Правила поведения, или возможно ли найти лучшее отношение к людям и инструкциям?

Колька уже какое-то время пытался извиниться за свою неудачную шутку. Катя почти не слышала его слов и только последняя фраза резанула…       — Пушкарева, ты — финансовый гений, это любой может доказать. Из груди вырвался икающий, надсадный то ли смех, то ли плачь. Коля забеспокоился еще больше.       — Кать, ну ты чего? Ну не плачь!       — Просто иногда так хочется, чтобы ко мне относились как к человеку, а не как к калькулятору на ножках. Колька выглядел все более растерянным и так трогательно дурачился. Так искренне поддерживал и подбадривал.       — Я ведь тоже не красавец, но не плачу. Коленька — самый близкий, самый родной человек, не по крови, духовно. Никого не было и не будет ближе. Все остальное — глупые мечты и иллюзии. Вот где возможно безграничное доверие! Только родители и лучший друг. Больше никто! Коля предлагал придумать ему страшную кару. От его тепла и открытости стало проще, удушающая дрожь прошла. Захотелось прижаться к нему, почувствовать человеческое тепло. Она дома, в родных уютных стенах. Они столько тут пережили. И на его, и на её долю выпало немало страданий, но они были вместе и помогали друг другу через все это пройти. Сколько раз они хватались друг за друга, когда отчаяние казалось неподъемным?!       — Хочешь, я поклянусь тебе страшной клятвой? Я никогда в жизни больше не буду смотреть на фотографию, — сделал паузу и, слегка надломленным голосом, произнес: — Клочковой! После всех сегодняшних откровений, напоминание об увлечении друга вызвало страх за его благополучие, вместо обычной досады.       — Неужели она так много для тебя значит? Самая страшная клятва? У тебя голос изменился, когда ты о ней заговорил…       — Конечно, я… Виктория… она для меня… мечта… но тебя я люблю больше! Ты — мой самый близкий и дорогой человек. Поэтому если ты…       — Я понимаю, Коль. Я не ревную. Смотри сколько хочешь. Просто мне страшно и больно видеть, как ты надеешься привлечь её своей надежностью, честностью, верностью, любовью к детям и готовностью стать подкаблучником. Я ничего не забыла? Как ты можешь думать, что этого достаточно, и у вас может быть большое и светлое чувство? Из этих качеств её заинтересует, разве что последнее, и ТОЛЬКО если у тебя будет толстый кошелек впридачу. Неужели ты думаешь такая как она способна разглядеть твою душу?       — Тебя это правда интересует? Сейчас?       — Да Коль, ответь, пожалуйста.       — Даже если её привлечет только мой кошелек…       — Которого у тебя нет…       — Еще будет. Вон как мы хорошо зарабатываем, смогли сейчас, сможем и потом!       — Ну хорошо, будет у тебя кошелек. И?       — Виктория захочет узнать меня получше, а когда узнает — влюбится.       — Она обманывала своих ухажеров притворяясь беременной, чтобы получить с них денег, её не интересует твой внутренний мир. Коль, ты думаешь, такие как она способны измениться?       — Да, Кать, я так думаю. Эти «ухажеры», как ты их назвала, тоже её использовали, а я буду любить, и она оценит! Ты сама говорила: Малиновский относился к ней без уважения и сочувствия, а я буду ей поклоняться. Несчастье делает людей злыми, а благополучие может смягчить характер. Так и бывает обычно.       — Обычно, люди бессердечно используют друг друга ради денег или другой выгоды.       — Не всегда, Кать. Я смотрел кино. Там какой-то миллионер или миллиардер, уже не помню, обратился в детективное агентство с целью проверить обманывает ли его невеста, утверждавшая будто не знала, кто он такой, когда они познакомились. Её там долго изучали и, в конце, сказали ему, что она врет насчет незнания, но в самом деле его любит. А когда тот попытался возмутиться на её счет, прочитали лекцию: «А за что вы её любите? Разве в списке достоинств не будет внешности? Что вас в ней изначально привлекло? Разве не её красота?» И этому снобу было нечего ответить, ведь они были правы. И меня можно полюбить так же.       — Это кино, а в жизни они получают свое и исчезают.       — Значит я сделаю так, чтобы она никогда не получила…в смысле, чтобы у меня было, что еще ей дать!       — Она будет с тобой только до тех пор, пока не найдет кого повыгоднее: побогаче, симпатичнее, с лучшими связями.       — Зато, я буду счастлив в то время, которое она проведет со мной.       — И тебя это устроит? Посвятить жизнь человеку, для которого ты — лишь удобная вещь?       — Мне все равно, пускай. Она для меня — человек из другого мира, будто прекрасный сон. Если он со мной случиться, я хочу не просыпаться как можно дольше. Даже если она меня не полюбит. Даже если решит, что я для неё чужой. Я хочу чтобы она была рядом хоть немного, хотя бы совсем чуть-чуть. Потому что она — моя мечта!       — Просто тебе еще никогда не разбивали сердце!       — Я знаю Кать. Я не хотел тебе напоминать, прости.       — Это не ты.       — А кто?       — Жданов.       — Жданов?! Нет, погоди. Мы с тобой, наверно, друг друга не так поняли.       — Нет, ты понял правильно. Я второй раз… на те же грабли. При воспоминании захотелось завыть, закричать, свернуться клубочком. Катя вцепилась в Колю покрепче, успокаивалась и слушала удары его сердца: вот где всегда будет для неё место.       — Колька, я в такую историю впуталась. Я теперь совсем не знаю, что мне делать. Меня разрывает на части, кидает из стороны в сторону и кажется, что я вот-вот сойду с ума.       — Кать, что он сделал?       — То же самое. Ухаживал за мной, клялся в любви и врал. Я долго не верила, но он смог меня убедить. Я ведь ему доверяла. Никому бы другому не поверила … но… мне даже в голову не пришло, что он будет играть со мной, дура наивная!       — Но зачем ему это надо?! Ты же все для него все делаешь. Ты для него самый ценный сотрудник. Он доверил тебе тайну, которую родителям своим не рассказал.       — А я эту тайну выдала тебе, и он… не простил или не поверил. Он боится тебя. Я думаю, все это началось, когда адвокаты приехали описывать имущество компании: мы с тобой обсуждали это по телефону, а Жданов с Малиновским услышали.       — Тебе была нужна помощь. И твоим начальникам тоже. Что бы вы делали, если бы с описью приехали без предупреждения!       — Я пыталась это объяснить. Но, в самом начале, Жданов просил меня держать его план в секрете. И я пообещала. Поэтому их обоих ужасно возмутила твоя осведомленность. Андрей обвинил меня в том, что я, по дурацкой женской привычке, как он выразился, не могу держать язык за зубами, а Роман Дмитриевич сказал: «это похоже на шпионское проникновение». Я тебя защищала, я их битых полчаса уговаривала, растолковывала, что ты честный, порядочный. Андрей спросил, почему же я о тебе не рассказывала. И он был прав: это моя ошибка. И как я могла её объяснить? Тем более они были вдвоем и смотрели с таким негодованием и подозрением. Я промямлила, что ждала подходящего момента и пыталась заверить их, обещала, что мы не подведем. Андрей просил больше ничего не скрывать. И я снова дала слово. А на следующий день, всплыли сплетни женсовета о моей великой влюбленности в тебя. Я сказала, что это не правда, но не придала большого значения: зачем начальнику знать подробности личной жизни помощницы. Если б я только могла предположить, что он думает на самом деле!       — И что только из-за сплетен женсовета, он? Они?       — Дело не только в сплетнях. Ты сам подтвердил их страхи. Помнишь тот показ, с которого вы с папой меня забирали? Ты еще тогда представился моим женихом и передал визитку — она попала прямо им в руки! Вот после этого показа все и началось. Они вытащили меня на совещание поздним вечером в какое-то кафе. Роман почти сразу исчез: ему якобы кто-то позвонил. А Андрей напился. Когда в компании начались проблемы, он стал больше пить, но таким пьяным, как тогда, я его не еще видела и очень переживала. Он делился своими сомнениями и страхами насчет компании. Так бывало и раньше, я старалась поддержать его, как могла. Я и сейчас думаю, что он был искренен в начале того разговора. А потом он заговорил о тебе, сказал, что ревнует. А я была в шоке: не понимала почему… точнее совсем не понимала: ни что происходит, ни о чем он говорит. О какой ревности: кого? К кому?       — А я тебе скажу. Этот плейбой привык быть в центре внимания. Он уверен, что все женщины только и мечтают упасть в его объятия, стоит ему только улыбнуться да пальчиком поманить и любая красотка жаждет его внимания и расположения. Всю жизнь он окружен софитами, им восхищаются и мечтают о нём. А ты всегда рядом, такая верная, преданная и полезная. Готов поспорить, он считал себя центром твоего мироздания. Ты так много ему отдавала, делала для него все возможное и даже больше. Может, он и был благодарен, но еще он к этому привык, стал воспринимать как должное. Он поверил, что ты принадлежишь ему безраздельно. И тут выяснилось, что это не так. Он был уязвлен. А тут еще и залог. Как же так? Он от тебя зависит, а ты поклоняешься не ему, а кому-то другому. Привычная картина мира рушится, компания в опасности, он психанул и захотел это исправить. Хотя способ, конечно, выбрал аховый, зато проверенный. Он решил доказать, что имеет власть над тобой. Да?       — Да. Они с Малиновским посчитали, что могут быть уверены в моей верности, только если я буду влюблена в Жданова. В тот вечер после слов о ревности, он наговорил мне комплиментов и поцеловал, а я испугалась и сбежала. Я думала, он просто выпил лишнего, но на следующий день все повторилось, только он был трезвый, и в словах его было все меньше правды. Я очень долго с ним спорила, но не подозревала в обмане, думала, он запутался, снова пыталась помочь, оправдать, убедить. Считала, что дело в нервах, одиночестве, в трудной ситуации, благодарности. Говорила, что знаю, как выгляжу, и не могу никому нравиться, а он сыпал пафосными словами про внутреннюю красоту и клялся в любви луной.       — Тоже мне Ромео.       — Да, это было так странно. Мне казалось… знаешь, я поверила ему, но не могла поверить в происходящее, все казалось каким-то сном, хуже — горячечным бредом. Когда ты не можешь до конца осознать происходящее или проснуться. Он не оставлял меня в покое. Много раз меня что-то пугало или расстраивало, и я пыталась закончить эти отношения, но каждый раз он меня догонял, уговаривал, давал новые клятвы. Он красиво за мной ухаживал, дарил подарки и открытки с нежными словами. Но часто я терялась от его отстраненности и холодности. Но, все равно, ни в чем не подозревала, предполагала ошибку, но не обман. Я доверяла ему, как никому другому. Я думала, если покажу ему, что принимаю таким, какой он есть, то он не будет мне врать. Кому угодно только не мне! Я принимала его слова за истину в последней инстанции и предположить не могла, что он станет обманывать меня. Даже когда мне прямо об этом сказали, подруги обсуждая мои отношения с «тобой». Я не видела! К тому же, вскоре, он изменился, я поверила в искренность его чувств и была почти счастлива. А потом мне стало стыдно и еще страшнее. Было очень трудно. Он до сих пор помолвлен с Воропаевой. Он убеждал меня, что их отношения — это взаимный расчет, а я и в это поверила. Ведь с самого начала знала, что он её не любит. Но думала, он с ней по привычке, потому что так удобно. А когда он сказал, что использует её и попросил тянуть время с отменой свадьбы до выхода из кризиса, я согласилась на эту подлость, хотя понимала, что это жестоко по отношению к Кире. Я была такой слепой дурой! Мне и в голову не пришло предположить, что он может точно так же играть и со мной. Хотя это было так очевидно! Эти ухаживания и открытки, совещания и перешептывания — я ведь через это все проходила. Второй раз на одни и те же грабли. Коля!       — Ты знаешь, мне очень хочется дать ему в морду.       — Не получится. Андрей очень сильный и ловкий. Он один побил Витька со товарищи.       — Как? И зачем?       — Они стали смеяться надо мной, оскорблять, а его это взбесило.       — Как-то не вяжется с твоим рассказом о подлом обманщике.       — Рассказ не закончен и дальше только больше путаницы. Сегодня Роман Дмитриевич и Кира Юрьевна уехали в командировку в Прагу, а Жданов остался. Малиновский оставил у себя на столе пакет, полный открыток, игрушек и шоколадок, которые Андрей должен мне дарить. А еще в этом пакете было письмо. Очень мерзкое, злобное и жестокое письмо. Называлось оно: «Инструкция по совращению Пушкаревой часть 2». А содержание еще более ядовитое. Я там «очкастый монстр», который может вызывать только отвращение, внешность «хуже уже не будет», а Жданова он призывает терпеть до совета директоров и «прикрывать своим телом амбразуру по имени Катя» и так далее. Тошно вспоминать, в каждом предложении какая-нибудь пакость. Я столько яда, наверное, за всю жизнь не слышала. Я чуть не умерла, пока все это читала. Было так больно! Казалось, что это страшный сон, что я сошла с ума. А самое худшее, там было написано, что это Андрей так думает. Малиновский всегда надо мной подшучивал, а Жданов нет. В первый день он случайно повторил шутку РоманДмитрича при мне и смутился из-за этого. Больше шуток я от него не слышала. Иногда он даже других одергивал. Он всегда относился ко мне по-доброму. Мог накричать, но он на всех кричит, кроме своего отца. Я подумала о хорошем и пыталась себя убедить, что это шутка, ошибка…       — Каким образом такое могло быть ошибкой?       — Андрей говорил, что никто не знает о нас, даже Роман. Поэтому я и тебе не сказала. Вчера мы были на квартире у Малиновского, и там был консьерж, который видел нас. Я очень волновалась по этому поводу, а Андрей нет. Он такой: всегда творит, что хочет и только потом, если приходится, думает о последствиях. И я подумала, что тот парень проболтался хозяину квартиры, и новость не вызвала восторга, отсюда такая злая шутка. Я попыталась ухватиться за надежду, что Андрей тут не при чем. Он был таким… невозможно так притворяться…       — «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад!» Катька! Ты сама себя хоть слышишь?       — Слышу. И знаю, что глупо, но я цеплялась за надежду и решила подождать, узнать всю правду. Я упаковала пакет, вернула его на место и стала ждать возвращения Андрея со встречи… Катя выпрямилась, замолчала и замерла на какое-то время, непрерывно глядя в одну точку.       — Ну и? Что сделал Жданов? Чуда, я так понимаю, не случилось. В чем путаница?       — Путаница… Да… Андрей знал о письме, не отрицал план и свой страх, но… он был в бешенстве, а потом раздавлен. Наорал на Малиновского. Это письмо его так покоробило, что даже дочитать его не смог, порвал. Кричал, что сами они монстры.       — И был прав.       — Понимаешь, когда я увидела, что он все это знает, я в один миг… будто бы все на этом свете потеряла. Было так ужасно, как будто моя жизнь сплошные повторения, круги ада, и ничего, никогда не изменится, … ничего хорошего не случиться… а потом, Андрей стал кричать на Романа. И еще он очень переживал. Я ему вчера рассказала про Дениса.       — …       — Да, да. Представляешь себе! Андрей меня спросил уже во второй раз, и я ему доверилась. И мне даже стало легче на этот день. Он очень меня поддерживал, говорил как ему хочется придушить Дениса, а еще пытался того оправдать. Чем-то вроде: «Может, он просто запутался. Сначала на спор ввязался, а потом у него чувство прорезалось?».       — Тоже мне герой, «не виноватая я».       — Я тогда этим словам не придала значения. Только сейчас задумалась. Я подсматривала за Андреем, когда он открыл пакет и читал письмо и одновременно разговаривал по телефону с Романом. Я слышала такие фразы: «мне трудно её обманывать», «она — чистый и светлый человек», «она лучше прочих, мне с ней было хорошо», «она стоит тысячи твоих кукол». Это все обо мне. То есть он не думает… не говорил тех гадостей, которые были в письме. Но так же Жданов сказал, что боится, поэтому будет продолжать эти отношения и принимать помощь Малиновского. То есть все это правда — план «влюбить в себя Катю, чтобы лучше её контролировать» существует. И подарки с открытками — они от Малиновского. Еще Андрей назвал себя трусом, подлецом и предателем, оказывается, ему невыносимо думать о том, что они натворили. А Роман говорит будто эти отношения — подарок для меня — я ведь ничего не узнаю и буду счастлива, пока им нужна. Но Андрей был очень расстроен. Снова сказал, как ему трудно обманывать такого человека, как я, возмутился языком письма и бросил трубку. Он выглядел очень несчастным, просто раздавленным. Сидел и не двигался довольно долго. Я и сама не сразу в себя пришла. Он даже мог бы меня обнаружить, если бы сам не психовал.       — И что ты думаешь, это его оправдывает?       — Я не знаю, что думать! Я знаю, что он мне врет, но не во всем. Что-то между нами было и правдивое, но я не могу понять что и насколько… У меня в голове не укладывается, он боится: и меня, и за меня тоже. Но разве такое возможно? Разве можно заботиться о том, в ком видишь угрозу или не доверять человеку, но считать его чистым и светлым?       — Ты говорила, что он видит угрозу во мне.       — Какая разница? Я же принимаю решения, и он об этом знает. Ревность — это только предлог.       — Знаешь, ревность далеко не всегда означает любовь. Скорее наоборот, ревность — это смесь из недоверия и эгоизма. Тот же страх потерять и жадность. Как раз тот случай.       — Наверное, ты прав. Только теперь я совсем запуталась. Меня бросает из стороны в сторону. Я то очень злюсь — как он мог так поступить со мной? С живыми людьми нельзя так поступать! Потом мне становиться стыдно: я была согласна так поступить с Кирой. Мне больно — ведь я уже поверила в его любовь и потеряла её. А еще я чувствую облегчение: все вдруг стало таким реальным! Раньше мне казалось, что я сплю: мне чудится и кажется. Я все никак не могла поверить… то есть я верила, думала, говорит правду, но все казалось нереальным… Я ждала, что все растает как дым при малейшем дуновении ветерка. А теперь оно реальное, но как вынести столько лжи и грязи? Я, как мошка в янтаре, вляпалась и не знаю, как выбраться. Даже хочу ли. Ох, Коля! Что же мне делать?! Свихнуться можно от этой неразберихи. Что бы ты делал на моем месте?       — Я? Сложно сказать. Тем более, я сам не все еще успел переварить. Но… мой бы выбор зависел от того, насколько я хочу… Если бы это была Виктория, я бы сделал вид, что ничего не знаю. Я бы остался с ней, сколько смогу. Не просто принял бы её игру, а еще сам ей любую лапшу на уши навешал, лишь бы она была моей хоть на время. В этом гад Малиновский прав. Но, когда я думаю о тебе, я хочу порвать их в клочья. Я хочу… Я отомстил бы. У тебя же в руках все их имущество. А подлость нужно наказывать!       — Нет Коля, я не буду мстить. Его подлость — не оправдание для моей собственной. И быть с ним во лжи я теперь тоже не смогу. Я так от неё устала, я не могу больше врать! Меня просто тошнит ото всего этого. Я очень устала и мне очень больно, но почему-то какой-то маленький, наверное, извращенный и мазохистский кусочек меня радуется и испытывает облегчение только от пары добрых слов в свой адрес. Я чувствую себя такой жалкой и слабой.       — И что же ты будешь делать?       — Не знаю. Я очень устала, хочу спать. Давай поговорим завтра.       — Хорошо, Кать. Отдыхай. Но ты имей в виду, я тебя поддержу в любой ситуации. Буду рядом, сделаю все, что попросишь, ты только не замыкайся в себе!       — Не получится. Мне надо ходить на работу. От меня зависят люди. Многие. Не только эти…       — Да, я понимаю. Ну, ты держись, Пушкарева.       — Спокойной ночи, Коль.       — Спокойной ночи, Кать. Правда, ляг и отдохни. Тебе сейчас все равно ничего не решить, а силы понадобятся. Я скажу твоим родителям, что ты уже легла.       — Спасибо. Пока.