Реальность/Real

– Реджина, – говорит он мягко, потому что они сидят в его офисе уже без малого десять минут, но за это время она лишь разгладила несуществующие складки на своих угольно-чёрных слаксах. – Знаю, – холодно отзывается она. – Я щедро плачу Вам за то, что Вы слушаете, но не говорю ни слова. – Меня не деньги волнуют, а Вы. Вам снова приснился кошмар прошлой ночью? – спрашивает Арчи спокойно. Реджина ходит на сеансы вот уже полгода, и Арчи не хочет повторять ошибки, которые совершил в прошлый раз, пытаясь консультировать Реджину по поводу её проблем. На этот раз он не предаст её доверия. Он терпеливо ждёт подтверждения и не давит, потому что вокруг её глаз и рта отчетливо залегли морщинки. Он наблюдает за тем, как она нервно потирает руки, не скрещивая пальцев. Арчи думает, что, по всей видимости, Реджина даже не подозревает, что её тело рассказывает собственную историю. Наконец, бывшая королева порывисто кивает, потому что, вероятно, приходит к осознанию, что было бы откровенной глупостью пытаться пойти на попятную и избегать разговора (независимо от того, насколько неприятного) и собственных переживаний. В конце концов, именно она инициировала это обсуждение, признавшись несколько недель назад, что её мучают кошмары. Поэтому сейчас лучше придерживаться заданного курса и попытаться разобраться со сном здесь и сейчас. Она думает, что будет лучше разложить всё по полочкам в кабинете Арчи, чем разбираться в проблеме под прицелом обеспокоенного взгляда Эммы. Утром Эмма почувствовала, что что-то не так, но лишь передала Реджине кружку кофе и мягко напомнила, что если та хочет о чём-то поговорить, ей стоит только позвонить. Эмма пыталась не навязываясь оказать поддержку, – и Реджина по-прежнему это ценила – хоть и получалось это у Эммы куда топорнее, чем она думала. Реджина полагает, что отношения между взрослыми людьми должны быть именно такими как те, в которых они с Эммой состоят последние полгода. По большей части отношения были вполне успешными, пока им удавалось найти время побыть вдвоём; когда же Сторибрук и нужды других людей начинают вклиниваться в процесс, вероятность того, что всё испортится, существенно возрастает. Именно в такие моменты они ссорятся подобно заклятым врагам, каковыми когда-то являлись, потому что перестают говорить и слушать. Именно в такие моменты стена между ними вырастает вновь, и Реджина начинает чувствовать внутри присутствие той, чьё появление крайне нежелательно. Тем не менее, если не считать этих редких пугающих моментов, всё у них складывается довольно хорошо. Иногда, по мнению Реджины, даже слишком хорошо, поэтому она с тревогой ждёт, что всё неизбежно пойдёт наперекосяк, поневоле гадает, когда всему этому придёт конец. Она громко вздыхает, смотрит на свои нервно сцепленные руки, заталкивает их в карманы серого блейзера (сейчас она предпочитает носить более повседневную одежду дома, но за его пределами неизменно выглядит так, как от неё того ожидают) и произносит неровным, но в то же время спокойным голосом: – Да, что-то вроде кошмара. – Не расскажете подробней? – подсказывает Арчи, снимает очки, протирает их краем рубашки (дурная привычка, думает бывшая королева) и водружает на место. Реджина душит порыв напуститься на него, потому что, естественно, она хочет рассказать. Поэтому она здесь. Поэтому она всё ещё посещает сеансы, начавшиеся сразу после того, как они с Эммой и Генри так много месяцев назад вернулись в город. Основная причина, не позволяющая Реджине накричать на Арчи, в том, что тот, как она знает, желает ей добра. Как и Эмма, просто понимающе наблюдавшая за ней сегодня утром (несомненно, от беспокойного ворочанья Реджины она не раз просыпалась прошлой ночью), Арчи, преисполненный спокойствия и терпения, ждёт, когда она откроется. – Мне снился мальчик, – говорит она, до боли сжимая кулаки в карманах пиджака. – Я была с ним недолго знакома, но то, что с ним произошло… что я ему сделала, я, вероятно, разрушила ему жизнь. – Вы жалеете о содеянном? – Да, – на лице читается тревога, когда она признаётся. – Я слишком долго не желала ни о чём сожалеть, потому что всё это привело к тому, что в моей жизни появился Генри, а с ним и состояние, очень похожее на счастье, и всё это… это пугает, но то, что я сделала с Оуэном… – Вы помните его имя? – спрашивает он, и это напоминает разговор, состоявшийся у них много лет назад. В тот раз они говорили о пустоте в её сердце, – тогда он не понимал, какой реальной была ситуация – и в итоге она приняла решение завести ребёнка, поскольку единственный раз она не чувствовала душевной пустоты именно с Оуэном. – Думаю, я никогда его не забуду. Я разрушила ему жизнь. Арчи медленно кивает, его лицо ничего не выражает. – Что Вы сделали? – Я убила его отца, – отвечает она. – Почему? – Потому что чувствовала, что у меня нет другого выхода, – выдыхает она. – Оуэн покинул Сторибрук, и всё, что у меня осталось, – это мужчина, который видел слишком много и вряд ли смог бы просто так это оставить. Я была так зла, уязвлена и напугана, что, несмотря на то, что не была довольна своей жизнью под проклятьем, не собиралась терять всё из-за человека по имени Курт Флинн. – Вы вырвали его сердце? – Нет. Для подобного у меня не хватило бы магии. Честно говоря, у меня оставалось слишком мало магии, но имевшегося запаса хватило, чтобы заставить Грэма сделать то, что мне требовалось. Я приказала ему убить Курта. – Она тряхнула головой, испытывая отвращение от нахлынувших воспоминаний. – Не знаю, что конкретно я от него ожидала, но полагаю, что мир, в котором мы оказались, уже оказал на психику Грэма определённое влияние, поэтому по моему приказу он не раздумывая вытащил пистолет и всадил Курту пулю между глаз. Арчи поёживается, поджимает губы, но не произносит ни слова, продолжая слушать. А он и правда хороший человек, думает Реджина. Она гадает, чувствует ли он себя грязным после их сеансов, чувствует ли, что прикасался к чему-то тёмному и опасному. Затем он слегка ей улыбается – мягое сочувствие и ни капли осуждения во взгляде – и она, позволив себе вздохнуть, продолжает говорить, хотя каждое произнесённое слово отзывается внутренней болью. – Он был последним, кого я убила... убила до того, как Эмма приехала в город двадцать восемь лет спустя, и я... ну, Вы осведомлены о том, что произошло с Грэмом. – Вам всё ещё непросто говорить о нём, – отмечает Арчи. Она бросает на него быстрый взгляд, но не отрицает сказанного. – Вам всё ещё тяжело говорить об этом с Эммой? – спрашивает он. Поскольку по возвращении из дома на пляже Реджина и Эмма начали посещать сеансы совместной терапии, Арчи по-прежнему единственный, не считая Генри и Нила, кто осведомлён о романтическом характере их отношений. Поначалу его это озадачило, но только поначалу. Переборов удивление, он просто указал им на диван и предложил сесть. Реджина осознаёт, что к этому моменту Арчи завоевал её доверие. По крайней мере, до такой степени, какую она способна проявить к кому-либо, кроме Эммы и Генри. – Да, – признаётся она. – Но мы... мы пытаемся. Время от времени. – Это хорошо. Вы рассказывали ей об этом сне? – Нет. Не об этом. – Почему нет? – Хватит уже того, что она знает, что по моей вине пережила её семья в Зачарованном Лесу, и что я сделала с Грэмом, – признаётся Реджина, снова нервно потирая спрятанные в карманах руки. – Она знает меня лучше, чем кто-либо, и понимает, на что я способна, потому что из-за меня потеряла дорогого ей человека. Она никогда не знала Оуэна или Курта Флиннов, но, полагаю, ей легче верить в то, что в этом мире я отняла только одну жизнь. – Эмма способна справиться с правдой. – Пожалуй, – признаётся Реджина, какое-то мгновение отрешенно глядя на стену. – Однако я не до конца уверена, что хочу взваливать на неё ещё и это. – Справедливо, – говорит Арчи. Давайте поговорим о чём-нибудь помимо ситуации с Грэмом. Расскажите мне о кошмаре. Там была Эмма? – Нет, – отвечает Реджина. – Там были только я, Грэм, Курт и Оуэн. Мне снилось, как Грэм приставляет пистолет ко лбу Курта, а потом я замечаю, что Оуэн стоит рядом. Он смотрит, как мы расправляемся с его отцом, и умоляет нас не делать этого. Но мы его не слушаем. Мы, как и прежде, завершаем начатое. Я снова приказываю Грэму убить Курта. – В реальности Оуэн видел, что произошло с его отцом? – Не видел; он уже стоял по ту сторону городской черты, – отвечает Реджина, правой рукой смахивая непрошенную слезу. Кажется, она злится на себя за проявление эмоций, её возмущает факт того, что один из величайших её грехов сейчас рвёт её на части. – И давно Вам снится этот кошмар? – Почему Вы решили, что он снился мне раньше? Практически для любого другого человека подобная словесная чехарда была бы непереносима, но со временем Арчи пришёл к выводу, что добиться чего-то от Реджины можно только проявляя терпение и иногда просто топчась на месте; в процессе их разговоров он вычислил, какой шаг и когда следует делать. – Раньше Вы упоминали, что Вам какое-то время снилились кошмары, но ни один из них не расстраивал так, как этот. Так что, назовите это обоснованной догадкой, но я считаю, что этот кошмар раздражает Вас особенно сильно. – Да, полагаю, так и есть, – сухо усмехается она. – Мне снится этот кошмар, или его вариации, с первого дня, но после возвращения в Сторибрук я вижу этот сон гораздо чаще. Поначалу это было лишь повторением случившегося в прошлом, но с течением времени стали добавляться новые элементы. – Такие, как Оуэн? – Действительно, он появился во сне сравнительно недавно. У меня были другие сны про него, но ни в одном из них Оуэн не видел, что мы сделали. Ни разу он не смотрел мне прямо в глаза и не обещал, что однажды заставит меня за всё заплатить. – Вы боитесь, что он может это сделать? Она улыбнулась мрачно, почти грустно. – Пожалуй, я боюсь, что он этого не сделает. – Я не понимаю. – Не уверена, доктор, что я сама понимаю, – признаётся Реджина, снова спрятав руки в карманах. – Но я точно знаю одно: возможность быть с Эммой, осознание того, что Генри – снова часть моей жизни, их желание находиться рядом, – всё это сильно меня изменило. – Но ведь это хорошо. – Разве? – с вызовом бросает она. – Эмма верит в меня, но я по-прежнему думаю, что это от того, что она никогда не видела меня настоящую. Не видела то, на что я всё ещё способна. Что, если я не заслуживаю её доверия? Что, если я не справляюсь со всеми происходящими переменами и пытаюсь оттолкнуть неё. – Интересный выбор слов, – замечает он. – Вы чувствуете себя загнанной в угол рядом с ней? – Как раз наоборот. – И это пугает? – Ужасно пугает, иногда по утрам я хочу попросту всё уничтожить, потому что знаю, что если... – она качает головой, как будто показывая, что даже произносить подобное – уже перебор. Удивительно, как сильно она раскрылась на этих сеансах, думает Арчи, но, справедливости ради, это идёт ей на пользу. Несомненно, внутри неё происходят огромные изменения. Он добродушно улыбается ей. – Реджина, что Вы думаете о ваших нынешних отношениях с Эммой? На какой, по-Вашему, стадии вы находитесь? Они работают? – Я... думаю, да. – Она живёт с Вами, не так ли? – Не официально, хотя она проводит в моём доме достаточно времени, так что, можно сказать, что да. И она повесила свою отвратительную куртку в мой шкаф пару дней назад, а это, по моему мнению, что-то да значит. – Она хмурится, произнося всё это, но и сама чувствует, как это неправильно. – Но вы так никому и не рассказали о своих отношениях, верно? – Они бы никогда не поняли. Они бы смотрели на Эмму как на сумасшедшую да ещё решили бы, что я ей манипулирую. Или даже хуже. – Например? – Что я наслала на неё проклятье. Насильно заставила её быть со мной. – Уверен, каждый знает, что невозможно принудить кого-либо к любви. Её глаза расширяются почти комично, и это как раз та реакция, на которую он рассчитывал. – Могу ли я предположить, что вы с Эммой всё ещё не открыли друг другу своих чувств? – спрашивает он спокойным и лишённым осуждения тоном. Этого достаточно, чтобы вызвать в ней желание закричать, потому что ему, да и ей самой, следовало бы считать, что всё происходящее абсурдно. Ему следовало бы думать, что Эмма окончательно выжила из ума. Потому что так оно и есть. – Нам вполне комфортно вместе на данный момент, – защищаясь, произносит Реджина. – И Вам хочется оставаться в этом удобном положении и дальше? – А есть альтернативы? – Развивать отношения? – И до какой степени? – с вызовом бросает Реджина. – Что может быть лучше того, что у нас уже есть? Я просыпаюсь рядом с ней почти каждое утро, я каждый день вижу своего сына за завтраком и обедом; в такие дни у меня почти получается убедить себя, что завтра будет новый день, не менее чудесный и замечательный, чем предыдущий. Я практически верю в это. – Но на самом деле Вы не верите в это, так ведь? – не отсутпает Арчи, говоря по-прежнему спокойно и терпеливо. – Глубоко внутри Вы убеждены, что как только начнёте верить в возможность будущего, Эмма осознает, кто рядом с ней, и порвёт всякие отношения, забрав с собой Генри. Реджина качает головой, приподнимая уголки губ в подобии тонкой грустной улыбки. – Я не беспокоюсь о Генри; знаю, это может показаться невообразимым, но я дейсвительно верю, когда Эмма говорит, что больше не отнимет у меня сына. – Но Вы не верите, когда она говорит, что не оставит Вас? – Мы это толком и не обсуждали. По крайней мере с тех пор, как вернулись, и я показала ей крипту. Я предостерегла её тогда, но правда в том, что если она захочет уйти, я не смогу ничего предпринять, чтобы её остановить. – Возможно, Вам следует поговорить с ней об этом, – предлагает он. – Нет. Я меньше всего хочу слышать от Эммы обещания, которые она не сможет сдержать; а мы с Вами знаем, что какие бы чувства ни лежали у нее на сердце, она пообещает. – Вы не знаете, что она чувствует. Возможно, это не ложь, которую Вы ожидаете услышать. – Это не имеет значения; Я знаю, что она переживает за меня, – признаёт Реджина. – А Вы не задумывались, что она может чувстовать к Вам что-то большее? Не задумывались, что, возможно, и Вы сами испытываете к ней больше, чем простое беспокойство? Реджина отварачивается, её тёмные глаза снова принимаются изучать всё тот же участок стены. – Нет, – наконец произносит она тихим и тяжелым голосом. – Нет, не задумывалась. – Реджина... – Оуэн – причина, по которой я научилась готовить. – Простите, что? – Этот мальчик. Он был в моей жизни так недолго, и я причинила ему столько вреда, но он остался со мной. Я его помнила. Я научилась готовить, потому что он ненавидел мою стряпню, и потому что я была недостаточна хороша для того, чтобы ему захотелолсь остаться. – Реджина, он был всего лишь ребёнком. И у него уже был отец. – Я знаю, – тусклым и несчастным голосом отвечает она. – Я знаю, глупо сводить всё к еде, но всю свою жизнь я ни для кого не была достаточно хороша. И это не изменится только из-за того, что я так хочу. – Возможно, изменится. Возможно, для Эммы Вы достаточно хороши. – предполагает он, наклоняясь вперёд, чтобы взглянуть Реджине в глаза. Момент кажется очень важным: она открылась ему и продолжает говорить, и совершенно точно жаждет, чтобы он её разубедил. И он пытается. – Возможно, Вы – та, кто ей нужен. – Вы не понимаете. – Тогда помогите мне понять. Реджина сжимает и разжимает кулаки, затем резко засовывает руки обратно в карманы, выдавая своё волнение. – Я не могу. – Потому что Вы и сами не до конца понимаете, – говорит Арчи, но это не вопрос, а, скорее, уверенное утверждение, которое два долгих года назад он, слишком её опасавшийся, не посмел бы сделать. В те ужасные дни под проклятьем он бы ни за что не осмелился обратить внимание на её склонность к самоуничижению и отсутствие веры. Он чувствует, что тогда пренебрёг бы своим врачебным долгом. – Нет, не понимаю, – подтверждает Реджина. – Я не понимаю, почему она до сих пор со мной. Мы сошлись, потому что почувстовали связь там, в доме на пляже, но сейчас, когда мы вернулись в реальный мир... или что там Сторибрук собой представляет, это нелогично с её стороны выбирать что-либо столь несовершенное. – Вас когда-нибудь посещала идея, что она может быть в Вас влюблена? – Конечно, нет, – отвечает Реджина голосом ровным и твёрдым, как будто даже сама идея, что Спасительница может влюбиться в Злую Королеву – чистой воды выдумка. – Хорошо, а идея о том, что Вы можете быть в неё влюблены, Вас не посещала? Бывшая королева ничего не отвечает и неожиданно замирает, словно статуя. – Реджина. – Полагаю, наше время вышло, – заявляет Реджина, поспешно вставая. Она одёргивает края блейзера так, будто надевает броню и снова воздвигает защитные стены; та открытость, которой ему удалось добиться, исчезла без следа. Арчи откидывается в кресле. – Хорошо, – мягко произносит он. – Увидимся в пятницу. – Конечно. – Что ж, Реджина, я действительно рад, что Вы посещаете сеансы. Она делает пару шагов по направлению к двери, негромко постукивая каблуками по тонкому ковру, а затем останавливается и, не поворачиваясь к Арчи лицом, едва слышно произносит: – Я тоже. Дверь за ней неслышно закрывается, и Арчи с безрадостной улыбкой начинает гадать, отчего ему кажется, будто только что внезапно открылся Ящик Пандоры.