Правила поведения, или возможно ли найти лучшее отношение к людям и инструкциям?

      Казалось, дверь хлопнула целую вечность назад, а он все сидел на полу. Несмотря на досаду и раздражение от её «нет» и, не полностью еще усмиренную, фобию по имени «мсьё ЗорькИн», Андрей, с горечью и грустью, соглашался с Катей. Он очень запутался в своей жизни. Так много врет сам, но презирает фальшь в других, так устал от обмана и сделок, даже с Кирой, а берега не видит…       То есть Пушкарева права. Сначала показ, потом совет, потом освобождение от залога, а потом?.. Что?! С Кирой все настолько трудно, он так нечеловечески вымотан, что хочется… хотя бы передышки. Забыть обо всем, быть свободным. Но от него зависят люди. И что он может им дать? Если они спасут «ЗимаЛетто», что тогда? Он не хочет и не может уйти, не быть президентом. Это его пост! Но что еще ему придется сделать, чтобы защитить свое право быть тут? Андрей уже не знал, хочет ли быть с Кирой или должен быть с ней, и не знал, как понять. Хотелось взять паузу, уехать, подумать. Но для этого надо вздохнуть свободно, а времени на это нет. Дополнительно давила вязкая уверенность, что Кира его просто так не отпустит. Не поддержит его, если…       Получается, он и с Воропаевой только из-за дела? Катины вопросы не давали покоя. Они и раньше покалывали, но где-то на периферии сознания, а в эти минуты он остался с ними один на один. И даже Ромы не было, чтобы как-то отвлечь. Андрей пытался понять, что делать дальше, но решение не находилось. Продолжать самоотречение (коим ему начинали казаться отношения с Кирой) из боязни голосования и продажи акций? Неужели у него в жизни не будет ничего своего? И Катя? Можно ли расслабиться? Он так хотел верить Кате, но ничего не понимал про Зорькина. Тот оставался темной фигурой и вызывал безотчетное беспокойство. Жданову нужно было успокоиться и, раз Катя опять (!) сбежала, он пошел искать друга.       Новый день не принес перемен. Андрею снова было паршиво. Разговор с Ромой ничего не дал. Малиновский по-прежнему считал, что Катя нуждается в подстраховке и наблюдении, пугал разочарованием родителей и невесты, но никаких полезных советов не дал. Андрей не знал, как вернуть Катю и, откровенно говоря, не знал, стоит ли…       Очень тяжело было от ее слов и от ее сопротивления, но он не решался на неё давить. Было очень стыдно, так же, как в начале, а, может, еще больше, ведь теперь он знал Катю гораздо ближе. Он так хотел ей поверить, но было страшно. Без нее было страшно. И он по-прежнему не понимал причин перемен в Кате и подозревал этого её Николая. Андрей смотрел на свою помощницу и пытался понять, есть ли основания у его страха. Жданов был уверен, что есть: этот Зорькин ему категорически не нравился, и Катя, вместо поддержки так по нему ударившая. Умом Андрей понимал Катину боль и ее желание не врать. Но сейчас, оставшись без поддержки, он так хотел встряхнуть Катю и вернуть ее в то утро, когда между ними все наконец-таки стало хорошо. Почему Катя решила бросить его именно тогда? Ответа не было, а значит, ответом был Зорькин.       Катя тоже наблюдала за любимым начальником. И точно так же боялась и тосковала. Она пыталась поддержать его взглядом, внушить, донести, что всегда была и будет ему верна. Вот только Андрей оставался мрачным, хоть и не пытался с ней говорить о чем-то кроме работы, но если утром она еще надеялась на какое-то равновесие, то, вернувшись с обеда, Катя окончательно упала духом. Она узнала этот взгляд: это подозрение, осуждение, неуверенность и тоску на дне любимых глаз. Все это было недоверием ей, Кате. Именно такой взгляд стал ее приговором тогда, накануне показа. В тот день, Он больше ни о чем не спросил, а Она не сказала ничего и в результате проиграла. Больше такой ошибки она не совершит. Только как к нему обратиться, не спровоцировав еще одну атаку? Ответа на этот вопрос не было, но Пушкарева решила действовать в любом случае. Она слишком сильно хотела вернуть доверие Андрея. Именно его доверие стало для нее дороже всего на свете, дороже его драгоценных, но фальшивых, по её мнению, ласк и, даже важнее собственной растоптанной, стенающей совести…       Похоже, Андрей сегодня не обедал. Катя в этот день торопилась вернуться и даже на обед ушла позднее, догоняла девочек. В результате её не было около получаса. Уходила, Жданов был на месте, вернулась, и еще на пороге их кабинета ее пронзил мрачный недоверчивый взгляд обожаемого начальника. Даже задуматься не успела, предложила принести ему чаю с печеньем или бутербродов. Он подскочил и потянул её за собой прочь из кабинета и «ЗимаЛетто». Обедать. Снова?       По горькой иронии судьбы, он притащил её в «Мандарин» — тот ресторан, в котором целую вечность назад ей предлагали предать Андрея, получить взятку… Она и так была на нервах, а тут еще и это место. Оно придавило Катю, будто бетонная плита.       Жданов был голоден и, рядом с Катей, которая в кои-то веки не сопротивлялась, его аппетит вернулся. Андрей заказал себе хороший, сытный обед, а Катю уговорил на пирожные с чаем.       Заказ давно принесли, но она только ковырялась в десерте, хотя совсем не было похоже, что Катя сидит на диетах. Она была вся такая поникшая, что сердце замирало. Но ее печаль еще и давала надежду, что Катя жалеет о своем решении оттолкнуть его. Ободренный этой мыслью, Андрей начал разговор.       — Катя, я хотел поговорить о вчерашнем.       Она ничего не ответила, смотрела на него внимательно и немного грустно.       — Я не могу тебя отпустить, Кать. Я не понимаю, что изменилось.       — Ты мне не веришь?       Вопрос был неожиданным, как и все в Пушкаревой. Он снова растерялся.       — Верю во что?       — Что мы не несем для тебя угрозы.       — При чем здесь это?! Я не могу понять и смириться с нашим расставанием.       — Силой вы меня не удержите.       Невыносимая женщина!       — Почему ты так настроена по отношению ко мне? Кем ты меня считаешь?       Катя опустила голову и смотрела куда-то под стол, себе на колени, где, видимо, мяла салфетку. Андрей не дождался ответа и попытался зайти с другой стороны, — Ты раньше не возражала против… то есть, возражала, но не всерь… понимала меня. Откуда у тебя такая решимость действовать? Такой негатив ко мне? Что изменилось?       Катя сердито посмотрела на начальника, придвинулась к нему и прошептала:       — Люди — не игрушки. Не пора ли вам осознать этот факт, Андрей Палыч?       — Кать…       — Я не изменю решения.       — Ты — моя.       Печально улыбнулась, склонила голову набок.       — Я этого не отрицаю. И я готова подождать вас, но не встречаться с вами, пока вы с Кирой. Если вы будете поступать, как вчера, я перееду в кабинет Ветрова.       Ударил кулаком по столу.       — Нет!       — Тише! — зашипела Пушкарева и продолжила, — Уверена, Юлиана Филипповна и Кира Юрьевна с радостью мне в этом помогут. Да и не в них дело. Вы можете удержать меня в кабинете, и что потом?       — Кать, ну зачем вы так? Нам же было хорошо вместе. Не нужно ничего менять. Мы не можем быть врозь!       — Нет, нужно. Так будет правильно. Мы все еще одна команда. В работе я на вашей стороне, но то, о чем мы говорили вчера…       — Да, я понимаю все, что ты мне сказала. Ты права, меня это тоже гложет. Но я не могу…       — У вас нет выбора. Перемены случаются, хотим мы этого или нет. Точнее не так… Совсем запуталась, — Катя сделала пару глубоких вдохов и немного помолчала, пытаясь собраться с мыслями. Хоть ей и было непросто казаться стойкой рядом с Ним, она не собиралась отступать и вскоре заговорила нежнее, — Есть неизменное. Я буду вас любить, что бы ни случилось. Я готова все сделать, чтобы помочь вам вытянуть компанию: переступить через себя, обманывать, рисковать, работать день и ночь, ринуться в любой бой… но эгоистично и подло использовать других людей ради своей… нашей выгоды. Я так больше не могу. Не буду. Это разрушит меня, вас, любовь…       — Кать…       — Дай мне закончить, пожалуйста… Я понимаю, почему ты так борешься за «ЗимаЛетто», даже себя не жалеешь: ты очень любишь свое дело, а еще на тебя давят ответственность за сотрудников и перед акционерами. Ты до глубины души хочешь все исправить. Я это вижу и чувствую. И в этом буду с тобой рядом до самого конца, не зависимо от того, что на нас обрушится. Со щитом или на щите, как говорится. Но я не допущу, чтобы наши с тобой отношения… наше большее было подлостью. Либо я буду твоим помощником и на этом все, либо, если ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой… тебе придется отказаться от лжи. Точнее от ее части. По-моему, это, все равно, слишком много, слишком большая просьба, поэтому мне кажется, что только работать вместе будет лучше для тебя. Но у тебя есть выбор, просто другой, и тебе нужно подумать и решить, какой из этих путей для тебя лучше. Так, как раньше, уже не будет, не может быть. Прости.       — Ты ставишь мне ультиматум?       — Я от тебя ничего не требую. Точнее, я не угр… не причиню тебе никакого вреда. Клянусь! Я никому ничего не скажу, без твоего согласия, ни при каких обстоятельствах, не наврежу «ЗимаЛетто», сотрудникам, основателям. Я буду помогать тебе с выходом из кризиса, в любом случае!       — Ты мне уже обещала, что никому не скажешь определенную информацию.       — Андрей, а в твоей жизни есть хоть что-то, о чем ты не рассказывал Малиновскому?       — Он работает с нами! Мы — втроем. Я думал, мы — одна команда. Но ты обещала, что никому не расскажешь о залоге.       — Да, я виновата перед тобой. Прости, что я тебе не сказала. Но это моя ошибка и моя вина! У тебя нет причин бояться Коли! Он для меня, как Малиновский для тебя. Ты ведь сам ничего не скрываешь от Малиновского?       Андрею не нравились эти слова, такие неудобные, но такие правдивые. Или нет?       Катя заговорила мягче:        — И ты знаешь, как это трудно — молчать о таком бремени. Мы с Роман Дмитричем помогаем тебе, а Коля был моей опорой. Я — тоже живой человек и мне тоже бывает трудно и страшно… Я тогда не могла обратиться к тебе и опиралась на Колю, как на друга. Никакой романтики между нами не было. Кроме дружбы. Он мне помогал своей светлой головой. Он ТЕБЕ помогал, он заработал много денег, которые мы перевели «ЗимаЛетто». И он предупредил нас о приезде адвокатов. До меня они не дозвонились. Представляешь, что было бы без его помощи? А, знаешь, в каких местах назначали встречи эти адвокаты? И в какое время? Отец бы меня не отпустил никогда! Да мне и самой страшно было. А он, хотя и не силач, но все-таки мужчина. С ним спокойнее.       — Все, что ты говоришь, звучит правильно и стройно. Но вы что-то скрываете, Катенька! У нас все было хорошо, Кира уехала и не могла вас от меня оттолкнуть, это сделал кто-то другой и мы оба знаем кто!       — Андрей Палыч, а вы с Малиновским советуетесь, с кем встречаться?       — Это здесь не при чем! Николай — мужчина, а вы — женщина, и как только у вас появились деньги и полномочия, он начал за вами ухаживать, неужели вы не видите?!       — Роль Коли в моей жизни не больше, чем роль Романа в вашей.       — Скажите Катя, вы его любите больше, чем меня? Из-за него вы переменились?!       — Нет, я люблю только вас. А его иначе, как вы Роман Дмитрича, как брата… Я знаю, что из-за всей этой шумихи, все предстает в ином свете. Но мне бы хотелось, чтобы мы верили друг другу.       — Почему ты мне не говорила о Коле?       — Я люблю тебя и хотела… и не хотела признаваться, не хотела обременять тебя своими чувствами. Боялась, что ты не будешь относиться ко мне с прежним теплом, если узнаешь, не будешь говорить со мной, как с другом, отстранишься, постараешься больше ко мне не обращаться за поддержкой, или даже уволишь. Я же видела, как ты реагируешь на навязчивость женщин, а они были красивые, не то что я.       — Хватит себя принижать!       — Это сейчас не важно… Хотя ты прав, у меня не получилось перестать мечтать, поэтому я также хотела, чтобы ты понимал, что ты — единственный для меня. Для меня нет других мужчин. Но я не смела с тобой об этом говорить, поэтому молчала о Коле. Я не могла тогда сказать тебе, что никого в своей жизни я не любила так сильно, глубоко и вопреки всему. Я давно это поняла. Ты для меня единственный мужчина и таковым останешься. Тебе не нужно поддерживать отношения со мной, чтобы сохранить компанию и мою верность.       — Катя, что за паранойя?! Почему ты так говоришь? Это он, да?       — Это вы, Андрей Палыч… Ты любишь «ЗимаЛетто», всегда любил. А мы с Кирой всего лишь… связаны с компанией. И если я когда-то и позволяла себе в самых диких мечтах представить, что ты предпочтешь меня Кире… то я должна понимать, что «ЗимаЛетто» всегда будет важнее любой женщины. Разве не так?       — Что ты хочешь этим сказать, Катя?       — Для тебя нет ничего дороже в жизни, чем «ЗимаЛетто», и я хочу, чтобы ты понимал, что, ни при каких обстоятельствах, ни я, ни Коля не причиним вреда компании, не посягнем на ваше имущество. Я боюсь, что тебе кажется, будто расставание со мной — риск, поэтому я пытаюсь объяснить, что продолжать наши отношения опасно, а при расставании тебе ничего не грозит.       — Кроме того, что я не знаю, чего ждать. Мои самые близкие люди — это ты и Рома, а теперь ты от меня отказываешься. Снова!       — Я не… мы по-прежнему можем говорить, я вас всегда выслушаю.       — Я не могу спокойно спать… Да что там спать, ни одной спокойной минуты у меня не будет! Только от мысли, что я здесь или дома, а он у вас и днем, и ночью: то у вас в спальне, то на кухне! Он даже на визитках своих ваш домашний номер указал! Вы думали я не замечу?!       — Потому что у него нету своего компьютера и он пользуется моим!       Андрей молчал, Катя из последних сил пыталась к нему пробиться, говорила реплику и ждала ответа, но он только смотрел на нее, мрачно и сердито.       — Что я могу сделать, чтобы доказать, что он тебе не угроза, что ты можешь доверять мне?       …       — Или это безнадежно — ты уже не можешь… доверять?       …       — Только если я буду с тобой встречаться или вообще… не можешь?       …       — Что для тебя наши отношения? Зачем ты со мной: дело в желании или страхе и неверии?       — Дело не во мне. Это вы переменились, Катя.       — Да, я изменилась, но дело не в Коле.       — Я не могу. О нем. Не думать.       Катю очень угнетало и расстраивало то, что она не может пробиться к нему, но и сдаваться было нельзя. Никак.       — Андрей… Андрей, давай я вас познакомлю! Да, я могу вас познакомить, а еще предоставить отчет по НикаМоде, чтобы ты убедился в нашей честности. Я надеюсь, что ты успокоишься, когда поймешь, что Коля тебе еще один помощник, а не враг.       — Дело не в этом, я просто не могу видеть тебя с другим мужчиной! Неужели непонятно?!       — У меня нет с ним таких отношений, и не может быть. Я вас познакомлю, и вы поймете, что на него можно положиться и что между нами… как он ко мне относится. Если и этого будет мало, я в любой момент могу передать Никамоду человеку, которому вы доверяете больше, чем мне.       — Катя, я вам верю, как никому!       — И все же этого недостаточно?       — … хорошо, приводите своего Николая.       Андрей бросил деньги на стол, развернулся и пошел к гардеробу. Катя последовала за ним. В пустом холле — даже гардеробщик куда-то отошел — пожала руку Андрея на стойке и прошептала:       — Спасибо.       Она выпалила свою благодарность на одном дыхании. Жданов к ней развернулся, и Катя легко подскочила и обняла его. Андрей попытался обнять её в ответ, но Пушкарева быстро выпуталась из его объятий и, отстраняясь, посмотрела на него с немым укором. Мужчине стало тоскливо, но, почему-то и легче тоже. Он должен быть справедлив к Кате. К тому же, если она не права, это знакомство — возможность показать ей…       «Надо обязательно обсудить все с Ромой», — сказал себе Андрей и на какое-то время забыл о своих невзгодах.