Черноморка

Я во всем виновата! Бреду по коридору, смотря себе под ноги. Как так получилось? Арина начала пытаться узнать, что у меня происходит, с помощью Егора, потом же с его помощью пыталась меня отстранить от Миши, который все уже доказал Кудрявскому на дискотеке, но Руслан ей не смог позволить этого, и поэтому они поссорились и расстались. Все это началось по моей вине, я во всем виновата. Очень хочется спрятаться где-нибудь и хорошенько проплакаться. Я не знаю, каким образом я отсидела все оставшиеся уроки и умудрилась не получить ни одной двойки. Я была явно не здесь и не в теме. После последнего занятия я переборола себя и все-таки пошла на дополнительные. Как мне не хотелось идти к Мише, чтобы снова встречаться с ним взглядом и разговаривать только таким образом! Расстраиваюсь еще больше. Как же паршиво на душе! Егор очень долго крутился вокруг меня, но я ему так же не давала ничего сказать. Вернее, он-то говорил, но реакции от меня не поступало. Скоро ему это надоело, но Кудрявский все равно продолжал крутиться вокруг меня, будто что-то не давало ему покоя и возможности отойти от меня. Арина не подошла ко мне за весь день, все время наблюдая за мной со стороны. Руслан же украдкой наблюдал за ней, все еще оберегая ее, я даже успела застать одну сцену, когда возвращалась из столовой. Вадим по обыкновению плелся за Ариной следом, очень настоятельно и горделиво стремясь взять ту за руку. Я шла немного поодаль, не создавая помех, а передо мной шел Руслан, ничего не упустивший из происходящего. В момент, когда Веселкина выдернула руку из цепкой хватки Микешина, он настолько напрягся и сжал свои кулаки, а через секунду уже находился возле Вадима, отталкивая его от Арины и давая понять, что он вторгся на чужую территорию. Дело бы кончилось дракой, если не технолог, вовремя вышедший из кабинета. Веселкина же даже не посмотрела на Руслана, когда продолжила свое движение. Я стала чувствовать себя в миллион раз сквернее. Все происходит из-за меня. Все происходит как по теории домино, когда одно какое-то изменение влечет за собой линейный ряд других событий, которые очень напоминают падения домино, если их поставить ребром. Вот и я сейчас запустила такой механизм, стала его главным источником энергии. Это невыносимо… Зайдя в кабинет Михаила Васильевича, я не проронила ни единого слова, впрочем как он, спокойно и плавно проводив меня взглядом до моего места, с таким же выражением лица незаинтересованности, сосредоточенности и холодности он наблюдает за моими приготовлениями. Когда я же наконец-то поднимаю свой взгляд на него, давая понять, что готова, он без единой эмоции в голосе произносит:       — Страница пятьдесят шесть. Прочитываешь параграф повторно и готовишься отвечать на мои вопросы, — я молча приступаю к его заданию, пока внутри все кипит и бурлит. Он только сказал это и отвернулся к компьютеру.       — Так просто? — через какое-то время я решаюсь выпустить свои эмоции, отвлекая его от дела. В этот раз во взгляде больше заинтересованности. — Ты мне ничего не скажешь?       — А ты успокоилась, чтобы тебе что-то говорить? Ты сможешь сейчас воспринимать слова нормально? — понимая по моему затянувшемуся молчанию свою правоту, он продолжает: — Вот и оно, — снова отворачивается к своему компьютеру, а мне не остается ничего больше, как, сжавшись в маленький комочек и подпирая голову левой рукой, продолжить читать учебник. Правда, в этот раз я все вижу смутно и размыто, на меня накатывают те эмоции, которые я держала в себе весь день.       — Можно выйти? — спрашиваю я, шмыгая носом и вытирая глаза рукавом свитера. Миша поворачивается в мою сторону снова полный эмоций и чувств, до него доходит то, как прозвучали его слова для меня.       — Нельзя, — говорит он, подходя к двери и закрывая ту на ключ, не знаю для чего: либо, чтобы не убежала вопреки запретам, либо, чтобы нас никто не потревожил. Он подходит ближе, но обнять меня или дотронуться боится. Я же с трудом сдерживаю слезы, опустив голову. Миша с сочувствием смотрит на меня, я чувствую это, но мне становится еще больше противно, что меня еще смеют и жалеть.       — Так и будете смотреть? Ничего не сделаете? — я поднимаю глаза, сдерживая себя из последних сил. — Все это происходит не со мной, — шепчу я, закрывая лицо руками и понимая, что больше ничего не смогу сказать. Слезы льются ручьями, если не градом, скатываются по щекам, а я сгибаюсь на стуле практически пополам. Чувствую робкие, неуверенные и такие сомнительные прикосновения к моим плечам, а потом к рукам, правда оторвать их от лица не получается. Миша аккуратно и очень бережно, медленно приближается ко мне, прижимая к себе. Я не принимаю его объятия, продолжая изливать все то, что случилось.       — Бедная моя, — шепчет он, гладя меня по волосам. — Какой же я козел, — произносит он, чуть сильнее сжимая мои плечи. Я понимаю, что первая волна чувств прошла, и открываю лицо, убирая руки Миши с себя. Одних его «лестных» слов в свой адрес сейчас будет не достаточно.       — Все это происходит не со мной одной, я не одна, понимаешь! Я не могу быть одна, поскольку есть ты, — тыкая ему в грудь пальцем. Поскольку в глазах еще стоят слезы, я говорю с заиканиями, не видя ничего ниже или выше себя. — Почему я все несу на своих плечах одна? Почему я скрываюсь, а ты спокоен, как удав? Почему все так? — накатывает повторная волна, и я снова отдаюсь желанию. Только на этот раз я встаю и направляюсь к двери. — Выпусти меня, — прошу я, дергая ручку двери. Ключа в замочной скважине нет.       — Нет, — коротко говорит Миша, а я замечаю, что он поднимается с колен. Только это никак не отзывается у меня в душе. — Я тебя никуда не пущу в таком состоянии.       — Почему? — спрашиваю я, задирая голову вверх, надеясь, что слезы вольются обратно.       — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — говорит он, приближаясь ко мне. — Не говори ничего, прошу, ты сейчас делаешь больно не только себе, но и мне, — просит он, чем вызывает мою усмешку. Думает о себе? В момент, когда всю ответственность сложил на семнадцатилетнюю девочку, и она пытается все решить и наладить.       — Зачем ты появился в моей жизни? Почему сейчас? — говорю я, продолжая рассматривать потолок. Миша приближается ко мне, между нами остаются считанные сантиметры.       — Юля, — тихо говорит он, а я яростно качаю головой, повышая голос.       — Да что ты вообще понимаешь! Теперь я понимаю, зачем сестра просила меня держаться от тебя подальше. Ты же трус! Просто трус, — я начинаю плакать с новой силой, понимая, что только что сказала. Несмотря на мои слова, Миша все еще стоял передо мной, ни один мускул на его лице не дрогнул, словно он знал, что я только что сказала. — Меня бесит твое спокойствие. Как ты можешь быть спокоен, когда происходит такое?       — Все сказала? — спрашивает он с холодностью. — Все гадости выплеснула? — я молча опускаю голову, приходя в себя после сказанных слов. — Мы с тобой не в кино, где все герои в отношениях прощают любые гадости в свой адрес. Я бы уже давно дал тебе повод остановиться, я не намерен терпеть такое ни от кого. Знаешь, почему ты все еще здесь? — я исподлобья смотрю на него. Весь напряженный, сдерживающий себя из последних сил, стоящий по стойке смирно, руки за спиной. — Я чувствую свою вину в том, что сейчас происходит. Я признаю свою виновность во всем, но далеко не все, что ты сказала сейчас, правда. Я снова начинаю плакать, но в этот раз не от обиды, досады и сложности ситуации, а от его слов. Миша вздыхает и качает головой.       — Прости меня, — начинаю я, шмыгая носом и потихоньку съезжая по стене, на которую успела опереться. — Я такая дура, -двумя руками держусь за голову, когда замечаю, что Миша садится рядом со мной на пол. Сидим под дверью, я заплаканная, а он просто слишком расстроенный. Я аккуратно пытаюсь пристроиться к нему, кладя голову на плечо.       — Юль, поверь, все не так плохо, как может казаться. Мы договаривались решать проблемы по мере их поступления, так? — спрашивает он, легонько приподнимая мою голову за подбородок. — Да, Михаил Васильевич, — передразнивает меня историк, но не встречается с улыбкой на моих губах, вместо этого улыбается сам. — Мы все решим, мы обо всем поговорим, — Миша целует меня в лоб. — Ты не одна, поверь. Еще не было ни дня, чтобы я не засыпал с мыслями о нас и не просыпался с ними, — я продолжаю плакать, а он прижимает меня к себе, замолкая и лишь поглаживая по голове. Скоро я успокаиваюсь и отрываюсь от него. Миша с расслабленной улыбкой встречает меня, внимательно вглядываясь в мои, наверняка красные, глаза.       — Будь я художником, нарисовал бы тебя сейчас. Ты прекрасна, — он медленно прикасается к моей щеке рукой. — Но я всего-то пианист, — немного разочарованно произносит Миша, поднимаясь с пола и протягивая мне руку.       — Я намочила тебе рубашку, — виновато произношу я, замечая довольно большое пятно у него на груди и небольшие помятости по бокам от него.       — Это не самое обидное, что ты сегодня сделала, — немного с насмешкой говорит он, давая понять, что осадок на душе у него все-таки остался.