Изгой

Это редкость — человек, понимающий чужую боль...

      - Чанёли, дорогой, как ты себя чувствуешь? – женщина для своих лет выглядит слишком хорошо и опрятно, что говорит о её обеспеченности. Она подходит к кровати своего единственного и любимого сына и садится на краешек, чтобы сильно не тревожить его.       - Здравствуй, мама, - молодой парень не без усилий присаживается в кровати, опираясь спиной на большую мягкую подушку. – Всё хорошо.       - Я рада, что ты так быстро поправляешься. Ты нас с отцом очень сильно испугал, - она поправляет непослушные чёрные пряди на макушке своего ребёнка, который выше её больше, чем на голову, но не смотря на это остаётся для неё малышом.       - Ты же знаешь, что я не хотел, - парень чуть виновато улыбается на ласки матери. – Мама, у меня есть просьба к тебе, - он смотрит в глаза своей родительнице, выжидая, когда та словит его взгляд. – Я хочу знать, кто спас мне жизнь, - от этого вопроса женщина чуть дёргается, а молодой парень быстро считывает с её лица волнение.       - Сынок, понимаешь…       - Нет, не понимаю, - он предчувствовал, что так просто ему не удастся узнать имя своего спасителя, поэтому готов идти на крайние меры, лишь бы узнать нужную ему информацию.       - Сынок, зачем тебе это? – женщина хмурится, не желая идти на поводу у сына, ведь её супруг строго-настрого запретил говорить хоть кому-нибудь, что их сына спас какой-то оборванец и теперь в нём течёт "кровь отброса общества", как выразился её муж.       - Я хочу отблагодарить этого человека, мама. Он пожертвовал своим здоровьем, отдав мне свою кровь. Теперь я часть его, - от этих слов женщину снова дёргает. Она не была предвзята, но осознавать, что в её сыне частичка незнакомого человека, было ей неприятно.       - Поверь, Чанёли, мы его уже отблагодарили, - она стоит на своём, но, зная упёртый характер своего отпрыска, прекрасно понимает, что этот разговор ещё не раз поднимется.       - Чем? Деньгами? – он знает, как родители привыкли высказывать свою благодарность, считая, что всё в этом мире решают деньги. Но он был другого мнения.       Чанёль не был похож на ту «золотую молодёжь», которая ночами тусуется в клубах, заливая в себя литры алкоголя, балуясь лёгкими наркотиками и удовлетворяя свои потребности беспорядочными половыми связями. Он был умным и старательным мальчиком с детства, отдавая всё своё свободное время книгами и учёбе. Он знает, что станет приемником огромной компании, которую построил его отец, и никогда не перечил своим родителям, всегда следуя их указаниям и выполняя любые просьбы, и в ответ требовал от них того же. Вот и сейчас он не намерен уступать матери и решительно вытягивает из неё информацию.       - Чанёли, понимаешь, твой отец…       - Мама, - он снова перебивает женщину, не давая ей придумать очередное глупое оправдание, - если ты не скажешь мне имя этого человека, то я сам его узнаю. Ты же знаешь, что меня ничего не остановит.       - Ты весь в своего отца, - она одаривает сына ласковой улыбкой и грустно вздыхает, капитулируя и беря со стоящей рядом тумбочки бумагу и ручку, записывая на неё фамилию и имя того самого парня, который спас жизнь её сыну. – Вот, - она передаёт Чанёлю листок, - это всё, что я знаю. Адреса у меня нет.       - Спасибо, мама, - довольный парень принимает информацию и от чистого сердца обнимает родителя. – Дальше я сам справлюсь.       Дни сменялись днями, Чанёль поправлялся, набирался сил и строил план, как отблагодарит своего спасителя. Он уже давно знает адрес парня, которому обязан жизнью, и теперь остаётся лишь ждать, когда его организм полностью восстановится после аварии, и он сможет отправиться на встречу с незнакомцем. И вот этот день настал. Утро встречает парня хорошим настроением и боевым духом. Он улыбается небесному светилу и в хорошем расположении духа приводит себя в порядок, дабы предстать перед своим спасителем в идеальном виде. Внутри что-то трепещет, заставляя губы всё шире растягиваться в улыбке, а руки слегка трясутся от волнения, не позволяя застегнуть маленькие пуговки на белоснежной и идеально выглаженной рубахе. Парень ощущает, что, может быть, сегодня найдёт для себя нового друга, ведь по сути, в них обоих течёт одна кровь, которая непроизвольно объединяет их. Чан в последний раз смотрит на себя в зеркало и покидает свою комнату, предвкушая долгожданную встречу. POV Бэкхён       - Ты, кусок дерьма, какого чёрта ты тут разлёгся?! - оскорбления и обвинения сыпятся, как из рога изобилия, сопровождаясь не сильными, но точными ударами по худому тельцу, рисуя на нём новые завитки синяков и кровоподтёков.       «Мама, перестань», - я мысленно умоляю её прекратить этот шквал боли, но она не слышит меня, продолжая сыпать гневными словами. - «Мама, в чём я виноват?»       - Ты испоганил мне всю жизнь! - она словно читает мои мысли. - Лучше бы я никогда тебя не рожала! – гнев застилает ей глаза, и она в очередной раз замахивается для удара, четко проходясь костяшками по моему лицу.       Губа лопается, выпуская наружу капли крови. Это немного отрезвляет меня – вкус крови на кончике языка напоминает о том, что пора спасать свою жизнь, хотя, как вариант, я могу остаться здесь и дожидаться, пока она изобьёт меня до смерти. Но умирать от рук любимой, как бы смешно это ни звучало, матери я не хочу. Я не могу позволить, чтобы она взяла такой грех на себя. Лучше я сам когда-нибудь справлюсь со своим страхом и перережу вены или наглотаюсь таблеток и освобожу её от себя, от этого бремени, которое портит ей жизнь.       Почему так больно? Почему она так ненавидит меня? Почему именно я оказался нежеланным ребёнком, которого зачали по дурости и, скорей всего, по пьяни? Почему я не умер в её утробе? Почему я каждый день должен проживать эту жизнь и мучиться этими вопросами, не находя на них ответов? Почему это не заканчивается? Почему?       Стараясь укрыться от очередных ударов, я поднимаюсь на ослабленных ногах и слегка отталкиваю её от себя, чтобы освободить себе путь к спасению. До двери всего пару метров, которые я преодолеваю слишком быстро, и, не думая о своём внешнем виде, стремглав, как только могу в своём состоянии, бегу к входной двери, за которой я вижу своё спасение. Я знаю, что на улице день и куча людей, идущих по своим делам, увидят меня, как только я выйду из здания, но это не так страшит меня как то, что моя мать люто ненавидит своё дитя, желая ему смерти.       Дверь поддаётся легко и, толкнув её, я буквально выскакиваю за порог, тут же врезаясь во что-то мягкое и тёплое. Внезапный шок, ступор и мне хватает сил лишь для того, чтобы медленно поднять взгляд от небольшого пятна крови на белой рубашки, которое, по всей видимости, оставила моя разбитая губа, до свободного ворота, острого кадыка, сильной шеи, мужского подбородка, пухлых розовых губ, ровного носа и шоколадных тёплых глаз. Всё в этом человеке мне знакомо, и где-то на задворках мозг начинает вырисовывать картинки нашей с ним возможной встречи в прошлом, но адреналин в крови не даёт мне вырвать из памяти нужные кусочки пазла и сложить их воедино.       Я тупо стою и пялюсь на него, тяжело дыша и пытаясь собрать мысли в кучу, и стоял бы так ещё очень долго, если бы не разъяренный голос матери за спиной, сыпавшей проклятьями в мой адрес.       - Я убью тебя, неблагодарная тварь! – каждое слово чётко слышится и отбивается в голове молоточками.       Мои глаза расширяются от осознания того, что сейчас незнакомый человек видит самую милую сцену общения матери и сына, от которой ему однозначно не по себе. Тем более, я не хочу, чтобы хоть кто-то знал о том, в каком аду я существую. Мне не нужна была жалость, меня от неё тошнило. Я решаю, что необходимо оградить этого парня от разъяренной матери, и, развернувшись на месте, начинаю тянуться за ручку двери, но внезапно перед глазами что-то мелькает, и наступает тишина.       Острая боль пронзает каждую клеточку тела, а голова словно колокол бьёт набатом в ушах. Я морщусь и охаю, хватаясь за предмет своего мучения и чувствую под ладонями повязку. От неожиданности мои конечности замирают, а в больной голове проносятся тысячу мыслей, обгоняя друг друга. Открыть глаза страшно, ведь я понимаю, что не дома. Мне не обязательно видеть, чтобы понять, что мягкий матрас под моим телом не принадлежит мне, запах свежести не свойственен тому месту, где я живу, да и лёгкий ветерок и шум машин, доходящий до меня из, по всей видимости, открытого окна, не присущ тому району, где я вырос. Складывая эти незамысловатые данные у себя в больной головушке, я прихожу к выводу, что глаза открыть всё же придётся, чтобы хотя бы уйти из этого места.       Как и предполагал, я не дома. Точнее дома, но не у себя, а по всей видимости, у самого короля. Огромная светлая комната с дубовым шкафом, французскими окнами от пола, завешенными тонкими развевающимися тюлями, и невероятных размеров кровать, застланная нежно-голубым постельным. Ощущение, что ты лежишь на облаке – слишком мягко, слишком свежо, слишком прекрасно, слишком нереально для меня. "Где я? Как я сюда попал? Что мне теперь делать? Что будет дальше?" – сотни вопросов, от которых голова начинает болеть ещё сильнее, и мне хочется закричать, но я не могу издать и звука, тихо постанывая и хватаясь за источник боли. Тихий скрип двери заставляет меня отвлечься от своих страданий и перевести взгляд на звука. От увиденного я охаю, натягивая одеяло до подбородка, одновременно пытаясь совладать с шоком и страхом.       - Привет, - тихий приятный бас разливается по комнате, словно дымка, а шоколадные глаза смотрят с беспокойством и непониманием. – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, а я молчу, ведь что я могу ответить? Я же немой.       Не дождавшись моего ответа, он прикрывает за собой дверь и подходит к кровати, осторожно садясь на её край. Его глаза изучающе бегают по моему лицу, а я сжимаюсь от этого взгляда – сильного, властного, мужского.       - Меня зовут Пак Чанёль, - произносит он после затянувшегося молчания, и его слова словно током ударяют меня.       «Пак» - стучит в моей голове, и я вспоминаю тот день, когда пришёл в госпиталь и впервые услышал эту фамилию. Мысли сбиваются в ком, переплетаясь меж собой, и мне кажется всё ненастоящим и смешным. Ведь не может же быть, чтобы этот парень пришёл в бедный район, в мой разваливающийся дом для того, чтобы увидеться со мной. От этих предположений мне хочется смеяться, но мысль о том, что я сейчас в чужой постели, заставляет вернуться в реальность.       - Ты же Бён Бэкхён? – спрашивает парень, всё ещё не услышав от меня ни одного звука. На этот вопрос, к своему счастью, я могу дать ответ и положительно киваю, продолжая ёжиться под взглядом его шоколадных глаз. – Ты не бойся, - продолжает он говорить, не дожидаясь от меня каких-либо вопросов. – Ты у меня дома. Я забрал тебя из того, - он на секунду запинается, пытаясь подобрать корректное слово, - ада, - да уж, прямо в точку. – Я не знаю, что там происходило, и кто была та женщина, но жить в таких условиях нельзя, - "бинго!" - и я вижу в его глазах жалость.       Это заставляет меня разозлиться и возникнуть непонятно откуда взявшейся смелости. Я отпускаю край одеяла, за которое всё это время держался мертвой хваткой и смотрю на него со злобой. Он быстро читает мои эмоции по глазам и слегка стушёвывается.       - Прости, если я напугал тебе тем, что забрал оттуда, но… - я перебиваю его простым жестом руки, требуя заткнуться. Я никому не позволю жалеть себя. Лучше я сдохну где-нибудь в подворотне, нежели буду видеть эти взгляды. Я и так считаю себя никчёмным существом. Не надо мне напоминать об этом.       Обводя взглядом комнату, я натыкаюсь на нужные мне предметы – ручка и блокнот. Без стеснения тянусь за ними и начинаю старательно выводить буквы на белом листе бумаги. Всё это время Чанёль молча наблюдает за мной, с интересом следя за движениями моих рук.       - Ммм, - мычу я, протягивая ему исписанный лист блокнота.       - Не надо передо мной извиняться. Скажите, пожалуйста, где выход, - читает он вслух, и его лицо принимает удивленный вид. – Почему ты пишешь на бумаге, а не просто скажешь вслух?       Я вырываю из его рук блокнот и большими буквами пишу два слова, с которыми уже давно сжился.       - Я немой, - произносит он и несколько секунд медлит, прежде чем поднять на меня свой удивленный взгляд. А я сижу и смотрю на него, ожидая очередные извинения. Всё по стандартной схеме. – Прости, я не знал, - ожидаемо извиняется он и замолкает.       Я и сам молчу, желая получить от него ответ на свой ранее поставленный вопрос, но не тороплю. Пусть осознает, что перед ним инвалид. Чанёль так же молчит, всматриваясь в слова на листке, а после выдает то, чего я совсем не ожидал:       - Это излечимо?       «Ты дурак?» - проносится у меня в голове, и я таращусь на него, как на диковинную игрушку. Что излечимо? Да и зачем это лечить? Я изгой, я урод, я должен был не рождаться никогда и теперь послушно обязан нести свою немую ношу всю оставшуюся жизнь, чтобы каждый день ненавидеть себя. Боль возвращается, растекаясь по телу холодом. Память напоминает мне картинками из прошлого о моей никчёмной жизни, смерти отца, издевательствах матери. Она напоминает, что я обязан страдать и не имею права на помощь со стороны. Я прикрываю глаза и приказываю себе не плакать, хоть и чувствую собравшуюся влагу за веками.       - Бэкхён, - зовет он, и от неожиданности я открываю глаза, не сразу ловя маленькую слёзку, успевшую сбежать от меня. – Не плачь, Бэкхён, - Чанёль внезапно оказывается непозволительно близко и своей тёплой ладонью ловит слезу, стирая со щеки, словно и не было её никогда. – Прости, если обидел тебя. Просто ты спас мне жизнь. Ты дал мне свою кровь, и если бы не ты, я бы уже давно находился на том свете, - он говорит быстро и сбивчиво, а я молча слушаю и удивляюсь этому парню. – Теперь я хочу отблагодарить тебя. У моей семьи много денег и связей, но не совсем этим я хочу тебе помочь. Хотя, изначально, именно этим, ведь вариантов у меня больше не было, но теперь, когда я узнал о твоём, - он запинается, - о твоей особенности, я хочу помочь тебе. Ты бы хотел вернуть голос?       Хотел бы я вернуть голос? А зачем? Чтобы кричать, надрывая связки, когда родная мать будет избивать меня? Чтобы плакать в подушку, стараясь подавить звук, дабы не разозлить её ещё сильнее? Чтобы молить её остановиться, когда она будет сыпать ненавистью на меня? Чтобы унижаться? Нет. Я не хочу заново начать говорить. Я давно забыл, каков мой голос на слух, и не стараюсь его вспомнить. Я свыкся с тем, что живу в немом мире. Иногда я мечтаю ещё и потерять слух, чтобы не слышать слов мамы, ненависти в её голосе, криков соседей, которые просят прикончить меня и закончить этот каждодневный ор. Я не хочу слышать этот мир, а говорить с ним и подавно.       - Бэкхён, - немного уйдя в себя и в свои мысли, я забыл, что передо мной сидит Чанёль и ждёт ответа на свой вопрос, - так ты хочешь?       «Нет» - произношу я про себя и параллельно отрицательно мотаю головой, чем вызываю недоумение на лице парня.       - Но почему? – за моими движениями следует логичный вопрос, на который я не отвечу ему так, как есть, и решаюсь написать то, что поможет мне от него отвязаться. – Это не лечится, - читает он мои каракули, и я вижу, как его плечи опускаются, и грусть тенью окутывает лицо. – Как же так? Это у тебя с рождения? – отрицательно мотаю головой, не совсем понимая, для чего отвечаю. – Это какая-то травма? – киваю, смотря в его глаза как загипнотизированный. – Что за травма? – я вижу переживание в его глазах и не понимаю причину его возникновения и своих действий, но решаюсь и медленно кладу ладошку на голову, тем самым молча давая ответ на его вопрос. – Голова, - произносит он и задумывается.       Я не знаю, о чём он думает. Я стараюсь проанализировать свои действия и найти в них логику. Видимо это следствие того, что за последние несколько лет со мной никто нормально не общался. Вот просто так, обыденными вопросами, словами, а не оскорблениями и рукоприкладством.       Чанёль вообще очень странный парень. Зачем ему искать меня? Ну и что, что я поделился с ним своей кровью? Это ничего не значит и не обязывает его ни к чему. Но он решил по-своему и сейчас пытается то ли узнать меня получше, то ли очистить свою совесть. Я не знаю, как правильно реагировать на данную ситуацию. Мне хочется лишь уйти отсюда, помахав на прощание, и больше никогда не видеть этих шоколадных глаз, смотря на которые я застываю, словно статуя. Что со мной?       Я вообще пугливый человек и стараюсь никогда не смотреть в глаза людям, боясь увидеть в них злобу, отвращение, жалость. Но в глаза Чана словно хочется смотреть, насыщаясь кислородом и непонятным теплом. Голова непроизвольно думает об этом, а я насильно торможу мысли, не давая им разогнаться и причинить мне новую боль – душевную.       «Ты отпустишь меня?» - эту фразу, написанную моей рукой, Чанёль не читает вслух. Он лишь пробегается по ней грустными глазами и тихо произносит:       - Тебя здесь никто насильно не держит.       Я удивлён такой формулировке, но решаю воспользоваться моментом и уйти из этого дома, в котором чувствую себя грязным пятном. Такие, как я, вообще не имеют права переступать порог таких домов. Мы можем видеть их лишь на глянцевых обложках топовых журналов, что выложены красивыми рядками на витринах магазинов.       - Только у меня есть одна просьба, - внезапно произносит Чанёль, и я понимаю, что уйти просто так мне не дадут. В принципе, чему я удивляюсь? Ничего в моей жизни не было просто и легко. Я выжидающе смотрю на него, и он произносит то, что уже второй раз за последние несколько минут вгоняет меня в ступор. - Я хочу общаться с тобой.       Общаться? Он что, серьёзно или просто издевается? Как он это себе представляет? Я не знаю язык немых, чтобы мочь передавать ему свои слова. Меня никто этому не учил, да и мне ни разу он не понадобился. Слышать-то я его могу, но как он представляет, что я ему буду отвечать? На бумажке? Он реально смеётся надо мной!       - Я понимаю, что это звучит глупо, я ни в коем случае не хочу унизить тебя, просто я надеялся, что мы сможем общаться. Я не знал, что ты будешь немым, - слова ему даются очень тяжело, - но это не пугает меня. Если ты не против, конечно.       Я не знаю, что ему ответить на это. За все мои шестнадцать лет я ни разу ни с кем не дружил. Да, вот так. Я не знаю, что значит делиться своей радостью с другом потому, что радостей в моей жизни не было. Я не знаю, каково это - есть одну булочку на двоих, запивая её сладкой газировкой, потому что за всю свою жизнь я съел, наверное, всего две булочки. Я не знаю, каково это - залезать на крыши домов и смотреть с другом на ночное небо, потому что всегда боялся выйти из комнаты, дабы не быть избитым своим отцом, а потом и матерью. Я не знаю, каково это - бегать по лужам после дождя и звонко смеяться на всю улицу, потому что за любой лишний звук я получал новые и новые удары. Я не знаю, каково это – говорить, потому что я немой. Я не знаю, каково это – жить, потому что я существую.       Я не замечаю, как погружаюсь в свои мысли, в свои переживания и давнишнюю боль. Слёзы сами текут по щекам. Я не пытаюсь их остановить или смахнуть. Мне даже не стыдно перед Чанёлем, потому что всё, что я знаю в своей жизни - это боль, ненависть и злоба.       - Бэкхён, - слишком тихо, даже где-то нежно, на полувыдохе и очень близко, прямо у лица, что я ощущаю теплоту его дыхания, - почему ты плачешь? Почему? Я обидел тебя? – он паникует, обхватывает моё лицо своими большими ладонями и стирает пальцами крупные солёные капли, а я просто смотрю в его глаза, впервые в жизни желая произнести вслух хоть слово.       Я слегка отстраняюсь, выпутываясь из его рук, и подтягиваю ноги к себе, сгибая в коленях. Я не знаю, что ответить ему, ведь мне действительно хочется узнать, что такое иметь друга, но в тоже время я до ужаса боюсь, ведь все, кто приходил в мою жизнь, приносили лишь новую порцию боли. И так же будет и с ним. Не сегодня, так завтра, я получу от него дозу презрения и напоминания того, насколько я никчёмный.       - Бэкхён, - он снова зовёт меня, и мне уже начинает нравиться, как он произносит моё имя, и это очень плохой знак, - ответь мне, - он кладёт в мои руки блокнот и ручку, и покорно ждёт.       А я не могу писать или просто не хочу. Не хочу сам подписать себе смертный приговор, но и отказаться от возможности тоже не могу. Мне никогда никто не предлагал дружить, и я просто не умею этого делать, но я знаю одно – в моём сердце спрятано много любви, которую я могу подарить кому-то. Просто мне нужно помочь справиться со своим страхом. Может быть, судьба подкинула мне Чанёля для того, чтобы хоть немного притупить мою внутреннюю боль или, наоборот, чтобы поиздеваться надо мной ещё больше?       И снова сотни вопросов и ни одного ответа. И снова я иду по краю и медленно киваю, тут же охая и раскрывая глаза от действий Чана, когда тот радостно обнимает меня за плечи и говорит, что я не пожалею об этом. Но почему я очень сильно в этом сомневаюсь?