Миссия «Колледж»

Когда работаешь в команде Мстителей, быстро привыкаешь ничему особо не удивляться и ко всем перипетиям судьбы относиться со спокойствием буддийского монаха. Вот и Джеймс привык. К пришельцам, к скандинавским полубогам, к неподъемным молотам, выкованным из ядра какой-то там звезды; к мутантам, к неведомым камням, за которыми все так рьяно охотятся; к суперзлодеям, чуть ли не каждую неделю пытающимся захватить мир, и супергероям, которые этот мир неустанно спасают. Даже к говорящим компьютерам привык. И к тупым шуткам Сэма «Птичий Костюм» Уилсона. Именно поэтому погоня за террористами с энерго-оружием по дебрям африканских джунглей и вовсе кажется Барнсу сущим пустяком. На задание они вышли вчетвером: кэп, Барнс, Сокол и Вдова. Миссия стандартная — найти, обезвредить, изъять, террористов нейтрализовать. Последнее обычно означало либо убить, либо взять под арест, тут уж как получится. Ни для кого из команды подобные указания не в новинку; операция должна занять часа три, максимум шесть, с учетом засады. Успеют еще поужинать где-нибудь в Конго, как в шутку сказала Романофф. Уже почти перед вылетом выяснилось, что за производством и сбытом оружия стоит — вот так сюрприз — обособленная группировка ГИДРЫ, сговорившаяся с подпольной научной организацией. Это, в принципе, ничего кардинально не изменило. ГИДРА или нет, разобраться с ними нужно было по-тихому и как можно быстрее. Однако по-тихому не выходит. Быстро, впрочем, тоже. Баки даже не успевает сообразить, в какой именно момент все идет по одному общеизвестному месту. Еще час назад они с Романофф выжидали в засаде, прячась за плотной зеленой завесой папоротниковых листьев, готовые по первой же команде Роджерса начать штурм научного комплекса. Было жарко, москиты голодным полчищем зудели вокруг, то и дело норовя пробраться под воротник боевого костюма. По Наташиному плечу неспешно ползла устрашающего вида сороконожка, которую Джеймс осторожно снял и отправил в дальнейший путь по стволу кустарника. Его пальцы коснулись кожаного рукава всего на долю секунды. Наташа как-то странно, едва заметно вздрогнула, но даже не обернулась, продолжая безотрывно следить за тем, как вооруженные наемники суетились около бронированной фуры и перетаскивали в кузов обшитые металлом коробки. Барнс был почти уверен, что неуловимое телодвижение напарницы ему лишь привиделось, поэтому тут же выбросил из головы неуместные мысли и вернулся к слежке. Еще какое-то время он цепким взглядом изучал выстроенные у входов посты охраны, чувствуя себя сидящим в окопе разведчиком. Он даже находил в этом нечто приятное, пробудившее в нем легкое чувство ностальгии по военным миссиям «Ревущих Коммандос». Однако были и другие ощущения. Смутные, призрачные, неосознанные, похожие на дежавю, на мимолетное наваждение, на безликий фантом из прошлого. На какой-то миг Джеймс четко осознал, что все это когда-то уже было: он, Наташа, слежка, джунгли, засада. Видение отступило так же быстро, как и нахлынуло. В коммуникаторе затрещали помехи, послышался голос Стива. А потом все со скоростью кометы полетело к чертям. Теперь Барнс несется по коридору научного комплекса, злой, загнанный, с бешеным взглядом и полуразряженной «береттой» в руках. Гудят сирены, с потолка сыплется пыльная крошка, на стенах красным пожарищем беснуются аварийные огни. Сзади Наташа. Чертыхаясь, отстреливает «хвост», пока Джеймс уверенно ведет к лестничной клетке. Времени в обрез — то, что держали в подвальном бункере, явно вышло из-под контроля, и теперь все здание с минуты на минуту грозится рухнуть. Источник гребаной энергии, о котором ни Фьюри, ни команда ни сном ни духом не знали. До тех самых пор, как ему вдруг вздумалось показать характер и выпустить пару-тройку импульсов, которые едва не сравняли научный комплекс с землей. Как обезвредить эту чертовщину, Барнс не знает. Он просто мчится вперед, как спущенный с цепи разъяренный пес, и надеется, что будет не слишком поздно. На лестнице их с Наташей встречает очередной отряд ГИДРЫ. Начинается бойня. Это почти похоже на танец, адский, безумный танец в багряном свете кровавой луны. Снова неясные картинки будоражат память. Не задерживаются, быстро уходят, но оставляют послевкусие. Драться плечом к плечу с Наташей отчего-то невыносимо привычно. Словно так и должно быть, словно они — две части одного целого. Джеймс смеется этим мыслям. Смеется, пока вокруг трещат кости и брызжет кровь. Ему кажется, что он сходит с ума. До подвала Барнс и Романофф добираются уже без оружия, изможденные и раненые. Застывают на пороге огромного лабораторного зала и глядят в безмолвном ужасе на открывшуюся взорам картину. В самом центре комнаты стоит камера, внутри, словно живое, дрожит и мерцает пурпурное нечто. Сгусток энергии хищно шипит, рвется наружу, пышет столпами серебряных искр; от него исходит удушливый жар, и дышать становится так трудно, будто весь воздух внезапно куда-то исчез. Наташа бежит к оборудованию. Вырывает провода, бьет по кнопкам, крутит рычаги, но машина не останавливается. — Что это? — кричит Джеймс. На самом деле, знать ему совсем не хочется, просто вдруг становится очень важно услышать Наташин голос. — Похоже на ускоритель частиц. — Романофф с досадой бьет по приборной панели. — Черт подери, он не выключается! — Какой радиус, если взорвется? Не если, а когда, услужливо поправляет сознание. Баки сжимает челюсть и ждет ответа. — Точно не знаю, — у Наташи сбивается дыхание, глаза беспокойно бегают, — за пределы здания выйти не должно. Если сможем закрыть камеру. Барнс коротко кивает. Подходит ближе и упирается левым плечом в полукруглую дверь, толкая ее вперед. Палящее пекло слепит глаза, легкие будто дерет наждаком; Джеймс даже не удивляется, когда рукав его формы начинает медленно истлевать. — Стив, Сэм, — зовет Наташа, прижимая палец к наушнику. — Вы меня слышите? Прием. Где вы? — Остановил грузовик, — тотчас отвечает Уилсон. Частота общая, Барнс тоже слышит. Его коммуникатор барахлит, но все еще передает сигнал. — Лечу к вам. — Нет, — отрезает Романофф. Голос твердый, почти ровный; кажется, будто она невозмутимо спокойна, и только Баки видит, как сильно дрожат ее руки и как мечется во взгляде слепая паника. — Слышите меня? Сэм, Стив, уходите как можно дальше от комплекса. Здесь нестабильный источник энергии, он скоро взорвется. — Вы успеете? Наташа и Джеймс переглядываются. У обоих на лице выражение пронзительной безысходности и полного принятия. Они знают, чем все это закончится, слишком хорошо знают. — Успеем, — говорит Романофф. Горящий шар с треском испускает снопы алых молний, будто усмехаясь ее лживому обещанию. — Где Стив? Баки все еще пытается сомкнуть створки камеры, но что-то будто бы мешает, толкая их изнутри. Левый рукав свисает рваными обгоревшими клочьями, на правой ладони волдырями взбухает свежий ожог, а чертовы двери по-прежнему расходятся. — Они не держатся! — рычит Джеймс. Хочет продолжить, попросить найти, чем можно подпереть дверь, но Наташа понимает все без слов. Она ныряет в темноту, исчезает из поля зрения всего на пару секунд и возвращается с обломанным куском трубы. За эти ничтожно малые мгновения Барнс думает только о том, что рация Стива до сих пор молчит. Он вставляет трубу поперек дверных ручек, загибает края и без сил падает на пол. Из горла рвется сухой царапающий кашель. Мир опасно покачивается — Джеймс даже не понимает, что Наташа помогает ему подняться и медленно ведет к двери, потому что вокруг одно сплошное мутное марево. Камера трещит, пурпурный шар разрастается, а Роджерс все еще не отвечает. — Стив? — хрипит Баки. — Стив, где ты? — Ладонь обжигает болью, где-то в бедре скрипит потревоженная пуля, по животу ползет липкий ручеек крови. Барнс морщится, но продолжает упрямо повторять: — Если ты меня слышишь, убирайся, черт возьми, как можно дальше отсюда. Наташа вдруг останавливается. Смотрит на бурлящие в чреве камеры смертоносные вихри, потом переводит взгляд на Джеймса. Ее глаза огромные, дикие, полные ужаса. Она знает, что это конец, но боится вовсе не смерти. Чего-то другого. — Джеймс, — она хватает его за плечи, отчаянно, до боли впиваясь в них тонкими пальцами, — Джеймс, прости меня. Я должна была сказать тебе... Закончить она не успевает. Слова тонут в оглушительном грохоте взрыва. Барнс бессознательно закрывает Наташу собой и думает о том, что умереть вот так, в ее объятиях, — это честь, которой он совсем не достоин.

***

Загробная жизнь начинается не со света в конце тоннеля и почему-то даже не с райского пения ангелов. Она врезается в мозг, словно острый скальпель; Джеймсу кажется, что кто-то вынимает из него душу, когда он, повинуясь какой-то неведомой силе, всем телом тянется вперед. Боль постепенно тает. Это даже не боль, скорее, ее отголосок, слабый, увядающий призрак боли, который бродит по туманному сознанию. Баки садится. Губы беспомощно хватают воздух, а легкие мучительно противятся его принимать, и несколько минут или даже, может, часов он слепо озирается по сторонам, пытаясь понять, где находится. Никаких садов Эдема, никаких херувимов и никакого Иисуса. Джеймс даже немного разочарован. Он вовсе не в раю, а в больнице, и вместо Сына Божьего на него с легким беспокойством смотрит Брюс Беннер. — Все в порядке, — говорит Брюс. Успокаивающий тон, взгляд прямой, ладони одна в другой. Что-то здесь явно не так, и Джеймс нутром это чувствует. — Ты в Нью-Йорке, на базе Щ.И.Т.а. — А я уж думал, что на том свете. — Барнс со вздохом опускается на подушку. Голова кружится, в теле непривычная легкость. Он медленно дышит, пытаясь прийти в себя, а потом вдруг его накрывает жаркой волной горячего страха. — Что с Наташей? — сбивчиво спрашивает он. — Как Стив? Сэм? — Они живы, все хорошо, — напряженные плечи Брюса чуть опускаются, словно сказанные слова приносят облегчение не только Барнсу, но и ему самому. — Ты помнишь, что случилось? — Да, док, память в порядке, — хрипло усмехается Баки. — ГИДРА, научный комплекс, чертов взрыв. Как наяву помню. Могу даже номер армейского жетона продиктовать и девичью фамилию матушки Фьюри. Беннер наконец-то позволяет себе улыбнуться. Но потом снова становится серьезным. — С тобой кое-что произошло, Джеймс. Твое состояние стабильно, угрозы для жизни нет, но... — Только не говори, что у меня теперь еще и ноги бионические, — сардонически кривится Барнс, а у самого сердце мечется, как птица в клетке. Он нервно проводит по лицу рукой, по растерянности и от испуга левой, и уже готовится ощутить прикосновение гладкого холодного металла, но вдруг понимает, что чувствует. Чувствует кожей, своей, живой кожей, теплой, мягкой, настоящей. Баки непонимающе глядит на ладонь, испещренную сеткой замысловатых узоров и линий, и не верит своим глазам. — Какого черта, Брюс? Ответа Барнс не дожидается. Судорожно сжимает и разжимает пальцы, скребет ногтями кожу, давит на взбухшие полоски вен, дергает за волоски на предплечье, потом правой рукой забирается под больничную рубашку и ищет уродливые шрамы у ключицы, но их нет. Они бесследно исчезли, как и весь бионический протез. Брюс что-то говорит, но Баки не слушает. Срывает с себя простыню и на заплетающихся ногах бежит к зеркалу над умывальником. — Джеймс, постой, — предостерегающе просит Беннер, но уже поздно: Барнс видит свое отражение, и его лицо вытягивается в немом изумлении. Наверно, я все же умер, проносится в мыслях. Из зеркала на него глядит уже не хмурый обросший солдат, а бледный испуганный мальчишка. Глаза, его собственные, голубые, смотрят ясно и живо, они больше не подернуты серой дымкой душевной пустоты, в них нет тяжести вины. Лоб не прорезают угрюмые морщины, кожа чистая, скулы выразительно острые, волосы совсем короткие. — Господи, — Баки подносит пальцы к губам, неторопливо ведет по ним, недоверчиво трогает гладковыбритые щеки, переходит на нос, подбородок, шею, — что вы со мной сделали? — Мы здесь не при чем. Это случилось с тобой после взрыва. — Брюс медлит, словно решая, продолжить фразу или оставить слова при себе. — И не только с тобой. — Что? Барнс отрывается от зеркала и с выражением полного замешательства смотрит на Беннера. Он догадывается, о чем толкует доктор, но ему нужно, просто жизненно необходимо, чтобы Брюс сказал это вслух. — Наташа и Стив тоже... — Беннер тщательно подбирает слова, на его лице читается глубокая сосредоточенность. — Они тоже подверглись излучению. С ними произошли такие же... возрастные изменения, как и с тобой. Возрастные изменения. Возрастные, мать их, изменения. Джеймс истерично смеется, сжимая похолодевшими от волнения пальцами левое плечо. Живое левое плечо. — Сколько мне лет? — Двадцать. Около двадцати, плюс-минус один год. — Твою мать. Брюс усмехается и качает головой. — Двадцать гребаных лет, — повторяет Баки, все еще коротко посмеиваясь. Смех этот больше походит на старческий кашель. На левом плече уже проступают красные полоски от вдавленных в кожу пальцев. Джеймс любуется на них, глядит почти с любовью, словно они — самое прекрасное, что только может быть на свете. Потом, будто опомнившись, поворачивается к Беннеру и спрашивает: — Можно мне их увидеть? Брюс знает, о ком идет речь. Он кивает, кладет руки в карманы халата и взглядом указывает на дверь. Баки сломя голову несется в коридор. Да, когда работаешь в команде Мстителей, быстро привыкаешь ничему особо не удивляться. Даже тому, что ты вдруг помолодел на целых восемьдесят лет.