London Grammar – Devil Inside
Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен. Джордж Оруэлл «1984»
Странная игра, но Джун понимает ее смысл. Правила вполне ясны, хоть и кажутся поначалу непонятными. Она еще не до конца раскусила мотивы своего собеседника, но начала улавливать намеки, скользящие в его голосе и жестах. Все мужчины по сути одинаковые, и какими правильными они не хотели себя показать, все равно их сущность видна насквозь. В Галааде в Красном центре их учили тому, что это женщина искушает мужчину, будто это она делает его грязным, пошлым, развратным. Но так ли это? Конечно, нет. До того, как Джун попала сюда — в той прошлой жизни, пока темное покрывало окончательно не опустилось на их страну — она помнила, как вели себя мужчины. И она могла бы поспорить с целым полком насчет того, кто еще кого на самом деле искушает. Конечно, все эти детали женского гардероба призваны будоражить кровь, но разве не мужчина их изобрел, разве не они придумали все это, делая женщину объектом своего вожделения, и клеймя ее за то, что она не хочет быть привлекательной. Хотя… На самом деле, ничего не изменилось со времен Средневековья, когда женщину считали причиной всех бед. Теперь, конечно, она священна, если может родить, в иных случаях она просто грязь, которую легко втоптать в землю и не заметить этого. Странно, когда-то люди думали, что больше никогда на их земли не придут темные времена, однако, незаметно они вновь подобрались к ним. Общество стало еще хуже, даже еще во времена инквизиции все было не так мрачно. Однако, порок все так же царит в людях, и Джун успела в этом убедиться в тот миг, когда ее командор возил ее к Иезавелям [1] в бордель. Да, Джун поняла, что командор искушает ее, хоть и делает вид, будто ничего не происходит. Все и так понятно. Особенно после того, как он свозил ее в бордель, дабы получить запретное то, что, наверняка, нельзя с женой или на церемонии. Разве это любовь? Разве это может считаться трепетным чувством, возникающим между мужчиной и женщиной во время удачного брака? Конечно, нет. Джун снова опускает лицо, разрывая зрительный контакт. Ей нравится изображать скромность, делать вид, будто она совсем не может взбунтоваться, и никогда не будет нарушать правила. Пусть думает, что она всегда и во всем будет повиноваться своему командору, и ей нравится все то, что происходит между ними за закрытыми дверями. Это опасная игра. Она ходит по острию ножа, и может выдать себя, как это было с Мойрой. Однако, ей все же удалось очаровать Фреда Уотерфорда, раз он так и не понял, для чего она позвала его в бордель. Конечно, он как простачок подумал, будто ей очень хотелось увидеть давнюю подругу. — Ты проиграла, — заключил Фред, откидываясь в кресло, отпивая немного виски. — Что ж, в этот раз я была невнимательной, — тихо произнесла Джун, продолжая сидеть с прямой спиной, будто она не могла согнуться. — Или очень задумчивой, — командор поставил стакан с виски на столик, подходя к одному из книжных шкафов. Наверное, его служанке очень скучно в тишине своей комнаты. Интересно, что она делает по вечерам, как коротает свое время. Может, дать ей почитать какую-нибудь книгу? Хотя не стоит, это, наверное, ни к чему. Фред ощущал, как Джун наблюдает за ним исподтишка, делая вид, будто разглядывает книжные фолианты. — Ты любишь читать? — этот странный вопрос почему-то застает Джун врасплох. — Да, сэр, — Джун посмотрела на свои ногти, чувствуя, как начинает нервничать. Сейчас нужно быть по-настоящему осторожной. Нельзя сказать ничего лишнего, рассказать о себе больше, чем нужно. — Это привязанность с детства или все же род деятельности? — он ведет себя, как тетки на допросе, когда она попала в Красный центр. — Я была помощником редактора, — Джун пожимает плечами, будто теперь этот факт для нее неважен, да и не гордилась своей профессией. — Наверное, это была увлекательная работа, — это звучит не как вопрос, а как утверждение. Да, действительно, это была интересная работа. Джун нравилось знакомиться с миром новых авторов, отыскивать нечто новое и интригующее среди множества рукописей. Она всегда ощущала себя, словно археолог, который находит различные ценные артефакты, способные поведать о прошлом человечества. — Да, сэр, — снова формально ответила Джун. Странно, почему Джун вспомнилось, как мама брала книгу и читала ей перед сном. Спустя время, она стала забывать ее мягкий голос, то, как она рассуждала о жизни и мужчинах. Кажется, все эти милые истины мамы вытеснили нынешние тревоги, желание выжить в этом мире, ставшим таким уродливым из-за религиозных фанатиков, решивших сделать их мир лучше, но, кажется, они забыли, делая счастливыми одних, они делали бесконечно несчастливыми другими. Нынешняя власть убила в ней все то светлое, что когда-то было столь значимым для нее. Джун хотела цепляться за прошлое, но сейчас им нельзя жить, да и двигаться вперед как-то не получается. Остается только пребывать в настоящем и смириться со всем. Джун действительно хотела просто жить, принимая новую жизнь такой, какая она есть. Однако, спустя время она поняла, что хоть и небольшой винтик в этой фанатичной машине, но может все же влиять на некоторые вещи. Nolite Te Bastardes Carborundorum… Вот, что заставило ее думать иначе, вот, что тронуло ее душу и сердце, заставив расстаться с отчаянием и покорностью и начать борьбу. Тихую, незаметную, но все же именно с этого всегда начинаются война и восстание. С безмолвного мятежа. Странно, когда она нашла надпись на латыни у себя в гардеробной, то почему-то просто не смогла вспомнить, как она переводится. В колледже Джун плохо учила латынь, да и считала, что ей просто это не нужно, и постоянно корила себя за это. Хотя зачем ей здесь лишние знания? Ее ум никто не ценит, главное, чтобы она смогла родить ребенка. Эта надпись на латыни грела ей душу в трудные минуты, помогала не забывать о том, кто она, и ради чего ей стоит жить. Это был призыв к действиям, напоминанием о том, что она здесь не одна. Не позволяй ублюдкам измельчить тебя… Пускай сейчас она чья-то собственность, сосуд для удовлетворения потребностей и рождения ребенка для чужой женщины, но все это временно. Главное не сдаваться и идти вперед. — Итак, что ты хочешь за то, что приходишь сюда и проводишь здесь время, коротая его за игрой, — командор снова сел в кресло. Джун еще больше расправила плечи, словно ее сейчас накажут за то, что она сутулится. Она и не знала что сказать, что выпросить, чтобы это не казалось слишком наглой просьбой, и в тоже время подарок был существенным. — Я бы хотела крем для лица или рук, — попросила Джун. Как же ей надоело воровать масло с кухни, чтобы использовать его вместо крема. Конечно, этот подарок придется прятать, но так она не будет старо выглядеть, но при этом возраст в паспорте не будет соответствовать отражению в зеркале. — Неужели, у тебя его нет? — удивился Фред. — Нам не разрешают, — Джун покачала головой. Что за дурацкое правило, будто тюбиком крема можно как-то покончить с собой? — Звучит очень странно, — командор потер подбородок. В его голубых глазах появилась озадаченность. — Даже, если он у меня появится, то придется его прятать, потому что, если найдут, то… Джун не стала оканчивать фразу, все и так было понятно без слов, наказание будет несерьезным, но это станет первым звоночком, чтобы не доверять ей, а это может стать концом ее дней. — Ты умная девушка, сможешь спрятать. Хорошо, я постараюсь. А теперь иди, — Фред допил остатки виски. Джун, как послушный ребенок, поднялась с кресла и отравилась в свою комнату. Почему-то она улыбалась, пока шла к себе. То ли она радовалась своей маленькой победе, то ли тому, что все еще может вить веревки из мужчин. Джун не знала причину, потому что это было не самое важное для нее. Во мраке и хаосе совсем не стоит задумываться о причинах своих побед, как и о том, как они добываются. Все это пыль, не значащая совсем ничего.