Hook me

      «Ты попался».       Гарри смеется, скаля зубы, стаскивая впопыхах алый потертый плащ. Грудным, приятным смехом, совершенно не похожим на ехидное мурлыканье на палубе корабля.       – Неужели, – немного с придыханием, – неужели все на Острове – такие?       Намек не звучит обидно, вовсе нет, напротив – рождает приятное чувство особенности, избранности, когда его припирают спиной к холодной стене и распинают прямо под рамой с королевской четой.       – Ума по мальчикам, – хмыкает довольно, сыто, ловя чужие губы. – Еще вопросы, Ваше Высочество?       Бен фыркает прямо в поцелуй, так по-ребячески счастливо, что сердце заходится в кульбите под рваной майкой. Гарри слизывает вкус радости с его припухшей нижней губы и требовательно ведет языком по скуле, фиксируя ладонями лицо.       Кожа у Бена мягкая, нежная, грех не прочертить по ней пару замысловатых символов-дорожек, вызывая у неискушенного мальчишки озноб и приглушенное «о!».       – Гарри, перестань!.. – сбито, лихорадочно словно. – Гарри, у меня совет, – безусловно горячо и судорожно, – Гарри!       – Когда?       Просьбы побоку, лишь ближе к возгорающемуся телу. Гарри ладонями шарит по обтянутыми камзолом плечам, воюет с пряжкой.       – Через час.       Не стоит отговорок, Бен, мы все понимаем.       – Хватит с лихвой.       Ему только рассчитать бы правильно время: отлучка с корабля Умы тоже может дорогого стоить.       Но Гарри уверен в своих силах, уверен во всем, что делает – и это впервые за его жизнь определенно дельное решение. Беспроигрышное – как и то, которое он предложил островитянам, когда Король выпустил их из-под купола.       Разве сложно не корчить из себя правителей мира, а довольствоваться тем, что Его Высочество выпустил их в глубины морей? Неизведанного и золотого среди колышущихся пучин предостаточно.       Гарри все рассчитал.       – Может, все-таки потом? – жалобно и уже у края кровати.       Гарри путается в сапогах, сдирает прочь дурацкий балдахин – герои ужасно старомодны – и падает на белоснежные простыни. Изгибается под невероятным углом, подставляясь.       Тоже, кажется, впервые за последние годы.       – Уверен, что дождешься окончания?       Бен скулит – позорно, побежденно – и дрожащими пальцами борется с пуговицами рубашки. Гарри следит за ним из-под полуприкрытых век и гладит собственные ребра, приходя в восторг от того, как влияет это простое движение на венценосного мальчишку.       А потом принимает на себя жар высокородного тела, осторожные ласки. И шепот в шею:       – Ты меня ломаешь.       «А ты меня – разделываешь. Как рыбу, пойманную на крючок».       Бен дотрагивается неловко, аккуратно, смотрит на него как на фарфоровую куклу, и любовь в его взгляде затапливает с головой. Она качает Гарри на медленных волнах, и ее точно не вычерпать из теплых небесных глаз.       Гарри проверял.       Он вовсе не чувствует себя портовой шлюхой. Нет. Он раскрывается, тянется навстречу, мимолетно подмигивая Чудовищу с семейной фотографии над камином. Гарри весь как просторная океанская гладь, тихая и послушная уверенному слову или стуку весел.       – Я… потихоньку…       Бен прикусывает губу, тянет вниз, обещая быть терпеливым. А Гарри такого не надо – ему бы сразу, целиком, полностью. Ему бы слиться и остаться рядом, навсегда, в ритме чужого пульса.       – Я…       Вздыхает и давит. Гарри охает удивленно, ногтями цепляет благородные плечи, щедро оставляя отметины. Тугой нитью, взрывами – прямо под веки.       Бен.       Три буквы имени Короля. Три буквы имени правителя, что подарил им свободу. Три буквы – вспышки на краю сознания, щенячье обожание во взгляде и настойчивая ладонь в его руке.       Б-е-н.       Гарри дышит этим созвучием, глотает вместо воды и необходимого сейчас воздуха и протяжно стонет, отзываясь на касания по бедру. Там – самая чувствительная зона, и какого черта Его Величество столь быстро догадался?       – Черт, Гарри, – ругательства, перемешанные с сипом, горько-сладкие на пробу.       – Не ругайся, – заливистым смехом и мокрой дорожкой по кромке волос. – Тебе не идет.       Тебе не идет, солнечный мальчик.       Тебе не идет, даже когда ты во мне – под моим сердцем, в моих венах, в моем разуме.       – Гарри, я же…       Забывает обо всем, стоит только прикусить беззащитное горло, носом пройтись вдоль кадыка. Дрожит каждой клеточкой, впиваясь в подушки, проталкиваясь еще глубже. Так прекрасно, так идеально.       – Тш-ш-ш, – глазами в глаза, стараясь не моргать. – Я тоже… я, ох, Бен, тоже!       Сумбурно и на нарастающем витками темпе. Ноги скрестив на бледной пояснице, без устали вглядываясь в светлое, доброе лицо. Прижимаясь до предела.       «Ты меня подцепил – и чем же… чем же все кончилось?»       Смятыми простынями и крупинками песка на безукоризненно чистом полу. Капельками крови по линии челюсти – перестарался, забылся, вошел во вкус. Эйфорией полной и яркой, как фейерверки над Аурадоном.

***

      – Ну что, успеешь?       Гарри садится на постели, лениво тянется, утопая в полуденных лучах. Заправляет за ухо выбившуюся прядь и не отводит взгляда от Бена, зарывшегося под легкое покрывало, считывает малейшие проблески улыбки, крошечные изменения в ставших дорогими чертах.       Он до сих пор боится отрицания, прячет в темных уголках мутный страх быть отвергнутым. Потому что знает, что забыть не сможет, что вернуться к началу – не сумеет.       Видимо, доброта передается воздушно-капельным путем.       – Думаю отменить, – Бен протягивает руку, скользит пальцами по загорелому запястью, поднимается выше и притягивает к себе, заставляя завалиться обратно под нелепый полог.       – А примерка? Иви не убьет тебя из-за очередного опоздания? Как-никак, прием у Рапунцель, и ты, Солнечный, обещался быть на высоте.       – У нее Мэл, она прикроет.       Шумным выдохом и щекочущейся улыбкой в висок.       Боже, мальчик, ты когда-нибудь перестаешь быть настолько счастливым и влюбленным?       – Но мне…       Гарри собирается вырваться, отступить, но Бен ластится под боком, и сил на сопротивление не остается. Он отвечает на ленивые знаки внимания, лбом ко лбу, не моргает даже, оставляя в памяти все мгновения до единого.       Не меняйся, Солнечный. Оставайся таким же. Свети.       – Они пошлют весточку Уме, – смазанным поцелуем в уголок рта. – Не беспокойся, друзья помогут.       «Не беспокойся».       Перестал уже, спасибо, потому как ты вывернул меня наизнанку. Покромсал как добычу, прикончил как жертву.       Влюбил. Тут деваться некуда.       – И не думал.       «Просто окончательно в тебе пропал».