Офсайд

Холодная капля скользнула по щеке, заставив Люси невольно поёжиться и сильнее закутаться в куртку: после жаркой и сухой осени декабрь, внезапно обрушившийся на их головы мелким, словно пропущенным через сито дождём, показался особенно мерзким. Одно не давало впасть в уныние — через неделю Рождество, которое на этот раз она будет отмечать не только с родными, но и со своим парнем. Парень. Губы невольно расползлись в счастливой улыбке, хотя ей по-прежнему странно было называть Нацу этим словом. Она всегда стыдливо вздыхала, когда в телефонных разговорах мама начинала расспрашивать о нём. В голосе миссис Хартфилии слышалась добрая усмешка и преувеличенный интерес, как у многих, умудрённых опытом взрослых, давно миновавших стадию подростковой любви и смотрящих теперь на переживания младшего поколения с долей здорового, закалённого в различных жизненных перипетиях скептицизма. Люси надеялась, что личная встреча родителей и Нацу заставит первых серьёзнее отнестись к её чувствам, а значит, сведёт на нет пусть и безобидные, но от этого не менее смущающие шутки. Впрочем, не только взрослые были слегка бесцеремонны. К ним довольно быстро присоединились и сверстники: Нацу не смог (или не захотел, что в его случае почти одно и то же) скрывать от всех изменения в их отношениях, с удовольствием демонстрируя свою симпатию и радость при встречах, чем вызвал настоящее цунами насмешек разной степени тяжести — от доброго подтрунивания до злобного шипения упустивших Драгнила девушек. Люси, не привыкшая к подобному вниманию, отреагировала на него крайне болезненно. Сама же причина этого интереса к её скромной персоне, что ожидаемо потекло на них со всех сторон после знаменательного примирения в школьном сквере, поначалу беззаботно отмахивающаяся от вываленных на его голову жалоб, после очередной рефлексии сгребла Люси в охапку и твёрдо выдала, смотря в упор: «Забей! Они просто завидуют. Ведь у нас есть такие замечательные мы!» Сложно было не рассмеяться в ответ. На душе полегчало, а время успокоило даже самых заядлых сплетников, подкинув им новые темы для обсуждений. Заглянувший на опустевшую парковку ветер больно хлестнул по задрожавшим коленям, дёрнул подол юбки и умчался вверх по улице. Люси, раздосадовано вздохнув, обернулась на маячившее у неё за спиной полутёмное здание школы — надо было всё же послушаться Нацу и дождаться его внутри. Но ей захотелось поболтать с девчонками (нашлась-таки и для неё парочка приятельниц), обсуждая планы на ближайшие выходные, а не мерить шагами коридор в ожидании, пока тренер закончит с поздравительной речью: сегодня их команда выиграла сложный матч, буквально вырвав победу зубами на последних минутах. Об их соперниках — «Диких быках» — ходило много нехороших слухов, часть из которых начали пересказывать, как только стало известно, что именно они приедут в школу на игру. Люси особо к разговорам не прислушивалась (мало ли что люди напридумать могут), но при виде одинаковых как на подбор громил всерьёз начала переживать за ребят: даже самый щуплый из «Быков» был на голову выше Нацу, Стинга и других «старичков», не говоря уже о пришедших в этом году новых игроках. Обошлось. Даже травмы никто не получил. Не считать же за таковые синяки и шишки? Люси испуганно вздрагивала каждый раз, зажимая рот ладонью, когда кто-нибудь из их команды растягивался на земле. Дядя, сидевший рядом (она смогла уговорить и его прийти на игру, ребятам ведь так нужна поддержка!), укоризненно качал головой: «Милая, они мальчишки, им просто необходимо проходить через подобные испытания, иначе что из них вырастет?» Нацу потом, после матча, сказал ей то же самое, только другими словами: «Заживёт. Он не первый и не последний. Это не смертельно». Люси кивала, внутренне обмирая, когда взгляд задевал уже начавший наливаться синяк у него на скуле (и как только умудрился его получить, в шлеме-то?). Она так и не смогла привыкнуть к вечным драгниловским царапинам и ожогам: тут же хваталась за свою походную аптечку, обрабатывала повреждения, сетовала на его неосторожность, дула на ранки, стремясь облегчить неприятные ощущения, просила поберечь себя. Нацу клятвенно обещал соблюдать все известные правила безопасности, а через два-три дня ей снова приходилось выступать в роли сестры милосердия. Иногда у Люси закрадывалась мысль, что он калечится специально, чтобы лишний раз вынудить её позаботиться о себе, но, глядя в честные серо-зелёные глаза, она безжалостно гнала эти сомнения прочь: Нацу не мог так поступить! Всё дело в его неуёмном темпераменте, как магнитом, притягивающим к нему неприятности. Поэтому незачем накручивать себя и думать невесть что. Стоять на одном месте было и холодно, и скучно: погода портилась, а тренер, судя по всему, завёл торжественную речь по третьему кругу — он любитель поболтать, даром что сорокалетний мужчина, но переговорил бы и её двухлетнюю двоюродную сестрёнку Алисию, которая не закрывала рот ни на минуту, так что вскоре у окружающих начинало звенеть в ушах от тонкого звонкого голосочка. Пройдясь несколько раз туда-сюда, Люси достала телефон, желая совместить приятное с полезным — убить время и проверить почту. Новых сообщений не было. Побурчав себе под нос что-то про нерасторопных молодых людей, из-за которых она сейчас отморозит все доступные для этого части тела, Люси потянулась за наушниками — в компании музыки ожидание не казалось таким утомительным. Собственно в её стоянии на ветру не было особой необходимости — они бы всё равно списались с Нацу перед сном, да и виделись практически каждый день. Но он попросил дождаться его, намекнув на некий сюрприз. Как тут устоять? Не то чтобы Нацу обделял её своим вниманием, скорее, наоборот, иногда его бывало даже в избытке, и Люси, желая хотя бы иногда побыть в одиночестве, время от времени под любыми предлогами спроваживала навязчивого кавалера. А также не препятствовала встречам Нацу с друзьями, не устраивала истерики, не обижалась, не забрасывала эсэмэсками, как некоторые другие девушки, чем невольно вызывала уважение парней и лёгкую зависть с их стороны по отношению к Драгнилу: ему-то мозг регулярно не выносили! Даже Грей, поначалу отнёсшийся к ней настороженно, постепенно сменил гнев на милость, перестал недовольно поджимать губы, если Люси иногда присоединялась к ним, и однажды снизошёл до того, что обратился к ней с вопросом по истории. Сегодня она тоже не настаивала на том, чтобы составить Нацу компанию на вечер — недавно начатый новый рассказ настоятельно требовал дописать к нему несколько абзацев, да и обязательные посиделки всей команды после игры (ещё один пункт из списка негласных традиций, тщательно соблюдаемых на протяжении всего времени её существования) никто не отменял. Поэтому он просто попросил её задержаться, чтобы вручить подарок. И поцеловать. Некрасиво было отказывать в такой малости, особенно после столь напряжённой игры и вполне заслуженной победы. А с учётом того, что дома ждёт горячая ванна и любимый вишнёвый пирог, пять минут на холоде и вовсе казались пустяком. За музыкой Люси не услышала дробного перестука тяжёлых шагов и негромких, скупо переговаривающихся голосов. А потом кричать было поздно: грубо схватили за плечи, зажали широкой мозолистой ладонью рот, поволокли в темноту. Выпавший из рук телефон, попав под ребристую подошву кроссовка, обиженно моргнул напоследок потрескавшимся экраном и отключился.

* * *

Двустворчатая входная дверь широко распахнулась, выпуская на улицу группу старшеклассников, и с тихим скрежетом захлопнулась обратно, несколько раз по инерции качнувшись туда-сюда. Едва парни спустились с крыльца, как Хибики осторожно сделал шаг в сторону, намереваясь по возможности незаметно покинуть сокомандников, но был безжалостно перехвачен Эвклифом. — Куда?! — возмущённо воскликнул бывший капитан, беря его шею в захват. — А кто традиции соблюдать будет? — Меня ждут, — попытался выкрутиться Хибики. Он уважал неписанные законы команды, но сегодня хотел быть в другом месте. Неужели хотя бы один раз без него не обойдутся?! — Нас всех кто-то где-то ждёт, — наставительным тоном начал разглагольствовать Стинг. — Но мы же сейчас здесь. И ты должен. Хей, не дуйся! — Он шутливо ударил Лейтиса кулаком в бок, не рассчитав силы, отчего его пленник болезненно поморщился, однако вырываться уже, поняв всю тщетность своих усилий, не пытался. — Посидим, и ты нам расскажешь, что там за девушка тебя ждала. Или не девушка? — продолжал ёрничать Стинг, заговорчески подмигивая покрасневшему Хибики. — Ладно, не кипишуй, среди нас гомофобов нет, а, парни? — Ему ответил нестройный хор голосов, подкреплённый подбадривающими похлопываниями по спине. Грохот стоял такой, будто кто-то колотил боксёрскую грушу палкой — сил для удара никто не жалел. — Вот видишь, мы толерантны к сексуальным меньшинствам, можешь трахаться, с кем хочешь. Главное — хорошо играть в лакросс, правда, капитан? — Стинг повертел головой, выискивая в толпе Нацу, и недовольно нахмурился. — Я не понял, где капитан-то? Опять что ли со своей блондиночкой милуется? Фуллбастер, давай звони этому Ромео, какого все должны его ждать? — А я, по-твоему, чем занимаюсь? — ворчливо огрызнулся Грей, с каждой секундой становясь всё мрачнее: мобильник друга отозвался сухим «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Люси, чей номер на всякий случай он забил в «Контакты» (после того, как Нацу пару раз забывал у неё телефон, эта предосторожность уже не казалась излишней), тоже была недоступна. — Вот что любовь с людьми делает, — притворно вздохнул Стинг. — Она губит даже лучших из нас. Так что, Лейтис, забей ты на своё свидание — нет ничего лучше хорошей мужской компании. Пива мы тебе, конечно, не нальём — незачем детей спаивать, зато конфеты, так и быть, можешь жрать от пуза. Если Драгнил станет возмущаться, скажешь, я разрешил. Или ты сладкое не любишь? Ничего, там ещё орешки должны быть и чипсы. Эй, да отомри ты, мелочь! На его удивление, Хибики проигнорировал и обидное прозвище, прилепившееся к нему с лёгкой руки нового капитана, и весьма чувствительную встряску. Раздосадованный столь явным пренебрежением, Стинг, желая выяснить его причину, проследил направление взгляда Лейтиса, и сам незамедлительно превратился в точно такую же немую статую: с парковки для школьных автобусов в их сторону медленно, словно каждое движение давалось ему с великим трудом, брёл человек. В темноте, царящей на стоянке, не было видно его лица, лишь силуэт, смутно знакомый. Но на свету от единственного горящего перед школьным крыльцом фонаря уже без труда опознались всклокоченные розовые волосы, широкие скулы и разбитые в кровь губы. Да и бессознательная ноша у него на руках в особом представлении не нуждалась — рассыпавшиеся по плечам светлые, отливающиеся мягким золотом локоны говорили сами за себя. Сделав несколько шагов, Нацу неожиданно, будто ему ударили под колени, рухнул на землю, в последний момент успев выставить вперёд руку, тем самым смягчив падение для Люси. Он аккуратно, насколько позволяло его состояние, опустил её на асфальт, но отодвинуться или сделать что-то ещё не успел, кулём упав сверху. Стинг, неотрывно наблюдающий за развернувшейся перед ними пантомимой, даже после этого не произнёс ни слова: на него напал странный столбняк, как, наверное, и на прочих парней — за спиной и рядом царило полное безмолвие, все разговоры стихли, ни шороха одежды, ни шума дыхания. Это был не страх; недоумение, растерянность и обязательные в таком случае вопросы, беспорядочно крутящиеся в голове, ещё не оформленные, смутные и пока, на волне не прошедшего шока, не требующие ответов. Грей опомнился первым. Рванул вперёд, бухнулся коленями в оставшуюся от утреннего дождя лужу, потянул на себя бессознательное тело, пыхтя, бросил оказавшемуся рядом Чени: — Помоги. Надо оттащить его в сторону. Стингу досталась Люси. Он зачем-то потянулся к её голове, дотронулся до виска и тут же испуганно отдёрнул руку, почувствовав на пальцах что-то холодное и липкое. Взгляд заметался по девичьей фигуре в поисках чего-нибудь, обо что можно было бы вытереть казавшуюся чёрной кровь, и безнадёжно завис на обнажённой груди, как-то особенно беззащитно белеющей между половинками разорванной кофточки. Закусив губу, чтобы позорно не заскулить, Стинг брезгливо мазнул ладонью по собственным штанам (чёрт, он ненавидел кровь, а теперь ещё придётся её отстирывать!) и неумело зашарил пальцами по тонкой шее в поисках пульса. Ничего. Вот теперь стало по-настоящему страшно. — Эй! — окликнул он Фуллбастера. Тот понятливо потянулся к Люси, с ходу найдя нужную точку (недаром ведь на врача собрался, чувствуется порода). — Ну? — получалось говорить только такими короткими фразами — так легче было бороться с подступившей к горлу тошнотой, потому что вблизи вид разбитого драгниловского лица казался ещё ужаснее. — Жива, — коротко бросил Грей, поправляя на Люси одежду. — А?.. — Стинг дёрнул подбородком в сторону Нацу. — Тоже, — негромко откликнулся Чени. — Им нужна медицинская помощь, — обратился он уже к Фуллбастеру. Грей, согласно кивнув, достал телефон, но прежде чем набрать номер Службы Спасения, пробежал глазами по оставшимся на парковке редким автомобилям, выискивая серый седан директора: на игре мистер Краси сидел рядом с Люси, и, если он ещё не уехал, ему надо сообщить, что с его племянницей случилась беда. Машина оказалась на месте. Грей повернулся к испуганно переминающейся с ноги на ногу команде, схватил ближайшего парня за локоть, подтолкнул в сторону школы: — Позови директора, он ещё здесь. Бегом! Хибики, столь «удачно» подвернувшийся Фуллбастеру под руку, ослушаться не посмел — побрёл, спотыкаясь, к зданию, пока не услышал за спиной грозный окрик: «Я сказал: бегом!» Тогда ноги, наконец, обрели нужную прыть, так, что даже влетев в вестибюль, он не сразу смог остановиться и едва не упал на повороте, поскользнувшись на гладком полу. — Помогите, кто-нибудь! — Хибики уже забыл, кого надо было звать, и кричал первое, что приходило в голову. — Эй, есть здесь кто? Помогите! Испуганное эхо заметалось в пустом коридоре, наводя панику, и появление мистера Краси скорее усугубило её, чем помогло собраться с духом. — Ты ведь Хибики Лейтис, верно? Из десятого класса? — заботливо поддерживая его за плечи, спросил директор. — Что случилось? — Там… они там… кровь… — бессвязно посыпались изо рта слова. — Грей… позвать вас… — Идём, — мгновенно посерьёзнел мистер Краси. — Показывай, где и что. Справиться с ролью проводника оказалось легче лёгкого — нужно было всего лишь проводить директора до входной двери. Дальше он обошёлся без посторонней помощи. Хибики лишь потерянно вздохнул, опускаясь на ступени крыльца — этот день ему запомнится надолго.

* * *

Лейла, не отрываясь, смотрела на бледное лицо дочери, не замечая, как комкает в огрубевших от постоянного копания в земле пальцах платок. Они с Джудо успели лишь забросить вещи в дом Байро и сразу приехали в больницу, где их уже ждал для разговора лечащий врач. Но она не смогла не заглянуть к Люси, чтобы хоть так, через стекло, посмотреть на свою девочку — большего Лейла пока не мола себе позволить, потому что знала: стоит только подойти ближе, прикоснуться и она уже не сможет уйти. А им надо многое обсудить с доктором: лечение, уход, возможные перспективы… Горло свело судорогой невыплаканных слёз — Лейла до последнего не верила в то, о чём несколько дней назад прерывистым от волнения голосом рассказал по телефону брат. Она механически делала множество вещей: собирала сумку, звонила в аэропорт, пытаясь поменять билеты, бронировала места на поезд, объяснялась с администрацией раскопок, передавала дела помощнику — и тщательно гнала от себя мысль, что больше не сможет поговорить с дочерью, услышать её голос, увидеть улыбку. И даже сейчас не позволяла себе расслабиться — не время, не место. — Идём, дорогая, — плечи заботливо обняла крепкая мужская рука. Лейла узнала её обладателя, но всё же повернула голову, чтобы встретиться с братом глазами, и про себя подивилась, как сильно он сдал за прошедшие несколько дней. Они ведь общались незадолго до трагедии по скайпу: всегда подтянутый и бодрый, Байро иронично шутил над своей ролью няньки для племянницы, интересовался их делами, передавал привет зятю, соблазняя того зимней охотой. Личная жизнь у брата не сложилась: любимая девушка предпочла другого, оставив однолюба Байро без семьи и детей. Но это не сломило его, и весь нерастраченный пыл своей души он отдал работе. Лейла не помнила, чтобы брат когда-нибудь унывал или опускал руки. Поэтому так особенно больно было смотреть на скорбные складки в уголках губ, видеть глубокую грусть в потухших глазах, ощущать сожаление в каждом осторожном жесте. Лейла не винила его за произошедшее — подобное могло случиться где и с кем угодно, тем более что была уверена: брат сделал всё от него зависящее, чтобы Люси в их отсутствие ни в чём не нуждалась. Но теперь ему не придётся нести эту ношу в одиночестве. Разговор вышел долгим и трудным. Врач, Сильвер Фуллбастер, крепко сбитый, суровый на вид мужчина с пронзительным взглядом тёмных, почти чёрных глаз, не стал миндальничать, вселяя ложных надежд, просто и подробно обрисовал ситуацию, положил перед ними список других клиник, в которые они, при желании, могли бы перевезти Люси, и предложил всё как следует обдумать. Супруги Хартфилии вернулись к палате. Время на размышление у них ещё было, но принимать решения, особенно такие важные, лучше всего на свежую голову. А пока можно просто побыть рядом с дочерью, подержать за руку и сказать о том, как сильно они её любят. Подойдя к двери, мистер Хартфилий осторожно коснулся холодного пластика кончиками пальцев, но войти так и не решился. Лейла, подавив тяжёлый вздох, взяла мужа за безвольно повисшую руку: Джудо с лёгкостью улаживал любые вопросы, связанные с работой, но когда дело касалось семьи, становился беспомощным, как ребёнок. Нет, она не сердилась, за столько лет привыкнув к ведущей роли, лишь сейчас впервые ощутив потребность в крепкой, надёжной опоре. Хорошо, что рядом будет Байро — брат всё поймёт без слов, посоветует и поддержит, и ей будет уже не так страшно. В палате кто-то был — Лейла заметила этого посетителя ещё в прошлый свой приход, но тогда не стала интересоваться его личностью, уверенная, что Байро не подпустит к Люси не вызывающего доверие человека. Видимо, этот смог добиться расположения брата, а значит, нужно о нём непременно подробно расспросить. — Кто этот мальчик? — По виду паренёк был ровесником дочери и казался смутно знакомым — Лейла уже видела эти встрёпанные розовые вихры, но память упорно отказывалась напоминать, где и при каких обстоятельствах. — Нацу Драгнил, — немедленно пришёл ей на помощь Байро. — Они встречались. — А-а-а… да. — Перед глазами всплыли несколько фото, что Люси скинула ей после долгих уговоров. — Как он? Ты говорил, его сильно избили. — Сотрясение мозга, перелом руки и ребра, не считая много чего по мелочи, — перечислил Байро, недовольно морща лоб. — А он здесь днюет и ночует, выгнать его не могу. Губы Лейлы невольно дрогнули, складываясь в лёгкую, припорошенную светлой печалью улыбку: в голосе брата за недовольством явно чувствовалась забота и об этом мальчике тоже. В этом был весь Байро: суровый внешне, он всем сердцем радел за тех, кто так или иначе оказался под его опекой: младшая сестра, ученики, племянница. И вот теперь Нацу. Брат мог ворчать на него сколько угодно, но при этом переживал, как за родного. Странно, что он ещё собственноручно не транспортировал упрямца в отведённую тому палату. Хотя, судя по глубокой вертикальной складке, пересекающей широкий лоб Байро, и прищуренным глазам, до применения грубой силы осталось совсем немного. При их появлении Нацу вскочил, тут же болезненно поморщившись — очевидно, резкое движение потревожило недавно повреждённое ребро — и настороженно замер, будто ожидая с их стороны какого-то подвоха. Лейла, пробежав по его лицу внимательным взглядом, поджала губы: на месте брата она уже давно отправила бы мальчика в кровать, для надёжности привязав ремнями, чтобы не смог покинуть её до полного выздоровления. Бледная кожа, чёрные круги под глазами, налившиеся гематомы, опухшие разбитые губы — и куда его в таком виде на подвиги потянуло? Лежать нужно, а не по больнице бегать. — Нацу, это родители Люси, Джудо и Лейла Хартфилии, — представил их Байро. — Здравствуйте, — хрипло поздоровался Драгнил и смущённо кашлянул, когда повисшая в палате тишина стала невыносимой: — Эм… вы, наверное, хотите побыть с Люси. Я тогда попозже зайду. Лейла с облегчением выдохнула: она была совсем не против нахождения Нацу здесь, но не в эти, первые и самые страшные, минуты. Потом, позже. Они ещё встретятся и поговорят, и будут вместе делать всё от них зависящее, чтобы Люси пришла в себя, но не сейчас. Не сейчас…

* * *

Нацу, устало прикрыв глаза, откинулся на невысокую спинку стоящего в коридоре диванчика — неплохая замена его кровати, до которой он просто не дойдёт. Головокружение так и не проходило, вместе с тошнотой и слабостью создавая неописуемый букет ощущений. Но это казалось сущей ерундой по сравнению с бесконечно крутящимися в мозгу, как заезженная пластинка, мыслями: в том, что случилось, только его вина. Если бы он не задирал противников во время игры, если бы не хвастался победой перед всеми, не целовал Люси на глазах разъярённых «Быков», не упросил её остаться, не… Если бы! Хотелось побиться своей дурной головой о любую более-менее твёрдую поверхность, но кому нужны его сожаления? Они не вернут Люси здоровья, не помогут вывести её из комы, не сгладят нанесённый вред. Поэтому мистер и миссис Хартфилии будут отчасти правы, если запретят ему навещать свою дочь. Он, конечно, не сдастся — уж отсюда, с дивана, его точно никто не прогонит — но поймёт это решение и не станет осуждать. Гладкая стена приятно холодила затылок, притупляя боль. Думать ни о чём не хотелось, но воспоминания сами лезли в голову, смутные, горькие, жестокие. Свежий, с едва уловимыми нотками обещанного ночью морозца уличный воздух после пропахшего потом и адреналином тяжёлого духа мужской раздевалки опьянил похлеще дешёвого пива, которым они заливались на вечеринках — хотелось вдыхать его полной грудью, до мелких ярких звёздочек перед глазами. С волос за шиворот стекла холодная капля, за ней ещё одна. Он ведь даже не успел толком вытереться после душа, натягивая одежду на влажное тело: тренер так разошёлся, воодушевлённый неожиданной победой («Будет большой удачей, если вы хотя бы в этом году не продуете им всухую, — сказал он перед началом матча. — Одно очко, парни, и я лично расцелую каждого»), что незаметно слинять удалось только через час. Нельзя было заставлять Люси ждать ни одной лишней минуты. Но его постигло жестокое разочарование: ни в коридоре, ни на улице девушки не оказалось. Телефон тоже молчал. Хотелось завыть волком: что опять случилось?! Почти два месяца в их отношениях царила идиллия, такая, что порой всё происходящее казалось сном. Он уже и забыл, что можно до колик смеяться над всякой ерундой, каким вкусным бывает мороженое, если есть его с чужой ложки, и что молчание подчас уютнее любых слов. Даже отец оживился: всё чаще отрывался от своих распечаток, то предлагая всем троим почаёвничать и заводя с Люси оживлённые разговоры на литературные темы, то составляя мистеру Краси компанию на воскресные походы с ружьём. А буквально неделю назад на журнальном столике появились старинные костяные шахматы, в которые они почти каждый вечер играли до смерти мамы. Неужели всё это снова исчезнет? Люси так быстро и прочно вошла в его жизнь, что по-другому эта самая жизнь уже и не представлялась. Кто теперь будет терпеливо, без малейшей толики раздражения ждать, пока он закончит чинить очередную безделушку в гараже? Или жарить хлеб над огнём в камине, потому что так вкуснее, чем в тостере? Да и делать домашние работы оказалось гораздо интереснее вдвоём. Нет, конечно, Люси была нужна ему не только для написания очередного эссе или в качестве приятной компании для похода в кино. Она стала для него своеобразным, принадлежащим лично ему карманным солнышком: светила, одаривала теплом, прогоняла тоску, так, что любой, даже самый мрачный день наливался красками и уже не казался серым и безрадостным. Каково будет лишиться такого дара Судьбы? Он ещё раз набрал въевшийся в память номер, не обращая внимания на мигающий предостерегающим красным светом значок практически разрядившейся батареи, и медленно спустился с крыльца, намереваясь обойти вокруг школы — вдруг Люси не ушла совсем, а прогуливается где-то неподалёку? Под ногой что-то негромко хрупнуло, немедленно заставив его взволнованно заозираться вокруг себя в поисках хозяйки до боли знакомого телефона, украшенного подвеской в виде смешного снеговика. «Где ты?!» — трепыхнулось в плохом предчувствии сердце. И тут же испуганным эхом разорвал мирную, ничего не подозревающую вечернюю тишину резко оборвавшийся крик: — Нац!.. Он и сам не понял, как оказался на стоянке школьных автобусов. Взгляд выхватил из густого сумрака широкоплечую фигуру, загораживающую проход, бледное пятно девичьего лица, дёрнувшееся от хлёсткого удара, безвольно разметавшееся по дорожному покрытию лёгкое облако светлых волос. Дальше им руководили инстинкты — схватить, оттащить, обезвредить. Но ему позволили нанести всего один удар. Потом голова взорвалась острой болью; ей рефреном ответили бок и рука и дружным хором — каждая клеточка избиваемого ногами тела. Всё закончилось внезапно: нападавшие (судя по тому, что удары прилетали со всех сторон, их было не один и даже не два человека) просто молча отступили, прыснули в стороны, как крысы, вразнобой пошоркав по асфальту подошвами. Теперь главной задачей для него стало доползти до лежащего в стороне бесчувственного тела и при этом самому не потерять сознание. Телефон при попытке дозвониться до Грея (тот бы их нашёл и сделал всё остальное, на что лично у него не было сил) сдох окончательно. Оставалось одно — идти назад к школе, а там их обязательно кто-нибудь заметит… — Тебе нужно вернуться в палату и лечь, — раздался над ухом голос мистера Краси. — Привезти кресло? — Нет, я сам. — Нацу старательно проморгался, отгоняя зелёную муть перед глазами. Подняться будет сложнее. — Не стоит напрасно геройствовать, мой мальчик, — неожиданно мягко попенял ему директор, по-отечески похлопывая по руке. — Поверь, никто не винит тебя в случившемся — ни я, ни её родители. Просто… дай им немного времени. А сейчас поднимайся, провожу тебя до палаты. И не возражай! А то и правда за креслом схожу.