Призрачный след

      За окном шумел дождь. Он то усиливался, то практически затихал, но не прекращался ни на мгновение. Сезон дождей в этом году начался практически на неделю раньше обычного, а усердствовал так, будто припозднился на месяц. Неджи передвинул какие-то склянки на тумбочке, выстраивая их в идеально ровную линию. В данном действии не было ровным счетом никакого смысла, так же, как и в его пребывании здесь. Вот только после утренней тренировки ноги сами принесли его в госпиталь. Без Кин на полигоне было… пусто. А ведь Хьюга пребывал в уверенности, что будет наоборот — спокойно. И он наконец-то сможет нормально потренироваться, без глупых комментариев и неуместных высказываний. Неджи с искренним раздражением взглянул на Кин, досадуя, что не имеет возможности прямо сейчас высказать все, что думает по поводу и без. Но Кин спала. Вернее, так до сих пор и не пришла в себя. Хьюга снова передвинул склянки, выстраивая их на этот раз по росту. Шизуне-сан, которая занималась их ранами после той провальной миссии, сказала, что в этом нет ничего странного — организм сосредоточен на восстановлении чакры и просто не запускает иные процессы, чтобы не отвлекаться от главного. Но все же видеть Кин настолько… безучастной было до ужаса непривычным. Неправильным. Неджи снова бросил взгляд на кровать. Ее лицо совершенно не напоминало лицо спящего человека, даже тогда, когда он нашел ее, Кин выглядела более умиротворенной. Сейчас же сведенные в линию брови, движущиеся под веками глаза и сжатые губы говорили о чем угодно, кроме спокойствия. Словно бой для нее все еще продолжался. Неджи дернул головой, отгоняя навязчивое воспоминание, но оно настойчиво вставало перед глазами, не позволяя от себя отмахнуться.       Ему не хватило минуты. Одной единственной минуты, чтобы успеть. Никто и никогда ничего не скажет по этому поводу. Никто, кроме собственного внутреннего голоса, который занудно твердит о том, что эта минута ничего не изменила бы. Он все равно ничего не смог бы сделать. Так может, этой минуты не было? Неджи сам не знал этого или не хотел знать? Вот только от отвратительно кислого привкуса собственного бессилия никак не избавиться. Наверное, самым простым было отключить бьякуган и просто не видеть, но этого Хьюга себе не позволил. Досмотрел до конца, против воли любуясь смертоносным танцем и выверенной точностью движений. Это было красиво. Если забыть о том, что это все-таки бой, а не танец.       С первым шагом Неджи на опушку начался дождь. Редкие вначале капли за несколько мгновений обратились в сплошную серую стену, надежно отрезающую каждого от лишних глаз и звуков. Но для бьякугана это не могло быть помехой, вот только Хьюга упорно казалось, что сейчас глаза его подводят. Он не видел то, что должен был видеть. Ни единого огонька чакры. Неджи сам не понял, откуда взялись силы и скорость, чтобы практически в одно мгновение преодолеть последние метры.       Бывают моменты, когда мир вокруг предстает с удивительной четкостью: вот и сейчас каждый штришок видимой им картины буквально отпечатывался в мозгу. Проплешины от взрывов и вздыбившаяся комьями земля. Неестественно зеленая трава, с которой дождь смывал бурые пятна крови. Какие-то щепки и обломки кости, леска, о которую он практически споткнулся, опускаясь на колени перед телом Кин. Секунда промедления, нерешительности, и вот уже ставшие вдруг ужасно непослушными пальцы с трудом нащупали пульс. Удар. Еще один. Хьюга бесшумно выдохнул, на секунду прикрывая глаза.       — Очень дурной способ самоубийства, — он не думал, что услышит ответ, и все же надеялся на привычное «не дождешься». Просто чтобы убедиться в том, что все не так плохо, как ему показалось в первую минуту. Ответа предсказуемо не было. И еще кое-что, что вызывало беспокойство. Для любого шиноби есть нечто практически столь же ценное, а для некоторых и более ценное, чем жизнь. Чакра. Каждый знает, что есть определенный предел, переходить который нельзя. Всегда оставлять немного, хотя бы один процент резерва. Иначе — очаг чакры можно и не запустить заново. А сейчас бьякуган различал лишь слабый огонек, который мерк с каждым ударом сердца. Будто последние крохи чакры по-прежнему куда-то уходили. Следовало поспешить.       Уйти далеко тогда не получилось — они практически сразу наткнулись на Какаши-сенсея. Правда, тот предпочел попытаться найти след Саске, выделив им для помощи одного из своих призывных псов. Но, насколько знал Неджи — безуспешно. Дождь надежно скрыл все следы. Хьюга недовольно скрестил руки на груди, выделив наконец еще одну причину своего раздражения. Причина звалась Учиха и оставалась таковой вот уже больше года. Обычно Учиха Саске вместе со всеми своими странностями и навязчивыми идеями являлся проблемой Кин, но чем дальше, тем виртуознее эти двое втягивали во все это его самого. Пока он перестал с уверенностью отделять проблемы личные от проблем общекомандных. Как-то они причудливо переплелись и срослись настолько, что проблема Учиха вдруг стала проблемой команды. И, как Неджи сразу и предполагал, ничем хорошим это не закончилось. Результат, так сказать, был прямо перед глазами. Хьюга резко развернулся к окну, словно пытался разглядеть что-то сквозь пелену дождя. На самом деле, он не видел сейчас ровным счетом ничего.       Тихий, будто нарочито предупреждающий, скрип двери привлек внимание Неджи. В оконном стекле он увидел отражение заходящего в палату Какаши-сенсея.       — Привет, — улыбка, пусть и невидимая сквозь маску, казалась фальшивой и нарочитой. Хьюга коротко кивнул в ответ, но поворачиваться не стал. Он знал, что многих раздражала эта его манера разговаривать, стоя спиной к собеседнику, и при этом демонстрировать, что он прекрасно видит все, что происходит позади. Кого-то это выводило из равновесия, кому-то казалось проявлением высокомерия, но эффект неизменно доставлял Неджи определенное удовольствие.       — Поговорим? — предложил сенсей, разворачивая находящийся в палате стул для посетителей и усаживаясь на него, примостив руки на спинке.       — О чем? — нет, Хьюга, конечно же, догадывался, какая сейчас самая актуальная тема для разговора, но тянул время, определяя, что можно сказать, а что нет. Насколько он знал, доверительных отношений с наставником не сложилось в команде ни у кого. Учиха общался с Какаши-сенсеем больше, особенно в последние месяцы, но Неджи не думал, что там примешивалось что-то кроме изучения техник. Хатаке Какаши никогда не вел доверительных бесед и не стремился залезть в душу, чем в свое время грешил Майто Гай. За это Хьюга был ему благодарен — свое он предпочитал оставлять своим, а личное пространство оберегал чуть ли не больше, чем кошелек. Кин придерживалась в целом аналогичной позиции, так что ни о каком доверии речи здесь не шло. Неджи доверял их наставнику не больше, чем любому другому джонину.       — Ну, думаю, ты догадываешься, о чем, — Какаши являл собой воплощение внимания и терпения, — что здесь произошло, пока меня не было?       — Учиха Саске был похищен из Конохи подручными Орочимару. Миссия по возвращению провалилась, — изложил Неджи официальную версию, продолжая наблюдать за выражением лица сенсея через отражение на оконном стекле. Занятие, впрочем, изначально бессмысленное: трудно что-то прочитать на лице человека, когда этого лица один глаз на виду и есть.       — Это все, что ты хочешь мне сказать? — пристальный взгляд буквально жег между лопаток, и Хьюга усилием воли подавил желание передернуть плечами, избавляясь от неприятного ощущения.       — Да.       — А как насчет того, что «подручные», вернее, «подручный» присоединился к Саске уже после его ухода из деревни?       — Понятия не имею, — умение врать с совершенно честным лицом — тоже часть искусства шиноби, так же, как и умение ложь распознавать. Но Неджи и правда не знал, почему Саске не встретили сразу на выходе из деревни. Так что ответ был совершенно искренен, ну, а непосредственно к чему он относился — это уже совсем другое дело.       — Почему Саске ушел из деревни? — Какаши тоже прекрасно понимал, что неопределенные вопросы оставляют достаточно простора для неопределенных ответов.       — А вы не знаете, сенсей? — Неджи даже повернулся ради такого дела. Последнее слово он вполне отчетливо выделил. Ему показалось, или на мгновение невозмутимая маска Какаши дрогнула? — В последние месяцы вы общались с ним намного больше, чем я. Так почему ваш ученик покинул деревню? Может быть, нашлось нечто, что ему не смогли дать здесь?       Хьюга резко отвернулся обратно к окну. Все-таки не сдержался: копящееся раздражение искало выход. Он злился и на Учиха, который заварил всю эту кашу, и на себя, который повелся на просьбу Кин, и вообще на всю эту дурацкую ситуацию, что почему-то никак не хотела оставить его равнодушным. Какаши-сенсей молчал. Неджи решил бы, что он ушел, но отражение на стекле говорило совсем о другом. Повисшее молчание было на редкость неуютным и пахло так и не разразившейся грозой. Тяжелый воздух сдавливал горло, и Неджи все казалось, что он никак не может вздохнуть. Ему хотелось этой грозы, дать излиться своей злости, раздражению и наконец начать дышать свободно, но вместо этого его пальцы лишь сильнее стиснули край подоконника.       — Нам не о чем разговаривать здесь, — он прижался лбом к стеклу, стараясь отрешиться от эмоций и просто смотреть на дождь. Говорят, зрелище бегущей воды обладает на редкость успокаивающим эффектом. Вот только с ним это почему-то не работало.

***

      Темнота. Вязкая, давящая, всепроникающая темнота. Она падала в нее, тонула, захлебываясь бесконечной чернотой, из которой не было выхода. В ней можно блуждать бесконечно. Года и века, целую вечность, в которой нет и не будет ничего, кроме темноты. Пусть будет так. Принять это оказалось удивительно легко. Просто расслабиться и позволить себе раствориться в бесконечной черноте. Не существовать. Покой и пустота. Казалось, все ее существо уже смирилось с небытием. Но нечто в самой глубине никак не давало успокоиться, упорно прогрызая себе путь наружу.       Алый проблеск в темноте напоминал капли крови. Один, второй, третий — их становилось все больше, пока алое окончательно не поглотило черное. Цвет сменился, но изменилось ли хоть что-нибудь еще? Какая разница, в какой пустоте раствориться и утонуть, в черной или алой? Но разница определенно есть, она звенит тревожной струной, призывает к действию, вот только делать как раз ничего и не хочется.       — Предпочитаешь сдаться и сдохнуть? — голос разрывает пустоту. Он приносит с собой смутный образ неверных теней, шорох ткани и потрескивание свечей, но здесь всему этому нет места, и голос становится тугой серебряной нитью. На алом фоне она смотрится донельзя чуждо и неправильно. Алое недовольно ворчит, шипит и скалится, пытаясь растворить, поглотить серебро. Но оно опоздало. Пустота сминается, заполняясь ворохом неясных образов и слов, постепенно обретающих смысл. Серебряных нитей становится все больше, они оплетают алое, увлекая его куда-то в глубину, надежно пряча за слоем черноты. И алое, и серебряное — все вновь накрывает темнота, но она уже не кажется бесконечной. Она — живая. Стоит только вслушаться в нее, всмотреться, и темнота рассыпается на мириады огоньков-воспоминаний, тысячи слов и мыслей, сквозь которые нечто все пытается докричаться до нее. Кажется, она изрядно здесь задержалась. Пора… возвращаться?       Сквозь темноту до Кин доносились голоса. Она рефлекторно задержала дыхание, не желая раньше времени оповещать кого-либо о своем пробуждении, и прислушалась.       — …миссия провалилась, — донесся до нее обрывок фразы. Голоса слышались словно через толщу воды, а разум с трудом улавливал смысл сказанного. Какая такая миссия? Кин сосредоточилась, пытаясь вспомнить, что же было до темноты. Ведь что-то должно быть или нет? На мгновение она испугалась, что эта темнота что-то сделала с ее памятью, лишила чего-то ценного, но спустя один удар сердца темнота отступила, а разум наполнился обрывками воспоминаний.       Здесь холодно. Смерть всегда имеет холодный привкус. Она медленно идет между телами, удивляясь тому, как мирно и задорно играют солнечные зайчики на хитаях мертвых шиноби. Но одно тело привлекает внимание — человек судорожно прижимает к груди крепко сжатый кулак. Что же такого ценного он схватил за секунду до того, как жизнь покинула его тело? Кин с трудом разжимает сведенные судорогой мертвые пальцы, и ей на ладонь падает маленький обломок кости. Она смотрит на него бесконечно долго — на всей этой холодной мертвой поляне он единственный словно до сих пор источает жизнь и пульсацию чакры. Такой знакомой чакры. Но все это ей, конечно же, чудится. Кин убирает осколок в карман, но ни о чем другом думать уже не может.       Еще час назад она не стремилась нагнать беглецов, теперь же душу Кин разрывали два противоречивых чувства: она злилась, что Шикамару взял настолько медленный темп, давила эту злость и обмирала от страха, пытаясь представить, что же будет, если вдруг они будут двигаться слишком быстро и достигнут цели.       Ловушки временно остудили пылающий разум, заставив сосредоточиться на том, что происходило вокруг, но череда взрывов опять смешала все в одну кучу. Она хотела идти дальше, идти одна. И практически ненавидела в этот момент Хьюга, оказавшегося слишком искусным, чтобы получить хоть какие-то травмы. Для него самого было бы лучше остаться здесь. Там впереди — слишком опасно. Опасно для всех, включая ее саму, но об этом Кин предпочитала не думать. Кусочек кости жег карман, и больше всего на свете она хотела убедиться.       Аверс или реверс? Длинная или короткая? Она не узнает этого, пока не достигнет цели. Впервые за много лет ее спокойствие шло трещинами, и Кин была совершенно не уверена в своей способности скрыть чакру. Но это уже не было важным — там, впереди, она ясно чувствовала ту самую единственно верную чакру. Ее она узнала бы везде. Почему-то крепла уверенность, что перед ней не клоны и не ловушка. В кои-то веке Кин повезло достать именно ту фишку, на которую она рассчитывала.       Две чакры разделились, и никаких мыслей в голове не осталось. Только пьянящая сумасшедшая радость. Теплое.       — Плохо притворяешься, — на этот раз голос Кин услышала четко. Она привычно потянулась своими чувствами сенсора, пытаясь определить, кто же находится в непосредственной близости от нее, но натолкнулась на пустоту. Если чакра и была, то где-то настолько глубоко и в таких малых количествах, что дотянуться до нее сейчас оказалось непосильной задачей. На мгновение Кин испугалась, что все повторилось и… но сковывающей ее печати она тоже не чувствовала, так что, скорее всего, нужно просто подождать. И все же — как история любит ходить по спирали! Она улыбнулась и открыла глаза.       Неджи стоял у окна, скрестив руки на груди, и всем своим видом являл воплощение крайней степени недовольства. Кин почувствовала, как ее улыбка становится все шире, пока от нее не начали болеть скулы. Вне всякого сомнения, сейчас должен последовать взрыв.       — Ты находишь что-то смешным? — обманчиво ровный голос только подтверждал ее предположение.       — Я тебе уже говорила, что ты ужасно милый, когда злишься?       — Кин!!! — если бы волна ки была самую чуточку более материальной, то ее уже снесло в стену вместе с кроватью и всей остальной палатной мебелью.       — Это была последняя авантюра, в которую я ввязался по твоей милости, — каким-то невероятным усилием воли Хьюга взял себя в руки и эту фразу произнес абсолютно деревянным голосом, от которого Кин резко растеряла всякое желание шутить дальше.       — Прости, — совершенно искренне повинилась она, еще толком не представляя, за что именно извиняется, но с Учиха это обычно срабатывало безотказно, а определить логическим путем, что именно не так, все равно было невозможно.       — За что? — Неджи приподнял бровь и отчего-то стал выглядеть еще более неприступно, словно каменной стеной отгородился.       — М-м-м, — смутное ощущение, что вокруг одни сплошные взрывные печати, а под ногами тонкая леска, стало донельзя отчетливым, — за авантюризм? И идиотизм, — добавила она после паузы, вспомнив, каким именно словом обычно Неджи величал все их авантюры.       — Зачем ты туда полезла? Кажется, приказ звучал как «следить и наблюдать», — Хьюга как-то уже более мирно фыркнул и уселся на стул, в кои-то веке предоставив ей возможность разговаривать не с его спиной.       — Так вышло, — Кин села на кровати, натягивая одеяло до самого носа. Подобрать более логичный ответ все равно не получалось.       — Ты знала, — Хьюга не спрашивал, он утверждал, отчего ей делалось откровенно неуютно. Словно каменные стены становились все толще и нависали со всех сторон.       — Я не была уверена. Но это ничего не изменило бы.       — Ты могла сказать хотя бы мне.       В эту секунду Кин отчетливо осознала, как же ей не хватает длинных волос — просто чтобы забиться поглубже в них, потому что одного одеяла, чтобы отгородиться от этого холода, ей определенно не хватало. А на ум, как назло, не лезло ничего, кроме банального «я больше так не буду». Целую минуту Кин изображала всю бездну искреннего раскаянья, на которое была способна.       — Ладно. Я не о том зашел сказать, — Неджи вдруг порывисто поднялся со стула и снова отвернулся к окну. — Наши тренировки закончены. Совместные, я имею в виду.       — А? — Кин моргнула, пытаясь уложить в голове эту мысль и осознать, что, судя по всему, задела Хьюга даже сильнее, чем показалось вначале.       — Хиаши-сама сказал, что сам будет учить меня. Так что, с учетом миссий, думаю, ни на что другое времени просто не останется.       — Это же хорошо, — Кин моментально успокоилась, сообразив, что дело по сути оказалось совсем в другом, — нет! Это просто прекрасно!       — Ты так думаешь?       — Конечно, — на странный тон, которым был задан вопрос, Кин просто не обратила внимания, — ты же сам всегда говорил, что все эти самостоятельные копания — совершенно не то и нужен наставник. И если он действительно будет учить тому же, чему учат вашу главную ветвь… Вообще-то давно пора, — как-то скомканно закончила она, понимая вдруг, что сам Неджи совсем не в восторге от перспективы. — Что-то не так?       — Да нет, все так. Вот только что будешь делать ты?       — Ну… я что-нибудь придумаю, — Кин прекрасно понимала, что эффективность одиночных тренировок еще ниже тех, что были у них до того. Так же, как понимала, что отсутствие наставника может отбросить ее очень далеко назад. Но это не значило, что она собиралась сдаваться. Если уж нашла в себе силы, чтобы открыть глаза сегодня, то найдет их, чтобы сделать шаг вперед, а потом еще один и еще. Столько, сколько потребуется, чтобы однажды обрести за поворотом то, что пока оставалось лишь призрачной нитью в руках.       — Невозможного — не существует.