***
Я могла бы сказать, что день начался прекрасно, но он почти разочаровал меня с самого утра. Метро настолько переполнено, что меня едва не сносит потоком прямо на пути, потом приходится бежать до универа на всех парах, дабы не опоздать на семинар, а ключевым фактором моего отвратительного настроения становится столкновение со Светланой, мать её, Владимировной. Белокурая бестия провожает меня оледеневшим взглядом до самой лестницы на второй этаж и что-то недоброе злостно блестит в её глазах. — Привет, — лучезарно улыбаясь протягивает наша староста и входит в аудиторию вслед за мной. — Привет, Юль, — едва найдя силы машу ей рукой в ответ. — Что-то ты сегодня не в духе, — она садится за парту передо мной и сразу же разворачивается. — Ты готова отвечать? — Да, лишь бы всё прошло быстро, а то обычно это затягивается минут на сорок, — я достаю из сумки доклад и понимаю, что думаю совсем не о занятии. Звонок раздается в ту же минуту, нарушая студенческий гул. В кабинет заходит наш любимый преподаватель, старичок, Владимир Николаевич. Это почти единственный человек, к занятиям которого готовятся все. Достаточно юморной, со своими забавными историями на все случаи жизни, он обладает изюминкой и творчески подходит к любому заданию. — Доброе утро, народ, — довольно произносит мужчина, бросая сумку на стол. — Сегодня без лирических отступлений. Работы много, так что сразу начинаем отвечать. Под угрюмое бормотание одногруппников начинается наше долгое трехчасовое занятие. По всем законам подлости ответы затягиваются надолго, потому что мы то и дело перескакиваем с темы вопросов на «попиздеть с преподом». К счастью, очередь до меня все-таки доходит, правда почти к концу семинара, поэтому звонок прерывает меня на подведении итогов. Не останавливая сорвавшихся с мест ребят, Владимир Николаевич поднимает на меня взгляд, оттягивая очки вниз. — Платонова, задержись на секунду, — просит он и, отворачиваясь, следит за входной дверью. — Что-то не так с работой? — интересуюсь я, пытаясь засунуть стопку бумаг обратно в папку. — Нет, я хотел узнать, не против ли ты сделать из своего реферата, который ты написала месяц назад, небольшое исследование? — преподаватель листает документы на рабочем столе и открывает файл с моим именем. — Вот этот. Я вглядываюсь в текст и осознаю, что работа написана по предмету, который ведет Высоцкий. Блять. Это плохо или хорошо? — Через месяц я организую конференцию, которая пройдёт у нас, а лучшие работы отправят в один из филиалов соседнего города, — он чуть откатывается на стуле назад, вновь устремляя свой взор в мою сторону. Ещё недолго поразмышляв над тем, стоит ли браться за работу, не спрашивая Алексея Михайловича, или лучше все же отказаться сейчас, я прихожу к выводу, что он сам сможет дать отказ, если потребуется. — Я постараюсь, если вы скажете мне, что нужно добавить. После моего почти положительного ответа мужчина мгновенно расплывается в довольной улыбке, чуть ли не подпрыгивая на месте. — Отлично, тогда я предупрежу Алексея Михайловича, что у него на попечительстве теперь будет одна из лучших работ нашего университета. Вот так приехали… В буфет особо идти не хотелось из-за наплыва голодных студентов, а заходить к Высоцкому в аудиторию и сидеть с ним в полной тишине — тем более. Поэтому я забираюсь на холодный подоконник и достаю лекционную тетрадь, ведь вчера к тесту готовиться не было сил. Если быть честной перед самой собой, мне не очень симпатизировал сниженный почти до нуля контакт с человеком, которого я вчера чувственно целовала на пороге квартиры. С другой же стороны, это неизбежность, с которой нам придется жить ещё очень долго. Сильнее закутываясь в теплый длинный кардиган, пытаюсь не обращать внимание на очевидно огромные щели в окнах, сквозь которые поддувает ледяной ветер. — Ты чего там сидишь? — голос преподавателя разносится гулом по стенам, прерывая мои мысли. Он стоит за приоткрытой дверью, хмуро разглядывая меня сверху донизу. — Заболеть хочешь, дурочка? — Нет, я… — быстро спрыгиваю с подоконника, попутно отряхивая от сколупавшейся краски свои штаны. — Думала, закрыто. — Заходи, — Алексей Михайлович заходит внутрь, напоследок прожигая меня осуждающим взглядом. «Ну вот только без нравоучений, пожалуйста» Перешагнув порог я стою и топчусь на месте, косо посматривая в сторону парт. Высоцкий от этой картины усмехается и подходит ближе, нагло нарушая моё личное пространство. — Ты подозрительно тихая сегодня, — произносит он, засовывая руки в карманы. Я нервно сглатываю и напряженно вглядываюсь в его лицо. — Просто не совсем понимаю, насколько близко мне дозволено подходить к тебе сейчас, — в секунду огибая его внушительную фигуру, медленно подхожу к своей парте и закидываю на неё вещи, так и оставаясь стоять к нему спиной. — То, что я попросил тебя подумать ещё раз не значит, что нужно снова до вечера от меня бегать, — в его голосе слышится дурацкая усмешка. Высоцкий неожиданно быстро преодолевает расстояние между нами, практически выдыхая мне в затылок, и как-то ловко поворачивает к себе. Улыбается. Я косо улыбаюсь в ответ. — Платонова, всё нормально, минут пятнадцать на поговорить у нас есть, дверь закрыта, — он осторожно тянет мой подбородок вверх, а потом с неимоверной лаской обнимает за плечи, носом утыкаясь в макушку. И в этот момент мне хочется забыть, что сегодня нас ждут пары, что вечером будет последний, надеюсь, важный разговор. Сейчас я хочу просто расслабиться, крепко обнимая его в ответ, проводить ладонями по широкой теплой спине и вдыхать запах его отвратительных сигарет. — Я заберу тебя сегодня вечером, — тихо шепчет он. — Хорошо? Угукаю ему куда-то в грудь. Преподаватель не приходит в восторг от моего ответа и чуть отстраняется. — Только не волнуйся, пожалуйста, — он странно обреченно вздыхает, рукой зарываясь в мои причесанные волосы. — Для себя я всё решил. Выбор делаешь ты. Поэтому и прошу подумать, нужно ли тебе это. — Мучаешь меня, — голос звучит надрывисто и устало. Что он там решил? Чего мне ждать сегодня? Может лучше вообще не приходить? Побегать от него ещё недельки три-четыре, а потом перевестись на заочку? — А ты меня, Платонова, — прижимаясь своими губами к моей щеке твердит преподаватель. В этот момент хочется крикнуть «В губы, пожалуйста, целуй в губы». Но Алексей, черт бы его побрал, Михайлович, делает это так нежно, что, в целом, можно помолчать и насладиться. Наш разговор прерывает звонок. — Отменишь пару, а? Он смеется, сжимая напоследок мою руку, и уходит к двери, поворачивая дурацкую щеколду. Тест я решаю не очень хорошо, судя по тому, какие мысли мне лезут в голову. Подсмотреть в тетрадь кажется нечестным по отношению к Высоцкому. Хотя тот всю пару печатает что-то на компьютере, лишь изредка поглядывая на нас. — Сдаем работы, — басистым голосом объявляет он, не отрываясь от экрана, и тут же взглядом находит меня. — Платонова, задержись после занятия. Поговорим по поводу реферата. Я, словно загипнотизированная, таращусь сквозь него, прожигая дыру в доске, и едва заметно киваю. — Насть, — пихает меня в бок Юля. — Ты слышала? — Да, — поднимаюсь вслед за всеми и оставляю лист с ответами у него на столе. Постепенно аудитория пустеет, вновь оставляя нас одних. — Забыла сказать об этом, извини, — почему-то я подумала, что ему всё же стало некомфортно от этой новости. Вдруг нам будет тяжело лишний раз оставаться наедине тут, где за дверью каждую божью минуту может проходить его бывшая, где мы не сможем нормально поговорить, где придется строить из себя тех, кем мы с недавних пор не являемся. — Не извиняйся, — убирая огрызки тетрадных листов в стол, отвечает он. — Теперь у нас будет оправдание, чтобы побыть вдвоем немного дольше. Так вот как ты всё решил? Это его «побыть вдвоем немного дольше» приятно отзывается в груди. Что ж, Высоцкий, теперь ты от меня так просто не отделаешься. — Я подготовлю примерное содержание и вечером тебе его покажу, — он улыбается так комфортно и по-родному, заставляя меня тут лужицей весенней растечься. — Тогда я пойду? — тихо, как мышка, делаю шаг назад. — Подожди, — Алексей Михайлович неспешно поднимается с места, успевая пальцами коснуться моего запястья. Дверь аудитории неожиданно распахивается и мы почти одновременно вздрагиваем, переводя взгляд в сторону. — У нас совещание через десять минут, — едко и раздраженно произносит вошедшая на порог Светлана, мать её, Владимировна. Даже не поздоровавшись, она с подозрительной решимостью оглядывает нас, надолго засматриваясь на протянутую ко мне руку, и… — Тебя ждут, не засиживайся, — пулей вылетает обратно в коридор. Как-то нехорошо получилось… — Так теперь постоянно будет? — интересуюсь я, ощущая как хватка на моей руке ослабевает. И я почти готова сказать ему, чтобы тотчас же вернул всё как было, но… — Надо быть осторожнее, — с долей напряженности в голосе отвечает мужчина, до сих пор прожигая взглядом дверь, и я молча с ним соглашаюсь. Об этом он и говорил — сложности подобных отношений. Теперь нужно скупо переглядываться на парах, не имея возможности даже улыбнуться друг другу. Теперь нужно ходить по улице, не касаясь замерзших от холода ладоней. Теперь целовать его можно только оставаясь наедине. Теперь придется учиться разделять чувства и учебу. И не забывать всегда запирать двери.***
Едва протиснувшись в коридор, пытаюсь спихнуть с себя голодную Гренку, попутно стягивая верхнюю одежду. Злоебучий холод пробирает до дрожи, зубы стучат, а квартира встречает таким теплом, что покалывает покрасневшие щеки. Телефон в кармане громко пиликает. «Заеду за тобой в шесть» Что ж, придется потерпеть какие-то три часа. Остаток дня я провожу в уютном кресле, переписываясь то с родителями, то с подругой, которая собирается на следующей неделе отпраздновать грандиозную вечеринку по случаю своего дня рождения. Веретенцева, точнее не так, счастливая Веретенцева строчит без остановки сообщения о том, как у них с Эриком всё отлично и хочется уже дожить до выходных, чтобы скорее увидеть его снова. И я её понимаю, мне тоже хочется дожить до вечера, тоже хочется поскорее встретиться с тем, кто не покидает мои мысли. А ещё хочется поделиться ими с кем-нибудь, но душу пока что приходится изливать лишь вальяжно растянувшейся на коленях кошке. До приезда Высоцкого остаётся всего час, и минуты начинают тянуться слишком долго, чтобы я могла их с лихвой прочувствовать.***
Подъездная дверь громко хлопает, оставляя меня во власти пробирающего до костей ветра, и я сильнее кутаюсь в огромный белый шарф, глазами пытаясь отыскать нужную машину и, наконец, нахожу. — Замёрзла? — он улыбается, касаясь моих обледенелых ладоней. И смотрит. Смотрит так непривычно, так ласково, что хочется перестать сдерживаться, что всё нутро кричит «целуй его уже». — Немного, — мой шепот заглушает включенный кондей, но Высоцкий читает всё по губам. Дорогу до его квартиры мы проезжаем молча. И в этом молчании каждый находит что-то комфортное. Живет он, кстати, не сильно далеко. Если так подумать, можно дойти пешком минут за двадцать. Холостяцкая студийка встречает своим минимализмом и неразобранными до конца коробками в коридоре. — Давай помогу, — произносит преподаватель, снимая с меня пальто, до мурашек задевая открытые участки запястий. Проходя в зал, если его можно так назвать, я топчусь на месте ровно до того момента, как он подходит ко мне, наконец-то искренне и свободно затягивая в теплые объятия. — Мне этого не хватало, — выдыхаю ему куда-то в плечо, чуть привставая на цыпочки. Пахнет от него, как и всегда, то ли уютом, то ли домом. Высоцкий вообще, по сравнению с моими мерками, очень большой и комфортный, будто плюшевый медведь, и его свитер как нельзя кстати покалывает щеки. — Я тоже соскучился, Платонова, — отвечает он, пытаясь тщательно разглядеть что-то в моем лице. И если бы можно было впиться в его губы смазанным поцелуем, я бы так и сделала, но сейчас хотелось другого. Сейчас это можно делать не в слепом порыве, а так, как со вчерашнего дня уже можно было. — Я приняла решение, — голос слегла подрагивает от волнения и Высоцкий это точно слышит, понимает, не перебивает. — Я этого хочу, — в буквальном смысле хочу. Не могу уже сопротивляться. — И понимаю, чем мы рискуем, понимаю, что ты можешь пострадать, что это, может быть глупо, странно, нелепо, но я… Перебивая вызубренную мной наизусть речь, он касается пальцем приоткрытых губ. От неожиданности, кажется, они нервно подергиваются. Я и так дрожу как осиновый лист, а теперь вообще похожа на сумасшедшую. — Я понял тебя, — кивая, тихо произносит он. — А теперь помолчи, пожалуйста. И я молчу. Молчу и смотрю как он, взрослый мужчина с щетиной на лице, довольно светится, так и не выпуская меня из своих объятий. — Это значит… — неловко и смешно повисает мой неозвученный вопрос в воздухе, потому что мой преподаватель, чертов Алексей Михайлович Высоцкий, наконец медленно и чувственно целует меня. И я готова кричать, что тоже этого хотела, что давно надо было так сделать, что всё на свете вообще говорило об этом с самого первого дня нашей встречи, но в ответ лишь сильнее впиваюсь в его губы, обветренные и пропахшие сигаретным дымом, а потом отбрасываю куда-то на пол сумку, неудобно висящую до сих пор на плече. И хочется зажмуриться то ли от радости, то ли от приятно разливающейся волны наслаждения в животе. Мы не отрываемся друг от друга, пока не заканчивается воздух в легких, а потом снова продолжаем, будто делаем это впервые, касаться ладонями шеи, зарываться пальцами в волосы, сжимать руками края одежды и ощущать звенящую тишину в голове. В моменте молча подмечаю, что целуется мой преподаватель первоклассно. Мой. — Думаю, сейчас лучше остановиться, — восстанавливая сбитое дыхание шепчет Высоцкий. — Обломщик, — хмыкаю я, очень удачно приземляясь пятой точкой на спинку дивана. Он смеется и утыкается носом мне в макушку, легонько чмокая. — Нам ещё твою исследовательскую работу обсуждать, ненасытная. Под моё недовольное мычание он подходит к тумбочке и достаёт из неё одну из своих безразмерных футболок, заботливо всучивая её мне в руки. Я запираюсь в ванной, привожу себя в порядок и смываю остатки размазанного блеска с припухших губ, а затем натягиваю это подобие пижамы, подмечая, что мне она вообще-то почти до колен. Пока Высоцкий готовит свою коронную яичницу на ужин, настойчиво предлагая мне остаться сегодня у него, я читаю подготовленный им план работы на ближайший месяц и пытаюсь переварить, что теперь мы вместе. Мы. Вместе.