***
Когда она проснулась, был вечер, и кровать освещала только свечка, стоящая на простой низкой тумбочке. Свет сразу ударил в глаза, заставил слепо сощуриться, отворачиваясь в другую сторону. Слева от неё кто-то спал. Что волосы, что одежда гостя в темноте казались чёрными дырами, только загорелые лицо и ладони выдавали в нём человека. Амели ещё сонно осмотрелась вокруг, пытаясь догадаться, почему лежит в больнице. А потом пришли воспоминания. Готический зал с мягким полом, в котором она проснулась, зелёная дверь, встреча в коридоре, заполняющий каждую клеточку её тела вой и счастливое спасение от него в грубой мужской руке — всё эти сцены пронеслись в голове за секунды. Сначала появилось желание спихнуть со своей кровати незнакомца, но теперь, на смену этому пришёл стыд. Кончики ушей горели от язвительных комментариев в свою сторону. Наверное, цветом лица Амели напоминала красный свет светофора, но рядом не было зеркал, и она не могла случайно заглянуть в них, ещё больше смутившись своему виду. Она задышала медленно, глубоко, закрыв глаза руками, пока не успокоилась. Брюнет рядом с ней мирно спал, и она старалась не двигаться, чтобы не потревожить его. Луна заглядывала в окно единственным немым свидетелем её слабости. Амели не могла оторвать взгляда от далёкого, но как по циркулю ровного, белого шара. Его цвет напоминал ей о молочных плитах зала, в котором она проснулась. А ещё о доме, о той луне, что сверху наблюдала за городом, как ещё один страж тишины и порядка. Но кроме вопроса о возвращении назад, девушку волновали и другие, более насущные, сопящие совсем рядом. Она не позволяла себе опускать взгляд вниз, на своего гостя, но, даже проиграв эту битву силе воли, ничего интересного не увидела. Лбом её безымянный спаситель лежал на своей руке, чуть отвернув лицо в сторону, зарывшись в собственный локоть, другая рука запястьем касалась её рёбер. Она могла рассмотреть только удивительно густую гриву его коротких чёрных волос. Когда ей наскучило вытягивать шею в надежде увидеть лицо, Амели недовольно откинулась на спинку кровати, чуть выше подтянув подушку. Она смотрела перед собой, размышляя обо всём произошедшем и настойчиво раскапывая свои воспоминания, хотя бы следуя выводу, что её одежда никак не подходит для сна. Но не прошло и минуты, как с радостным ударом двери зашёл другой парень, медововолосый, так подозрительно изучавший её при встрече в коридоре. Он широко улыбался и, казалось, все тени его прошлой недоброжелательности исчезли с лица. Чуть над ним плыл шар, излучающий мягкий жёлтый свет, словно ночник. Щелчок пальцами — и похожие шары заполнили помещение, только теперь их пронзительный свет напоминал сильные лампочки. — Ликорис, вставай, — нежно пропел он, толкнув друга в плечо. Брюнет зашипел, прикрывая глаза ладонью, как и Амели — не просто лампочки, этот свет напоминал о сияющей лампе врачей над операционным столом, на которую смотришь снизу вверх и щуришься, ещё не войдя в состояние наркоза. Несколько минут, пока они привыкали к свету, стояла тишина. Но как только девушка убрала руку от глаз, на неё тут же посыпались вопросы. — Ты же понимаешь, что я говорю? К тебе вернулся слух? Как именно ты попала сюда? У тебя нет амнезии? Светловолосый остановился, ожидая какой-либо реакции. За его спиной открылась и мягко закрылась дверь — вошла медсестра, тоже направившись к единственной занятой кровати. Амели кивнула, демонстрируя, что говорит с ними на одном языке, но, как только попыталась сказать то же вслух, из горла вырвался лишь хрип. Медсестра покачала головой, заставляя её открыть рот и рукой притягивая один из светящихся шаров к себе. Ликорис тем временем встал с пола, присаживаясь на соседнюю койку. — Ты, наверно, перенапрягла связки. Доводилось кричать? На её кивок, женщина слегка улыбнулась. Под её чепчиком скрывались вьющиеся каштановые волосы, хотя одна короткая прядь выбилась и теперь повторяла изгиб доброжелательно пухлых щёк. С первого взгляда Амели не дала бы ей больше 30, но вблизи она могла рассмотреть каждую тонкую морщинку, устроившуюся вокруг её глаз или рта. Под меловым врачебным халатом с длинными рукавами женщина скрывала тёмно-синюю кофту, на чьём кружевном вырезе сплетались васильки. — Выясните всё утром, сейчас девочке нужен покой, — безапелляционно кинула она парням и теперь обернулась к Амели. — Тебе не стоит разговаривать, до завтра точно. Прости, если ты голодна, но с твоим горлом я могу разрешить тебе только мёд. Лучше потерпеть, чтобы восстановить голос как можно скорее. Я сделаю для тебя настойку, она должна вылечить тебя до утра, но перед завтраком сначала зайди ко мне. Девушка ещё раз кивнула, стараясь проявить в этом и свою благодарность. Медсестра быстро погладила её по голове с добродушной усмешкой. А потом начала раздавать указания. — Приготовьте для неё комнату на втором этаже. Растопите в ней огонь. Никакой пыли чтобы там не было! Девочке нужно в чём-то спать и, надеюсь, вы не заставите в таком виде её выходить на завтрак. Сообщите повару, что у нас гостья. Передайте поручение, чтобы на утро ей подготовили ванну. Ко мне пусть зайдёт за полчаса до завтрака. Всё запомнили? Задушенными голосами ей ответили усталое "Да". — Тогда идите и возвращайтесь к тому времени, как я сварю настойку. Парни вскочили в одно мгновение, выбегая в коридор. Женщина усмехнулась и неторопливым шагом двинулась к ширме, но развернулась на полпути. — Меня зовут Азалия, будешь обращаться ко мне по имени. Не дождавшись ответа Амели, она отвернулась. Звенели стеклянные баночки, вынимаемые из шкафов, стучали ложки, которыми мерили их содержимое. Булькнула закупоренная бутылка и жидкость полилась, выбивая свою мелодию о днище посуды. Зашипел огонь кухонной конфорки. Чуть скрипели ботинки медсестры, шагающей от шкафов к плите. Амели, следя за покачивающейся шторой, во всех деталях представляла себе происходящее. Вылив до дна ещё одну бутылку с кислотно-ярким содержимым, Азалия берёт в руки небольшую баночку с семенами. Они шуршат, когда трутся между собой в её пальцах, а она замирает, считая их, перед тем как кинуть в кастрюлю. Уже использованные компоненты она ставит на столик рядом с плитой и тянется вверх, к скрипучему навесному шкафчику. Оттянув узел мягкого мешочка, ложкой аккуратно берёт нужное количество и опрокидывает её в жидкость. Затем ещё одну, и ещё одну, и ещё одну. Шкафчик снова закрывается с мерзким скрипом. Эти образы полностью заполнили сознание Амели. Ей не хотелось думать о том, где она оказалась, или что будет завтра, или насколько ужасным на вкус окажется отвар, который ей дадут, или как обставлены комнаты в месте, похожем на средневековый замок. Медсестра в её воображении расставляла уже ненужные склянки обратно по полочкам шкафов, и этот стук и звон заменяли ей мысли. Но грохот двери заставил её подпрыгнуть на месте от неожиданности, а языки огня на плите погасли. Азалия вышла с толстым бокалом в руках, наполненным тёмно-янтарной жидкостью. — Молодцы, мальчики, успели, — усмехнулась она, осторожно неся напиток. Спаситель Амели протянул руку к стакану, и он воспарил, самостоятельно долетая до них. — Спасибо, Ликорис. — Пожалуйста, — он коротко улыбнулся ей. — Пошли, мы проведём тебя к комнате, — обратился его компаньон к девушке, и она торопливо встала, обнаруживая, что не обута. — Твои кроссовки под кроватью, можешь не надевать их. Они следовали по запутанным коридорам, пока не вышли на прямую широкую лестницу, совсем не ту, которой спускались. По громадным ступеням было тяжело идти, но парни с лёгкостью перепрыгивали через одну, пока Амели подтягивалась за круглый деревянный поручень, пытаясь за ними успеть. До конца коридора они прошли почти бегом, и она не успела даже заметить узор обоев, не говоря о других деталях. От неё словно хотели поскорее избавиться: подтолкнули в спину, чтобы она не рассматривала комнату, а заходила, бегло показали ей, где лежит одежда, где дрова для камина, куда сложить свои вещи, чтобы их постирали. Настойку плавно опустили на прикроватный столик и ушли, с размаху закрыв дверь. "Чудесно!" — про себя съязвила девушка, сев на край кровати и подняв к губам напиток. Стеклянные стенки грели руки. Отвар оказался сладким и пряным, хотя слегка отдающим горечью. Горло немного болело, но тёплая жидкость полностью устранила это. После пары глотков внутри разлился жар, стало тепло и уютно. Когда Амели выпила весь бокал, её потянуло в сон. Даже любопытство, советующее ей залезть в каждый укромный уголок спальни, уменьшилось и говорило тише с каждой секундой. Она переоделась и залезла под мягкое, как пёрышко, одеяло, опустила голову на взбитую подушку. А потом, обратив внимание на свет, приподнялась и потушила свечку в настенном канделябре. Через полуприкрытые глаза она увидела тянущуюся к ней ладонь из темноты. Или это был уже сон?..Кингчесс
12 ноября 2017 г. в 18:17
В самом начале была только комната. Комната, выложенная чёрным и белым мрамором. Огромная, похожая на зал для оперных представлений. Потолок возвышался где-то вне досягаемости взгляда, непроницаемо тёмный. Белые вкрапления на нём складывались в созвездия, и низко свешивающийся канделябр с несколькими рядами свечей был похож на луну.
Пол делился наподобие шахматной доски: чёрная сторона, белая сторона и шахматная клетка между ними. С углов, в метрах десяти над полом, смотрели безучастные горгульи. Одна сидела, задумчиво склонив голову и подперев её рукой. Другая встала в полный рост, уверенно, держа в руках копьё и щит. Третья сверкала хищными глазами, держа в одной руке веер, а другой придерживая подол в реверансе. Последняя устремляла устало-безразличный взгляд вперёд, делая шаг.
У пола была странная черта: он был вогнут к середине, словно некто тяжёлой рукой заставил мрамор прогнуться. От этого камень казался мягким, будто олицетворяя ложе Морфея. Тёмно-коричневые, близкие к чёрному, колонны в ряд стояли у стен, поддерживая изгибающийся свод.
Комната стала местом, где всё началось. Она открыла глаза.
Она открыла глаза и увидела чёрную пустоту, окружающую её со всех сторон. Тело притягивало к земле, но вокруг будто распростёрся бесконечный космос с маленькими далёкими вкраплениями планет. Она приподняла руку, желая отправиться к звёздам и вырваться из власти действующей на неё силы, но притяжение не отступало, и рука рухнула обратно, больно ударившись локтем.
Девушка попробовала привстать. Это оказалось легче, чем она ожидала, но перед глазами засверкали тёмные пятна. Она застыла, пока, наконец, не увидела плиты цвета молочного шоколада и свои длинные тёмные волосы.
Следующими ей попались на глаза её алые кроссовки с засохшими чёрными пятнами грязи. Свободные штаны болотного цвета резко сужались у лодыжек. Она проверила многочисленные карманы, но все они оказались пусты. Только в неглубоких кармашках своей серой кофты на замке она нашла несколько чеков из универмага и конфетную обёртку.
Вот, впрочем, и всё, что у неё было по пробуждению.
Девушка осмотрелась, пытаясь представить размеры этого зала, но границы расплывались и незримо отодвигались всё дальше с каждой новой замеченной ею деталью. Она разве что могла очертить начало и конец той светлой части доски, на которой сидела, а темнота, отражающаяся от стен, словно в зеркалах, бесконечно множилась. Девушка вздохнула, прерывая своё занятие. Всё напоминало сон, сюрреалистичный, не имеющий границ, непредсказуемый и почти знакомый. Что-то в этой шахматной доске вызывало мягкую тоску воспоминаний. Но, вопреки фантастичному виду зала, ушибленный локоть всё ещё немного саднил, кроссовки, постукивая по плитам, выбивали чёткий ритм, глаза видели прямо и ясно. Время тянулось реалистично медленно.
Она посмотрела перед собой, прежде всего повторив факты, в которых не сомневалась.
«Меня зовут Амелия, — твёрдо знала она, роясь в портмоне каждодневных привычных истин. — Мне 17. Я на осенних каникулах и каждый свободный день гуляю с друзьями».
Пришлось вскрыть свою память, как консервную банку, чтобы вытащить в свет последние, ещё яркие образы. Обычная прогулка. С подругой, Машей, до центра города, потом к ней в гости. В гостях до вечера, темнеет, звонок родителям. Через пару минут они перезванивают, спуск по лестнице. Тёмный автомобиль перед входом. Было ли что-то после? Да, кажется, родители весело болтали на передних сиденьях. Ужин. Белоснежная ванна, мягкая кровать со свежим постельным бельём. Гаснет свет.
«И это всё?»
Пустота. Пелена быстро сменяющихся кадров рассеялась перед глазами, словно закончившееся кино. Даже ряд воспоминаний, такой собранный и последовательный, будто лишний раз подтверждал недоверчивое предположение: «Это не сон». Но пол — величественно широкие плиты — был на ощупь слишком мягким для мрамора, слишком мягким для любого материала, и такой пластичный, что можно двумя пальцами смесить узоры на нём в одну кривую линию.
Что это: сон или реальность? Ответ мог подождать. Амели решила сначала найти выход из этого зала, жуткого в той же степени, что и великолепного.
Она повертела головой, и новая деталь, внезапно появившаяся в интерьере, заставила её испуганно охнуть. Нелепая в тёмной атмосфере помещения, посреди смоляно-чёрной стены, появилась дверь. Обыкновенная зелёная дверь с потёртой бронзовой ручкой. Её порог был в нескольких сантиметрах от пола, но это не волновало Амелию настолько же, насколько её неожиданное появление. Она готова была поклясться, что стена за ней оставалась пустой ещё несколько минут назад.
— Удивительно, — медленно проговорила она, настороженно поднимаясь на ноги.
Звук своего голоса, отражённый эхом пустующего зала, приободрил её. Она постояла в паре метров от двери, ожидая, что та резко распахнётся, но этого не произошло. Осмелев, она подошла совсем вплотную, припадая ухом к замочной скважине. Ни шорохов, ни скрипов, ни писков — стояла абсолютная тишина. Из узкой щели под дверью лился дневной свет. Поколебавшись ещё секунду, она закрыла глаза, повернула ручку, дёргая дверь от себя, и сделала шаг вперёд. Лоб почувствовал болезненное прикосновение лакированного дерева.
— Ай, — Амелия тихо вскрикнула. — Ладно, а теперь как надо.
Петли противно заскрипели, испорченные временем. Однако стоило девушке полностью оказаться за порогом, как звук исчез, будто внезапно его выключили. Она почти не удивилась этому, оборачиваясь, чтобы захлопнуть дверь. Но та уже закрылась.
«Всё-таки сон», — подумала Амели, входя в облако светящейся на солнце пыли, словно разбивая компанию мошек.
Место, в котором она оказалась, совсем не было похоже на мрачный зал. Обстановка напоминала средневековый замок: стены были сделаны из камня и украшены гобеленами с пейзажами гор, равнин, городов; по коридору тянулся длинный красный ковёр с цветочными узорами; солнечный свет свободно проникал сквозь окна, не обрамлённые рамами. На деревянной тумбочке у стены стояла расписанная узорами ваза с золотыми контурами. Из неё выглядывала нежная сердцевина срезанных незабудок. Голубой букет, покачивающийся от лёгкого ветерка, придавал всей картине живости, вот только…
Не было ни единого звука. Гробовая тишина оглушала настолько, что набатом в висках билось собственное сердце. Каждый шаг был бесшумен, ветра словно не существовало. Амели охватил страх. Она дважды хлопнула в ладоши рядом с ушами, но, к её ужасу, ничего не услышала. Она позвала в голос «Господи!», и её рот беззвучно двинулся, как у рыбы. Девушка схватилась за уши, ощущая пульсацию крови в них, принялась их массажировать, тереть, но они были словно чужими. Паника сгущалась.
Из-за поворота вынырнули двое: брюнет, одетый во всё чёрное, с аккуратной новой книгой в руках и его спутник, явно скучающий от их болтовни, исследующий стены коридора с тщательностью археолога. Спутник зарылся руками в медовых волосах, отводя назад нависающие над лицом пряди, потом бессознательно опустил взгляд. Темноволосый парень был поглощён книгой, но через пару шагов заметил остановку своего компаньона. Тот ошарашено смотрел перед собой, и он тоже перевёл взгляд.
Амелия испугалась только в первую секунду, когда они появились. Во вторую, когда скучавший парень запрокинул голову, запустив пальцы в волосы, она не сдержала облегчённой улыбки. Коридор был достаточно длинным, и, не желая больше слушать ругань собственных мыслей, она бегом ринулась к ним навстречу. Оба парня следили за ней удивлённо, не двигаясь с места, но оценивая каждый её шаг.
— Помогите мне, — вырвалось у неё вслух, но она не знала, громко или тихо.
Ей ответили удивлёнными взглядами. Парни повернулись друг к другу, о чём-то поспорили, они хмурились и их челюсти резко двигались вверх-вниз. Светловолосый, к которому она подбежала ближе, схватил её за плечи и потряс с выражением злости на лице. Он орал, наверное, оглушительно, но для девушки он дёргался, словно кукла-марионетка, не издавая ни звука.
— Я ничего не слышу, — отчаянно проговорила Амелия, сглатывая застрявший в горле ком. По растерянным лицам она поняла, что её слов не разобрали, и повторила громче: — Я ничего не слышу.
Её голос в голове звучал уверенно, хотя тело начала бить дрожь. Парни покачали головами, всё ещё показывая непонимание, стоило ей бросить на них взгляд. Девушка решила говорить жестами.
«Я, — она ткнула указательным пальцем себе в грудь, — ничего, — руки сделали крест перед её лицом, — не слышу», — оба указательных пальца повернулись к ушам.
Только после этого спутник брюнета закивал, сказал что-то и, порывшись в карманах, выудил небольшой блокнот с карманной, держащейся за него шариковой ручкой. Быстро начертив пару слов, он протянул его Амели.
«Как ты здесь оказалась?»
Она взяла ручку, ощущая, как с этим движением её начинают буравить два заинтересованных взгляда. Попытавшись пристроить гнущийся блокнот на своей руке, она присела на корточки, укладывая его на пол и наклоняясь, чтобы ей было удобно писать. Оба парня так же присели рядом.
«Я не знаю».
Взгляд брюнета приобрёл странное, смиренное, но ироничное выражение, будто такое заявление не редкость, и он уже давно от него устал. Его друг же, напротив, сменил взгляд на подозрительный, впиваясь им, будто иголками в мельчайшие части одежды и лица девушки. Впрочем, её разрывали на куски страх и истерика, поэтому, хорошо рассмотрев её, парень положил свою твёрдую руку ей на плечо. С сосредоточенным лицом он кивал и бубнил нечто, скорее всего, успокаивающее, параллельно выписывая предложение за предложением в блокноте.
«Не бойся. С твоим слухом всё будет в порядке, мы сможем тебя вылечить. Только не плачь. Возможно, нам будет легче тебе помочь, если ты покажешь нам, откуда пришла».
Амели резко встала, напугав своих помощников. Она повернулась, жестом подзывая их. Её ноги тряслись, через руки словно проходила вибрация, и она сжала кулаки, чтобы не чувствовать хотя бы импульсы на кончиках пальцев. Девушка подошла к повороту, из которого вышла после перехода сквозь зелёную дверь. Её сердце билось часто, тревожно. Какой-то звон смешивался с глухими барабанными ударами в её голове, он был тихим, но болезненным, сверлящим.
Она отпрыгнула к окну, желая увидеть странную зелёную дверь, вмонтированную в каменную стену, но, как и предсказывала интуиция, её там не оказалось. Амели нерешительно застыла, неверящим взглядом выискивая на ровной стене затаившуюся изумрудную дверцу с потёртой бронзовой ручкой.
Брюнет заметил её состояние, выхватил у друга блокнот и быстро черкнул:
«Как ты пришла?»
Девушка ответила сразу:
«Через зелёную дверь».
Парень окинул её запись недовольным взглядом и вздохнул, что-то сказав в сторону. Его спутник обходил стену, иногда кидая взгляд через плечо на Амели, беспокойный и сочувствующий. Брюнет показал ему запись, и он махнул рукой, продолжая свой поиск.
Звон не давал девушке покоя. Он становился громче. Он был многоголосым, пронзительным, режущим уши, словно наносил по телу раны тупым ножом. От него туманилось сознание, он перебивал мысли, сводя их к единому неприятному писку. Этот звук, он был похож на… крик. Птичий крик. И он исходил откуда-то вовне.
— Птица верещит? — вслух, с задумчивым выражением спросила девушка, хотя собиралась об этом только подумать. Парни в тот же миг обернулись к ней.
— Птица верещит? — более уверенно и громко повторила она, выглядывая в окна, мельтеша между коридорами, чтобы увидеть источник звука.
Ей казалось, что он приближается. Сверло проходило сквозь её голову, увеличивая дыру с каждой секундой. Ей было сложно соображать, но единственная мысль, резко впорхнувшая в её голову и разогнавшая взмахами длинных крыльев остальные: желание заткнуть невидимую птицу как можно скорее. Её не волновало, как выглядит её поведение со стороны, ей нужно было любой ценой остановить этот безобразный концерт, грозивший взорвать её барабанные перепонки.
«Ты не могла бы подойти к тому месту, где была дверь?» — значилось в поданном ей блокноте.
Амели сделала несколько шагов в том направлении, как, внезапно, шум усилился. Человек бы явно надорвал голос подобным криком, сотни птиц же верещали в её голове безо всякой усталости. Ни одна из них не замолкла. Девушка сделала ещё один небольшой шаг вперёд, и её колени подогнулись. Голову разносило на части, словно она была зажата под сотнями мегатонн воды. Амелия осела, руками зажимая уши, только бы прекратить дьявольскую пытку ультразвуком, но её дрожащее тело снова покачнулось, и… она упала вперёд.
Её голова лежала на краю ковра, в паре сантиметров от стены. Хотя ей казалось, что громче уже быть не может, но незримые птицы могли, всё выше забираясь по нотам звонкого женского «сопрано», при этом не превосходя возможность слышать. Она завизжала от поразившей её боли, но это не помогло заглушить режущий крик в голове.
Через, как казалось ей, вечность, шум начал затухать, смягчаться. Вскоре он исчез совсем. Тогда Амели осмелилась открыть глаза и увидела склонившуюся над ней тёмную фигуру, держащую свою такую же тёмную руку на её голове. Она не двигала ничем, кроме глаз, пока от птичьего визга не осталось только спокойное эхо.
Сев, она придерживала грубую ладонь на своей голове. «Чёрный человек», спасший её от песнопения сирен, с участливым видом задал вопрос, чуть кивнув ей. Что это вопрос было понятно из его ожидающего вида и обеспокоенного взгляда.
— Кхм… Всё в порядке, — девушка чувствовала першение в горле, так что не знала, насколько ясно её слова дойдут до адресата, но тот спокойно улыбнулся в ответ.
Он махнул одной рукой рядом с её головой в непонятном жесте и медленно попытался приподнять другую. Стоило последнему кончику его пальцев отделиться от волос Амели, как тело снова пронзила боль. Крики вернулись с новыми силами, оглушая второй волной до ухода в беспамятство.
— Нет, — яростным и отчаянным воем вырвалось из неё.
До того, как лишиться рассудка, девушка перехватила осторожно повиснувшую в воздухе ладонь, снова прикладывая её к затылку. Боль улетучилась, мучительную симфонию остановила пауза. Она смогла сделать судорожный вдох, чтобы ослабить давление на грудь, и с этой тяжестью вырвались слёзы.
— Нет, — жалобно, рыдая, умоляла она, ощущая растёкшиеся по её щекам реки, но боясь отпустить прижатую двумя руками спасительную ладонь.
Глаза защипало солью от собственных слёз. Она не могла поднять веки, но и не собиралась этого делать. Ей нужна была только защита от испепеляющего сознание звука, которая сейчас покоилась в её руках.
Вдруг она почувствовала, как из вертикального положения её перевернули в горизонтальное. Проглатывая собственное удивление, она раскрыла глаза, часто моргая, чтобы согнать размытую стену слёз. Пока брюнет шёл рядом, покорно оставляя свою руку на её голове, его спутник нёс её на руках, морщась и, похоже, оспаривая такое распределение ролей. Парень в чёрном повёл уголком рта, сведя брови и прикрывая глаза, отчего Амели легко прочла, почти услышала, оскорблённое «Тц».
Её спустили по винтовой лестнице на последний этаж, раскрыли деревянные двери, за которыми оказалась небольшая, но хорошо обставленная больница. Кроватей восемь или десять стояли в два ряда, из множества окон над ними лился свет. В конце помещения нависала ширма, за которой виднелись шкафы с разнообразными мензурками и столик на колёсах, а в открытом углу бледным пятном светился умывальник.
Чистое постельное бельё пахло мылом и цветами, но также отдавало медицинским спиртом. Характерный для палат запах медикаментов по-особому успокаивал Амели. Её уложили бережно, откинув в сторону одеяло и сразу накрыв им. Брюнет не отходил от неё, не вырывал руку, так что поводов для беспокойства больше не было. Вскоре вышедшая из-за ширмы медсестра присела перед ней, как маленькой протягивая ложечку с зелёной смесью. Девушка не понимала, что она говорит, но послушно подняла голову, перехватила одной рукой ложку и залпом проглотила смесь.
Она оказалась на вкус противной, горькой и ещё такой, что даже выворачивало. Амели порадовалась, что её никто не предупредил о вкусе гадкого сиропа, но медсестра протянула ей ещё одну ложку с улыбкой воспитателя детского сада. Кривляясь, она осилила все три.
Помахав на прощание, светловолосый парень и медсестра удалились. Девушку накрыл новый приступ отчаянья, и она всеми силами вцепилась в спасительную руку, вдобавок зажимая её между собой и подушкой. Парень скривился, но она постаралась вместить во взгляд всю свою мольбу.
Стоило на миг прикрыть глаза, и её накрыла темнота, а тело стало мягким, словно вата.