать тоже в таких ситуациях не рекомендовалось. Машина дважды останавливалась на еду и туалет, и Ламбо между этим глаз не сомкнула. Хотелось спать. Диваны на пути попадались в каждом маленьком холле, а маленькие холлы встречались довольно часто, и девочка мечтательно смотрела на каждый плед и каждую подушку. – Мы идем так уже пятнадцать минут, – вдруг сказала женщина. – По дороге нам встретилось сорок диванов, на сорок втором останавливаемся, и я тебя покидаю. – Почему? – немного испуганно спросила Ламбо. – В этом поместье пространство и время работают несколько иначе, – объяснила женщина, не глядя на девочку. – Мы до сих пор никуда не пришли, потому что, чтобы куда-то прийти, надо этого сильно захотеть. И, конечно, надо знать, куда ты хочешь попасть, кого ты хочешь увидеть, что жаждешь найти и чего желаешь избежать. Пятнадцать минут мы скитались фактически в Нигде с личиной коридоров и холлов, а встречались нам лишь картины на стенах, потому что ты ожидала их увидеть, аквариумы с рыбками на резных столиках, потому что ты их тоже ожидала увидеть, и диваны, своим видом приглашающие спать. Почему? Ответ: ты не спала в машине и, соответственно, хочешь спать. На данный момент это – твоя маленькая мечта или маленькая цель. Именно поэтому мы не пришли на встречу, но уже сорок раз пришли к твоему подсознательному пункту назначения. – А вы разве не хотели на встречу? Женщина тонко улыбнулась и обернулась в сторону своей маленькой спутницы. В этот момент бледное английское лицо поблекло как старая кинозапись и открылось … Ламбо чуть не завизжала. Металлическое лицо. Лицо гуманоидного робота. – Я есть андроид. Мне имя Тетра. Я являюсь старой моделью, главный процессор которой не был адаптирован к процессу испытывания чувств или желаний. Меня это устраивает, я просила господина не проводить внедрение. – Почему? – Чувства ведут к глупости, – с небольшой заминкой ответила Тетра. – Чувства мешают работать. Впрочем, тебе не стоит об этом пока думать. Всему свое время. Сейчас мы проходим мимо дивана сорок один. Чтобы пройти к дивану сорок два, иди прямо. Здесь я тебя покидаю, еще увидимся. Тетра, отключив свою иллюзию человекоподобия, обернулась и направилась обратно. Ее серо-голубое металлическое тело переливалось под светом ламп; железные пятки скользили по ковру без единого звука. Ламбо смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом. Интересно, куда она пошла, если никуда не придет? Какой странный день, все в нем немного похоже на сон. Ламбо взглядом нашла мусорное ведро, выкинула туда свою палочку из-под сахарной ваты, и пошла к сорок второму дивану. Дорога казалась недлинной, но ощущалась она определенно как длинная; может, это тишина давила или темнота, за занавешенными окнами было сложно разглядеть хоть кусочек внешнего мира. Мигали лампы. Не было слышно ни людей, ни Тетры. А что если ее, Ламбо, все же привели сюда, чтобы убить? Как жертвоприношение. Завели в лабиринт, а в нем сидит Минотавр, или злой призрак, или голодный вампир или оборотень с острыми клыками. У Ламбо от этого предположения затряслись колени, и она побежала, сломя голову, прямо-прямо-прямо, никуда не сворачивая, к тому самому сорок второму дивану, споткнулась о собственную ногу, заверещала и покатилась по лестнице, взявшейся из ниоткуда. – Только спокойствие, – со слезами на глазах сказала себе Ламбо, – сохраняй спокойствие. И, конечно, расплакалась. Она остро почувствовала в тот момент, что все ее бросили, что никто ее не любит, и что Цуну наверняка Реборн с Глопудерой подговорили отправить Ламбо сюда, и какой кошмар, она одна здесь, ее убьют, не получится дойти до того самого дивана, все пропало, пропало все, и- И ей на голову опустился плед. – Не плачь, – откуда-то сверху раздался голос, – слезы дамам не к лицу. Ты ведь у нас дама, не так ли? – Дама, – насупилась Ламбо. – Чего тогда плачешь? – Меня все бросили, страшно, и я потерялась. – Все хорошо, ты сейчас в своем пункте назначения. Ламбо приподняла плед и поняла, что смотрит снизу-вверх на очень подозрительного дядю. – Педофил! – взвизгнула она и попыталась откатиться в сторону. – Вот уж! – хмыкнул незнакомец. – Я даже со своей племянницей не познакомился, а уже такие обвинения. – Я знаю вашу племянницу? – насторожилась Ламбо. Затем переменилась в лице и продолжила энергично выпутываться из пледа, – я никого не знаю! И ничего не знаю, особенно Вонголу, Варию и братика Базиля! Мне одиннадцать лет, и я буду кричать, что меня насилуют! И вообще, я должна быть у дивана сорок два. – Это и есть диван сорок два. – Нет, это, должно быть, сорок третий! – Отнюдь, тут даже табличка есть. Ламбо обернулась, прищурила глаза и удивилась. Надо же, действительно так и написано. Какой конфуз, Бьянки ее бы за такое по рукам ударила и назвала бы бестолковой. Ламбо виновато стушевалась и промямлила: – Простите, сэр. Тот отмахнулся: – Ерунда. День для тебя выдался определенно трудный, так что простительно. А племянница моя – это ты. Меня зовут Стеффен, и я стою во главе всех существующих, временно не существующих и пока что не существующих Бовино. У меня есть для тебя ответственное задание, но о нем поговорим позже. Сначала предлагаю поужинать и поспать. На свежую голову легче думается. Он встал и подал Ламбо руку. Темно-серый человек с темно-темно-зелеными глазами улыбался ей, и та улыбка выглядела старой и непривычно доброй для такого молодого лица. Так улыбался Дон Тимотео и его Хранители-ровесники, так улыбался один кондитер в Намимори, продававший Ламбо сладкие булочки с заварным кремом. Она все равно взяла дядю Стеффена за руку. У каждого свои странности, но попробуй найти кого-нибудь, кто откажется в доброй компании выпить чаю с чем-нибудь вкусненьким.