Daft Beatles — Heart of Glass
Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить. Эрих Мария Ремарк
Серая комната. Такая же, как и у многих. Словно есть что-то хорошее в том, что все одинаковые. Но в нынешнее время нельзя выделяться из толпы. Либо ты похож на всех, либо тебя повесят или отправят в Колонии. Кто-то считает это равенством. Но кто сказал, что оно сейчас существует? Разве это хорошо, когда нельзя любить, чувствовать, радоваться жизни, отдавать себя мужчине, который тебе понравился? Нет, здесь это плохо. Все это не по правилам. Вне законов их нового страшного общества. Она почти не дышит, боясь спугнуть то, что тлеет сейчас между ними. Тесные объятья. Огонек свободы, теплящийся среди мрака. Сердце, вырвавшееся на свободу, желающее любить. Тело, вспоминающее радости плотской жизни, пылающее под чужими пальцами. Это так запретно. Наказуемо. Невозможно. Конечно, от недостатка секса еще никто не умер, потому что человеческая душа погибает от недостатка любви. Она наполняется одиночеством, болью; это отравляет разум, а засевшая в голове мысль о собственной никчемности заражает клетки организма, заставляя их запустить программу самоуничтожения. Лишь только ханжи и лицемеры скажут, что любовь — это абсурд. Без нее не имеет смысла любая жизнь. Кто-то находит ее в вере, кто-то — в детях, а кому-то нужно, чтобы его обожали, заботились, превозносили, даже если ты толстая и прыщавая. Только сейчас это непозволительная роскошь, недоступная никому. Сердце бьется под его пальцами. Джун ощущает, как все тревоги растворяются окончательно в тишине этой ночи. Она знает, что сейчас делает то, что станет причиной ее конца. Но разве не она сама скользнула на эту опасную дорожку? Ее толкнули на этот путь, позволили согрешить. Так что в нормальном мире у нее было бы оправдание, но не в Галааде. У женщин нет никаких прав. Они либо бесплодные жены, либо инкубатор для рождения детей на свет. Другого просто не дано, а если и есть какая-то иная судьба, то вряд ли она счастливая. Счастье в Галааде давно умерло. Умерло в тот момент, когда до власти добрались религиозные ублюдки, решившие, что они делают великое благо для государства, звавшегося когда-то США. Джун поднимает глаза на Ника, чувствуя, что они оба дрожат. Как будто для них все в первый раз. Будто это никогда не происходило до этого, и они не делали этого ни с кем другим. В прошлой жизни у каждого были возлюбленные, случайные связи, наслаждения на одну ночь, но никогда они не занимались сексом, как будто в последний раз, словно они завтра умрут от смертельной, неизлечимой болезни или настанет день их казни. Это понимание запретности происходящего между ними добавляет некую остроту в близость. Словно они на острие ножа, еще чуть-чуть и можно соскользнуть в бездну, потерявшись в вехах времени. Ник знает, что будет за то, что у него были отношения со Служанкой. Его повесят, и тело будет висеть где-нибудь на набережной, и все будут смотреть на то, как ветер касается трупа. Ему бы не знать об этом, ведь он Око. Тот, кто добровольно решился следить за командирами, чтобы обнажить их пороки и прегрешения. Однако, сейчас он был не рад этому, потому что ощущал, как связан по рукам и ногам. Ему не положено женщины, должного уважения и семьи, как у его командора. Хотя вряд ли то, как ведут себя супруги Уотерфорд, можно назвать семьей. Все это лишь видимость, даже аристократы из Метрополии [1], были больше похожи на семью. Однако в нынешнее время такие отношения между супругами считались идеальными, ведь жена не затмевает мужа, да и у нее нет подобной власти. Ник слушает, как Фредова прерывисто дышит, отвечая на его ласки. Странно, он не знает, как ее зовут на самом деле. Не имеет понятия, кто она и откуда, кем была в прошлой жизни. Ник знает только одно — несколько месяцев назад она стала служанкой Фредовой, заняв место другой женщины, и теперь она должна родить ребенка командору. Вот, что знает Ник о Фредовой. Но теперь он знает ее в библейском значении. Не так, как в прошлый раз, впопыхах, торопясь, не раздеваясь, будто это они животные, а не люди способные любить, испытывать страсть. И только сейчас все происходит иначе — так, как это было раньше. В эту минуту они свободны. Хотя вряд ли это можно назвать именно свободой. Люди бывают таковыми лишь только, когда умрут. Мертвые ничего не просят, они никому не должны. Только после смерти есть полная свобода. Джун глубоко дышит, она не хочет думать о том, что будет завтра. Главное, что сейчас она живет в объятьях Ника, которого она совсем не знает. Да, она совершает предательство по отношению к Люку, но ему все равно, ведь он мертв, и даже, если бы он был жив, то все равно бы понял ее. В этом мраке и хаосе ничего не остается — только попытка остаться собой, не забывая о том, что есть те, кто любит тебя, и те, кто помнит тебя, не разрешая превратить себя в инкубатор. — Тебе надо идти, — тихо произносит Ник, смотря в ее светлые глаза, проводя ладонью по длинным золотистым волосам. — Да, — выдыхает она, опуская лицо. — Почему ты меня не прогнал? — Трудно сказать, — просто ответил Ник. Джун подтянула колени к подбородку. Она знала на самом деле ответ. Разгадала его в жарких прикосновениях, поцелуях, моменту, когда первенство в их любовной игре было отдано ей. Именно в жестах она нашла ответ на свой вопрос, однако, хотела услышать от Ника. Но он осторожен. Знает, что в любой момент они могут быть пойманы и осуждены. Она знала, что нравится ему. Симпатизирует с первого дня, как она перешагнула порог дома Уотерфордов. И эта симпатия лишь только разжигалась все больше и больше, начиная превращаться в нечто большое, и в этом таилась настоящая опасность. — Прости, я не хотел, чтобы все вышло так, как с Командором, — Ник дотрагивается до ее белого плеча. В Галааде женщина не знает что такое косметика, уход за собой. Они не загорают, не наносят макияж, чтобы казаться загадочными, красивыми, странными. Это все под запретом. Даже обычный крем для рук считается роскошью, ведь у Служанки важно только одно — ее детородные органы. Главное, чтобы она могла рожать детей, и пусть она будет с морщинистой кожей, мозолистыми руками, выпавшими волосами. Она не должна вызывать желания у своих Командоров. Однако, у Фредовой мягкая гладкая кожа, молодое лицо. Интересно, в чем заключается ее секрет? — Это сливочное масло, — угадывает мысли Ника Джун. Она всегда воровала с кухни немного масла, пряча его в носке. Редко удавалось сразу же намазать им кожу, но только стоило после ужина оказаться в своей комнате, и Джун сразу же наносила на лицо тонкий слой масла. Ей не хотелось стареть. Не хотелось превратиться в развалину, молодую старуху, поэтому приходилось по-разному изворачиваться, чтобы остаться не просто маткой, но и еще женщиной. — Не думал, что масло творит такие чудеса, — Ник убрал с ее спины волосы, проводя пальцем по тонкой линии позвоночника. Питалась бы она лучше — кости не выпирали бы наружу, но почему-то считалось, что Служанок нельзя закармливать, иначе они могли родить здорового ребенка, только, когда они были беременные, им давали всякие вкусности. — Тебе пора иди к себе, — напомнил Ник, вырывая из омута размышлений Джун. — Да, — соглашается она, вставая с постели. Обнаженная, она проходит по всей комнате, собирая с пола одежду. Джун не хочется, чтобы Ник видел, как она одевается, как натягивает на себя эту ужасную одежду, не способную никак возбудить мужчину, только вызвать отвращение и безразличие. Однако, Ник смотрит на нее, следит за каждым ее движением. Когда Джун полностью одета, он подходит к ней, берет за руку, смотря ей в глаза, ощущая, как она спокойна. — Спокойной ночи, — шепчет Ник и открывает ей дверь. Джун ничего не говорит на прощание. Она уходит, не оборачиваясь, потому что знает, если посмотрит на него, то останется до утра, а этого делать никак нельзя. У себя в комнате, она снова открыла дверь в гардеробную, где и осталась на всю ночь, ощущая, что ее чувства в клетке. Прошлые она так и не отпустила, и вспоминает до сих пор Люка, хоть и начинает его порой забывать, а настоящие всего лишь страсть, готовые превратиться либо в глубокую привязанность, либо в тяжелую зависимость. И она совсем не знала, что будет дальше. Когда твои чувства в клетке собственного существования, они невозможны, абсурдны, тебе остается лишь только переживать эти мгновения короткого, редкого счастья, не думая о том, что тебя ждет дальше. Потому что выбора нет, есть только закон Галаада. Джун закрывает глаза, снова дотрагиваясь до надписи, оставленной на дверном косяке. Она не одна, и это самое главное, все остальное пока мелочи.