Spiritual Front — Life’s Too Long
Единственный способ жить дальше — не давать воспоминаниям терзать себя. Габриэль Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы»
Они говорили, что сделают этот мир лучше и чище, превратят его в прекрасный мир, наведут порядок? Но что все получили? Свобода теперь лишь дивное напоминание о прошлом, которое теперь под запретом. Любовь непозволительная роскошь, словно это не самое важное в этой бренной жизни. Вот, что они получили взамен — строгий порядок, отрицавший страсть и чувства. Джун с улыбкой теперь вспоминает, как до знакомства с Люком иногда любила ходить на сальсу, а ведь уже тогда многие считали этот простой танец грязным и пошлым. Однако, Джун никогда не придавала значения этим осуждающим взглядам, она просто наслаждалась тем, как мужчина ведет ее в танце, как он тесно прижимает ее к себе. Не нужно было притворяться, лгать, можно было всего лишь быть собой. Однако, сейчас это запрещено, будто это нечто страшное. Она снова улыбается почему-то, когда понимает, что в доме тишина. Все спят, и поэтому может спокойно выбраться из своей комнаты и пойти к Нику. Хорошо, что никто не запирает комнату, и у нее получается тихо прокрасться. Никто не может и подумать, что примерная служанка может выйти из своей спальни, чтобы провести полночи с мужчиной, с которым у нее ничего не может быть, ни при каких обстоятельствах. Однако, уже не одну неделю это немыслимое происходило. Джун не ощущала себя обманщицей, нет, все казалось таким естественным и таким правильным, будто так и должно быть, когда в доме гаснет свет, она может идти к Нику. Словно только в это время суток она живет. Легкая улыбка трогает ее губы, когда она проходит через кухню, чтобы оказаться во внутреннем саде, не забывая озираться по сторонам. Все же не стоит забывать об осторожности, вдруг кто-нибудь захочет выпить воды. Джун осторожно закрывает за собой дверь, и быстрым шагом идет к домику Ника. У него горит свет, вернее лишь только прикроватная лампа. Это их условный знак. Знак, что она может подниматься наверх, и он ее ждет. С бьющимся сердцем в груди Джун заходит в привычную комнату, Ник лежит на кровати, читая какие-то бумаги. Ей хочется спросить, что он читает, но она тут же одергивает себя. Нет, все же не стоит задавать подобный вопрос. С Ником никогда не знаешь, что будет дальше, и куда приведут их отношения. Он Око, он тот, кто шпионит за всеми, кто доносит обо всем в нужные органы, ибо в их государстве все должно жестко контролироваться и регламентироваться. С ним нужно быть осторожной, но Джун так манит к нему, что она не может отказаться от этого запретного плода. Ник поднялся с постели, бросая внимательный взгляд на свою гостью. Они ничего не сказали друг другу, слова были совсем не нужны. Он прекрасно знал, зачем она сюда приходила каждый раз, что искала в этой комнате, в его объятьях. — Без любви умирают, — как-то сказала она ему. Почему-то это простая фраза зацепила Ника. — Иногда и она бывает ложной, — зачем-то ответил он. — Однако, она необходима, как дыхание, это все, что действительно необходимо каждому человеку, — Джун улыбнулась, дотрагиваясь до его обнаженного плеча. Мужчина улыбнулся, ибо совсем не помнил, что ответил на это, кажется, он просто поцеловал ее в губы и повалил на постель, вновь овладевая ею. Это было не так давно, но благодаря серым скучным будням кажется, что целая вечность прошла. Кажется, даже законы времени новым властителям удалось изменить. Джун робко подошла к Нику, он распахнул для нее свои объятья, прижимая к себе. Теперь она смогла расслабиться, ощущая, как ей хорошо с ним. Лишь только на минуту легкий укол сомнений кольнул ее, и она вспомнила Люка, их любовь, и ей стало дурно. Ник понял это, и просто посадил ее на заправленную черным покрывалом кровать. — Ты как? — обеспокоенно спросил Ник. — Ничего, со мной все хорошо, — отрезала Джун. — Просто я вспомнила про прошлое, про своего мужа. — Теперь все мы люди без прошлого, — Ник сел рядом с ней. — Как бы странно сейчас не звучало, но теперь мы все живем только настоящим. — А в это время наши родственники и друзья живут в Канаде, ощущая себя свободными, — грустно отметила Джун, вспоминая, как человек из Мексиканского посольства сказал, что Люк жив и ищет ее и Ханну. — Джун… — Ник нежно проводит по ее чепцу, снимая его. — Здесь мы можем быть собой. Это я тебе обещаю. — Собой? — тихо переспрашивает она. — Мы нигде не можем быть собой. Все мы винтики в этой системе. Во время этой Чумы мы все прикованы цепями к стенам, словно что-то естественное для человека — это что-то такое противозаконное. — Джун… — Ник хочет обнять ее, но она отстраняется от него, словно ей совсем не приятны его прикосновения, но это отнюдь не так. В ее глазах мелькает боль и разочарование. Ник отчасти ее понимает, конечно, но он давно отказался от всех своих прошлых убеждений. Ему так надоело это двуличие и этот вечный обман, что царил в их вроде свободном обществе, от чего он примкнул к радикалам, которые так хотели изменить этот мир. Кто-то скажет, что он всего лишь жалкий стукач, шпион, который работает не в стане врага, а наблюдает за своими же, словно никто никому не доверяет и ожидает, когда последует удар в спину. Так оно и есть, каждый норовит спихнуть другого с его должности, ища какие-нибудь оплошности. Наверное, только сейчас Ник стал подозревать, что происходит вокруг них, что творится в его доме, с его душой и сердцем. Возможно, именно симпатия, а возможно потом и любовь открывают ему глаза на все происходящее. Ник тяжело вздыхает, смотря на Джун, пробуя разгадать ее мысли, но она всегда для него была непонятной, загадкой, которую не так-то просто разгадать. Возможно, он просто перестал понимать женщин, ибо в их нынешние времена они ни на что не годны, даже детей для них вынашивают служанки. — Джун, я всегда буду тебя оберегать, стараться сделать все, чтобы ничего с тобой не произошло, — вдруг тихо говорит он, ощущая, что Джун почему-то злится на него. — Что это за мир? Они чуть не убили моего мужа, которому чудом удалось выжить. Они забрали у меня дочь, и теперь я совсем не знаю, где она и что с ней случилось, и теперь заставляют отдать своего ребенка женщине, которой никогда не понять, что такое быть матерью, ведь она живет на всем готовом. Марфы готовят ей пищу и убираются в ее доме, а другая рожает ребенка. Она говорила это гневно и пылко, но никто никогда не услышит ее слов, никто никогда не поймет, что за чувства у этой женщины на душе, ибо многим просто плевать на это. Джун нужна лишь только для одного, другой цели у нее нет и никогда не будет. В этом нет ее вины, хотя нет, все же есть. Почему она не замечала, как мир начал меняться, как отмороженные религиозные фанатики стали понемногу прибирать власть к своим рукам, а потом в один прекрасный день, просто отобрали остатки свободы. Все началось с пустяка: всего лишь запретили женщинам иметь свои деньги, потом выгнали с работы, затем заставили сидеть дома, а после этого, во благо великой цели, поделили их на жен командоров, служанок, теток, марф, будто именно так и должно быть устроено справедливое общество. — Я не пониманию тебя, — честно сознался Ник, — ибо мне не было, что терять. Возможно, я не так отчаялся. — Тебе даже женщина не положена, — напомнила Джун. — Тебе даже ласка не разрешена, как будто тебе это совсем не нужно. — Мы все что-то потеряли, — грустно заключил он. — И теперь должны сидеть тихо, словно крысы по углам, совсем не борясь за свое существование? — вспылила женщина. — Нет, не должны, но, если бунтовать, то делать это по умному, — Ник схватил ее за локти, притягивая к себе. — Все нужно делать с умом, поверь мне. — Я совершенно потеряна, — прошептала она, понимая, что слезы выступили на глазах. — Совсем не понимаю, что делать. — Джун… — Ник выдыхает ее имя, заглядывая в ее светлые глаза. — Все будет хорошо. — Не будет, — она качает головой. — Никогда уже не будет хорошо. Когда-нибудь и ты, и я поплатимся за свои действия, и тогда твое тело будет висеть на набережной, а меня сошлют в колонию. Но сейчас, я просто хочу быть свободной, хотя бы один час. Он легко поцеловал ее в губы, ощущая ее напряжение. Наверное, во время Чумы только и остается наслаждаться последними минутами перед скорой гибелью.