Правила поведения, или возможно ли найти лучшее отношение к людям и инструкциям?

      Андрей оставил открытку у Кати на столе и сидел в засаде, ждал «свою Дульсинею» и пытался работать, ну или хотя бы делать вид, что работает... Сосредоточиться не получалось: мысли раз за разом сбивались на её день рождения. Сам не знал, какие воспоминания больше выбивали из колеи: толи те, запретные, о самом ярком событии того дня, когда она впервые призналась ему в любви, толи о том, что этому предшествовало - о злосчастной серенаде! Зорькин исполнил для Кати серенаду! Этот факт по-прежнему злил и пугал. Вроде, многое изменилось, но «воз и ныне там»: ухаживания этого «финансового гения» (от едкого сарказма последних слов у Андрея стало кисло во рту) страшили и сейчас, не меньше чем прежде. Андрей верил в любовь Кати, но эта вера его не обнадеживала. Аргументы «за» только множились, как наполняются водами бурные горные реки по весне.       «Катя ничего не подозревает! Она верит этому Зорькину просто безгранично! Так же как и мне — лживому, подлому, Андрею Жданову. Рома, увы, прав — когда дело касается чувств, Катя наивна и слепа, все женщины уязвимы и зависимы, когда любят и все мужчины это используют. Ну и мужчин тоже используют... или пытаются, но не в этом суть. Сейчас важно не потерять голову, спасти ситуацию. Можно сколько угодно рассуждать и мучиться угрызениями совести,» - убеждал себя Андрей - «но факт остается фактом: никто не знает планов Зорькина, а это значит, отступать нельзя».       Кроме этих логичных и здравых аргументов, на чаше весов, тяжелым тайным грузом вело его за собой осознание: «Я не могу оторваться от Кати, мне плохо без её тепла, нежности и любви». Малиновскому... даже просто вслух, об этом говорить было немыслимо. «Но и это не важно» - в очередной раз соврал себе Жданов — «Зорькин всегда был и остался угрозой».       Мысли о сопернике с каждым днем вызывали все большее раздражение, вопреки уверенности в чувствах Кати и доверию к ней. «Катины уверения — детский лепет и наивный бред! Дружбы между мужчиной и женщиной не существует! Мы с Кирой были друзьями, только это меня не остановило: я захотел её и она стала моей, причем со всеми потрохами так, как мне и не надо... зато полезно... Она душит меня, но и готова отдать мне все, что я попрошу.» И тут он споткнулся: а ведь не все! Только голос - да и тот, не бескорыстно. Отношения с Кирой тоже сделка... На какое-то время снова стало грустно и стыдно за свой цинизм. Но без уверенности в том, что контролирует Катю... он слишком боялся, чтобы заботиться о ком-то кроме себя. Вспомнил, что даже старшие Пушкаревы не верят в эту «только дружбу»! Кате и в голову не пришло, а ведь это ясно: Николя был не в восторге от влюбленности в себя подруги, которая как будто все делала, чтобы никто не увидел в ней женщину, ПОКА у той не было денег, но теперь... теперь он начал за ней ухаживать! Это видят все, кроме неё! И как часто этот Зорькин стал звонить: раньше Катю на работе только родители дергали! Не-е-ет, с этим типом явно что-то не чисто--       Эту мысль прервал звук открывшейся двери. Катя вошла в кабинет, и её ищущий взгляд столкнулся с мрачным, испытующим взглядом Андрея. На какое-то время оба замерли, присматриваясь, прислушиваясь, пытаясь почувствовать друг друга. Увиденное не понравилось обоим, а влечение, которое они почувствовали по отношению друг к другу, тоже пугало, каждого из них по отдельности: сейчас они не были вместе.       У Кати обрывалась сердце от такого его взгляда, она помнила его, она уже видела ТАКОЙ его взгляд... только ответ на вопрос: «ЧТО он означает?», она получила не от Амуры с её картами, а от Шуры и Романа с их рвением... теперь она точно знала, ЧТО означает взгляд Андрея... думала, что знает. От этого стало безумно горько. Пушкарева чуть ли не разрыдалась, поспешила скрыться в каморке, добиралась до неё почти бегом... но укрытие оказалось ненадежным: конечно же, на столе её ждала открытка.       Гнев и боль вскипели в Кате бурной волной, захотелось порвать, уничтожить, выбросить и этот новый мусор... так и ту «кучу всякой дряни», которую Андрей притаскивал ей от Малиновского раньше. Она схватила открытку... но рука не поднялась её надорвать... прижала к себе и опустилась на стул, пытаясь не зарыдать: знала, что если сорвется, то захлебнется собственными слезами и эмоциями, и может уже не выплыть... поэтому заставила себя сосредоточиться, подумать. Здравый рассудок подарил крупицу надежды. Что-то же Жданов написал сам? Он был зол на друга, что-то с ним происходит. А вдруг?..       Надежда рухнула.       «Никуда я тебя не отпущу».       Катя не знала, что может ТАК разозлиться. Ни извинений, ни правды... перемен ноль. Казалось, она потеряла все свои опоры... Возмущению не было предела: мало того, что они решили использовать её... как вещь просто... так он еще и считает, что имеет право продолжать держать её в плену! В своем проклятом гареме наивных дур, готовых ради него...       Хватит! Она не позволит использовать свое сердце, как поводок. Он считает её вещью? Так она ею и станет — роботом! Пока не расплатится с долгами. А потом... Катя, сама не заметив, как, распахнутая ею, дверь жалобно задрожала и ударилась о стену, промаршировала в президентскому столу, хлопнула открыткой по гладкой черной поверхности и процедила сквозь зубы: - Я же говорила, не нужно больше - вот этого.       Андрей был в шоке. Катя часто его удивляла, но он не помнил, видел ли он её когда-то... такой... вихрь: холодный и свирепый. Казалось, она держит в себе, что-то много большее, чем показывает ему... но даже от того, что он увидел...       Но у Жданова не было сейчас времени размышлять и осознавать. Глаза округлились, ком стоял в горле, но хватательный рефлекс у нашего президента всегда был на зависть многим. Вот и сейчас, Катюша не смогла от него увернуться. Длинные ловкие пальцы лианой оплели запястье девушки, когда та пыталась вернуться в, еще недавно любимую, тень своего кабинетика, надеясь там наконец уединиться... или, хотя бы, на иллюзию уединения и покоя. Но не тут-то было.       Несмотря на свой опыт отношений со Ждановым, она все еще не знала, не понимала, что «нет», тем более, такое «нет», делает с мужчинами, а прежнюю его активность списывала на недоверие, на эту ужасную, унизительную, убийственную игру. Но никакая обида...       Её чувства не изменились. Стоило Андрею оказаться рядом, у Кати перехватывало дыхание. Вот и сейчас, стоило ему её коснуться, она вся обмякла. Жданов вихрем влетел в каморку, втащил туда за собой Катю, захлопнул дверь, которую беглянка пыталась прикрыть в тот момент, когда была поймана сама. Гнев девушки растаял, она казалась себе такой слабой и беззащитной... попыталась отстраниться. Андрей отпустил её, но лишь для того, что бы положить руки на плечи и мягко прислонить к стене: там где обычно висело её пальто, сейчас брошенное на стол. Он попытался говорить нежнее: не хотел её ранить, но и уступать не собирался. - Что не нужно? Кому не нужно? Мне как раз-таки очень нужно. Мне ты нужна! И ты знаешь об этом. -Ты будешь меня мучить? - её глаза были уже влажными, но Жданов этого не заметил, смотрел на её руки: сначала она их скрестила на груди, потом, поймав его взгляд, немного выставила ладонь вперед, отгораживаясь от него...       Андрей попытался сосредоточиться, услышать, донести — посмотрел Кате в глаза, зашептал горячо: - Какое "мучить" Кать? Почему? Зачем ты так говоришь? Тебе ведь самой нужно это, ты сама этого хочешь. - Я хочу? С чего ты взял?       Довольная, лукавая улыбка озарила его лицо. - Из твоего поведения. - Какого поведения, что я сделала? - Катя ты же сама провоцируешь... - Почему вы позволяете себе такое говорить? - Катя передумала плакать и снова начинала сердиться, но, пока, растерянность была сильнее... А Андрей думал только о том, что хочет получить, о своей победе. - Потому, что ты позволила себе это — он положил руки на её талию и слегка сжал, комкая ткань серого пиджака — посмотри, во что ты оделась! Неужели думаешь, что, глядя на это, я способен думать о чем-то, кроме тебя?! — сказал он, и опустил ладони ей на бедра, нежно поглаживая тонкую шерстяную ткань своими ладонями, чувствуя сквозь неё тепло и мягкость Катиного тела...       Катя и сама потеряла голову: она вспомнила прежние его прикосновения... их отношения были очень короткими, и ТАК он прикасался к ней только в самые драгоценные моменты. Она слабела, терялась, она любила и не могла ему сопротивляться: обманчивой мягкости его гипнотически красивого, волнующего голоса, его теплу, его, все еще неожиданным и невероятным для неё, желаниям....       Андрей прижался губами к Катиной щеке и она не могла не податься ему навстречу: руки которые отталкивали и удерживали его на расстоянии... он отвел их, просто взял и развел в стороны.       Катя подумала, что он, ни на минуту, не сомневался в своей власти над ней... А Андрей, тем временем, снова обнял её, прижал к себе, она еще успела прошептать слабое «нет», на что услышала его утверждающее, уверенное и, показавшееся ей спокойным, «Да» и свое имя.       Только он мог произносить это «Ка-ать» так, что её коленки подгибались, а воля рассыпалась в прах... Катя знала, что он сделает: пройдется огненными печатями по её щеке, сведет с ума и коснется губ, окончательно ею завладев, и она снова будет принадлежать ему, как и раньше, как и всегда. Разве есть из этого выход?!       Андрей думал о том же самом: «Она МОЯ», - эта мысль наполняла его силой и радостью, а еще чем-то новым, необычным, но потрясающим... осознанием важности той глубинной, основополагающей истины, которую он уже давно озвучил: «Катя МОЯ»... и, как будто, нет больше ничего в мире кроме них, кроме её принадлежности ему и счастья, которым только она была способна его наполнить... Это не было привычным желанием или страстью. Какое-то новое, диковинное сочетание спокойствия и острой нужды, потребности. Андрей хотел ...еще не её тела, которое только недавно открыл для себя, а её душу, необыкновенную, потрясающе манящую... было так уютно и хорошо... ему было необходимо поделиться своими чувствами и напитаться её.       Огонь пришел откуда-то изнутри и заполнил все тело, а не некоторые его части, как обычно. Этот огонь был другим, не обжигающим, а согревающим... Он был больше похож на восход солнца: вслед за первыми прозрачными, золотисто-розовыми, ясными лучами - вдали и в глубине, они осветили все обозримое пространство... то есть ему так казалось, что все... из-за неожиданного, непривычного, слепящего океана света... внутри... но, в такой сложной натуре, не могло не остаться теней. Только он сейчас не мог думать о тенях, проблемах и страхах.       Андрей скользил губами по коже Кати, держал эту невероятную девушку в своих руках, и все внутри него пело от осознания того, как это ПРАВИЛЬНО. Новое чувство было не просто или не столько желанием, сколько потребностью, Андрей тянулся к Кате, как замерзший человек к теплу, и расслаблялся рядом с ней, телу было хорошо, легко и радостно — он не сомневался в своей победе — она ответила на поцелуй, еще не губами, но всем своим существом, как это с ним делала только она: обмякла, подалась навстречу, положила руки ему на плечи... Так же как замерзший человек, он был просто и мирно счастлив оказаться в тепле. Но его радость, в этот раз, оказалась преждевременной: тело Кати сдалось, но разум еще боролся. - Нет, Андрей. - Я не могу без тебя Кать! Мы нужны друг другу: и сейчас, как никогда! - Да, нужны--       Он закрыл её рот поцелуем и сам не знал и не задавался вопросом: этот порыв был плодом радости или желания подчинить, показать ей... - Мы не можем.       Катя пыталась еще что-о сказать, поэтому он ласково, но твердо положил свою большую ладонь на хрупкую, изящную скулу девушки и пристально посмотрел той в глаза, желая внушить ей свою убежденность, напомнить о своих чувствах и своей силе. - Да, Кать. - Нет, только не так.       Андрей её не слушал, не верил. Он думал о своих желаниях и о том, как прежде она ему уступала... Он склонился вперед и продолжил целовать её губы, уговаривать их покориться, открыться, сначала мягко, а потом все настойчивее. Жданов говорил себе и уже верил, что так было и будет всегда. Нежно, но уже разгораясь и распаляясь, во всех смыслах, от её сопротивления, шептал, перемежая слова поцелуями, словно ставя печати на её губах, зовя её за собой: -Никому... никогда... не отдам... не отпущу... ты — моя.       Катя уже готова отступить, губы её еще не раскрылись, но она ответила на такой, пока, почти невинный поцелуй, немного обреченно, ласково, неуверенно, но... Андрей уверовал с свою победу окончательно и, прежде чем отпустить себя (насколько это было возможно в каморке), сказал слова, которые должны были утвердить эту победу окончательно: - Никто, кроме меня!       И это было его ошибкой. Катя вспомнила о всех остальных его ошибках, о которых почти забыла, вопреки которым почти сдалась. Она очень разозлилась, больше на себя, чем на него, но и по отношению к нему была почти в ярости. «Ты же Пушкарева» — проорала она себе внутренним голосом, набираясь решимости для отказа Андрею. Она увернулась от его поцелуя и от его руки, склонив голову набок, и, в тишине каморки, казалось почти прокричала, громко и твердо сказав: «Нет!».       Увы, Андрей слишком привык игнорировать её «нет», раз за разом превращая его в «да», и слишком был поглощен... как ему казалось, Катей, но на самом деле, им владели собственные порывы и желания... он совсем потерял голову. Её руки, пытающиеся оттолкнуть его плечи, были слишком слабы для такой скалы, как Жданов, а он не собирался позволять ей увернуться: отстранился на пару секунд, разозлился на Катину попытку его оттолкнуть - оба становились только упрямее... Жданов взял Катю за запястья и развел её руки в стороны, подняв их вверх отпустил одним мгновенным движением прижав Катину голову в себе так, что девушка не могла отстраниться и избежать поцелуя тоже больше не могла, а этот поцелуй больше не был мягким, просящим — он был требованием и доказательством своей власти, невероятной смесью желания, отчаяния и неистребимой уверенности.       Кате было больно. Не физически (если не считать вспыхнувшее желание мучительным), а душевно. Она чувствовала себя слабой и униженной, она ненавидела себя за эту слабость и злилась на Андрея: она еще никогда в жизни не была на него так зла. Даже когда прочитала Инструкцию — тогда была сметь страха, отчаяния, боли, надежды и отрицания. Но с тех пор, как она увидела Андрея читающего и обсуждающего «Это» в конференц-зале... неверие закончилось. Все стало СЛИШКОМ реальным. И эта реальность напомнила ей о том, ради чего... Катя знала только то, что не может этого допустить, что не выберется, если упадет в эту пропасть, никогда не простит: ни его, ни себя; если продолжит эту игру жертв и палачей. Игру, где каждый страдает и убивает одновременно... Ведь не только Андрей с Малиновским совершали подлость... их план почти убил её, но Катя не знала, кто хуже: эти мужчины-мальчишки играющие в игры, все последствия которых не могут до конца осознать — так же как с тканями, или она... потерявшая на время голову и волю, но теперь ясно увидевшая, что согласилась причинить другой ту же рану, от которой так страдала сама.       Соблазн был очень силен, кто-то уже нашептывал мысль, что не ту же боль, ведь Кира никогда не будет ненавидеть себя, сходить с ума от отвращения к себе, узнав о реальном отношении Андрея... но это не принесло облегчения. Игры ломают людей, это низко, невозможно жить с осознанием этого и продолжать эту подлость! Боль и стыд вспыхнули в Кате гневом невиданной силы, все её существо захватила мысль, что она будет бороться до конца. Любовь к Андрею, его власть над ней самой и внутренний огонь потребности в нем больше не имели никакого значения... А может это они ею и двигали? Но, если его не остановили слова, ей придется пожертвовать мирными намерениями: она будет бороться, ставки слишком высоки и сдаться она не может. Вот только отпихнуть Жданова не получалось, поэтому Катя, движимая этим отчаянным гневом, сделала то, чего не ожидала от себя никогда в жизни: она ударила. Ударила Его! Пыталась попасть носками сапог по голеням и наступить каблуком на ступню.       Андрей зашипел и отстранился, глядя на неё совершенно диким, шокированным и возмущенным взглядом, но из кольца своих рук не выпустил. - Я больше не позволю этого! — возмущенно заявила Катя, как будто утверждая, оглашая какой-то вердикт... и, чуть менее уверенно, добавила — Так...       Тон её первых слов отозвался в Андрее собственным «Не позволю»: «не сдамся, не отпущу» он склонился ближе к ней и, в самое ухо, прошептал: - Я тебя не отпущу, даже не надейся, мы принадлежим друг другу. - Неправда! Если вы кому и принадлежите, Андрей Палыч, то только Кире Юрьевне. - Я не сдамся. Мы должны быть вместе! Кать. - Отойдите от меня немедленно. Я уже все сказала по этому вопросу. Вы все знаете, что я чувствую. - Ты меня любишь. - Любовь не может... не должна быть такой, так нельзя, я этого не допущу! - Ах не допустишь?! - зашипел Андрей. Он был в бешенстве в этот момент, немного наклонился, и схватив Катю под коленку поднял одну ногу девушки вверх. Он это сделал, что бы она не смогла больше драться, но такая близость её... такое положение... мысли потекли уже в совершенно конкретном направлении... кажется, у него даже стало темно в глазах... или это был все же сумрак каморки? Андрей прижал, согнутую в коленке, ногу к своему бедру и горящим толи от гнева, толи от желания голосом прохрипел: - Катенька, ты понимаешь, что так только больше меня провоцируешь?       Второй рукой он захватил подбородок Кати, поднял её голову вверх, предвкушал, как заставит раскрыться её губы, прижимая плечи девушки к стене, сделал полшага назад, все еще удерживая её за ногу, и теперь Его Катя была прижата к нему полностью, вся. Была в его распоряжении, принадлежала ему, как и должна. И она могла сколько угодно кричать, что это неправильно - Он чувствовал и знал, что тоже нужен ей, как и она ему. Пусть в эти игры играют другие, с Катей он этого не допустит, и он собирался в полной мере насладиться этим поцелуем: её слабые руки ему не помеха, а все остальное в его власти.       Он уже очень жалел, что не увез Катю, что не мог зайти дальше. Хотя эта невозможность была лишь условной... он уже был близок к тому, что бы забыть обо всем. Старался себя контролировать. Как же он хотел этого поцелуя! Её глаза горели огнем... вся она сводила его с ума... Он плотно прижался своими властными губами к непокорным её. Уверенные в том, что она сдастся, его губы были еще ласковыми... Катя что-то промычала — неразборчивое из-за поцелуя и раскрылась перед ним — точнее от так подумал. В радостной эйфории, он собирался поцеловать её глубже, по-настоящему... язык пронзила острая, жгучая боль.       Жданов, как ошпаренный, отскочил от Кати, вымышленная власть над которой его так соблазнительно одурманила, и почувствовал вкус крови во рту! Он был в ступоре. В шоке! Она его укусила! Больно. Сильно. До крови! Она! Его! Укусила! Да как такое возможно-то?!! Он пытался осознать, прийти в себя, собирался потрясти головой... еще немного отступил. Но Катя не собиралась ждать его решения. Дошла до дверей каморки и оглянулась на свое любимое разочарование... Она была возмущена, обижена и испугана. Злость её уходила вместе с нахлынувшими, набухающими в уголках глаз слезами.       Андрей увидел эту перемену и, в один миг, растерял весь свой гневный, собственнический запал. Его лицо смягчилось, и он хотел обнять, подрежать Катю, успокоить её... пообещать... что-нибудь, что угодно. Но девушка превратно истолковала его движение к ней навстречу и побежала прочь. Далеко бы она не добралась, но далеко и не требовалось: Катя влетела в конференц зал и успела запереться на ключ прежде чем Жданов дернул ручку двери.