Завышенная цена

От Автора: Глава совершенная крошка. Просто, что бы читатель знал, Автор все еще жив и помнит свою задумку. Надоедливый запах горелого сливочного масла безнаказанно заполнил спальню. Проскользнув в дверную щель, он ухитрился просочиться под пуховое одеяло, пока, наконец, не засаднил в носу Круспе. Мужчина со вздохом перевернулся на бок, обернутый тканью с головой, все равно что гусеница, укутанная в кокон. Собственно, его кожа приобрела такой же стойкий зеленый оттенок, что и у нелицеприятного насекомого. К слову, беспозвоночные и членистоногие твари не вызывали в Цвене ничего, кроме легкого пренебрежения. Отвращения он к ним не испытывал, потому и не тратил время на методичное прихлопывание гадов, как, например, любил делать разъярённый Шнайдер. Внушительных размеров мужская ладонь, свисающая с кровати, неожиданно оживилась, проявив определенную гибкость, дотянулась до пола и, пошарив под кроватью, выудила оттуда непочатый блок Мальборо . Онемевшими пальцами Круспе со страдальческим выражением лица пытался высвободить одну из десяти пачек, с намерением поскорее насытиться никотиновыми ядом. Руки не слушались, ныли, как у стариков на смену погоды, а Рихард даже не мог свалить это на «синдром первой брачной ночи»*— если память не изменяет склероз, его постель уже месяц как пустовала. С неохотой откинув одеяло, мужчина закурил, с благоговением разглядывая белоснежный силуэт сигареты. Да, буддист Ридель остался бы доволен, знай, что Круспе до такой степени убежден в незыблемости любых проявлений жизни, даже насекомых . Сознание рисовало фантазийный образ гусеницы из «Алисы в стране чудес», так сильно напоминавший ему самого себя. Было время, когда они с Кирой каждый вечер смотрели этот мультик. Тогда же он по просьбе любимой дочери научился выпускать колечками дым, лишь бы больше походить на героя сказки. Оглядываясь назад, Рихард находил свои попытки стать примерным семьянином забавными. Они даже устраивали воскресные вылазки в церковь, где мужчина источал благородную смесь неловкости и убедительности одновременно. Он много натворил глупостей тогда: хлопотал на кухне, хранил верность, голосовал за республиканцев и раскошелился на «голливудскую» улыбку. Но превратность судьбы заключалась в том, что Рихард Цвен Круспе, выходец из ГДР, совсем не вписывался в американские иерархические игры. Что бы стать своим в орде хихикающих янки, пришлось не только научиться курить сигары, но и проштудировать книги по блэкджеку. Карон ликовала: она наконец-то обзавелась крепкой шеей. Сигарета догорела до фильтра; заметив, мужчина отправил ее в пепельницу и извлек новую, такую же девственно белую. Кое-как он выстрадал тот период , вынырнув из депрессии на вовремя подвернувшейся кокаиновой волне, которая буквально скосила всех, кто был в тусовке. Они, дураки, думали, что это им просто везло, подворачивались классные ребята, те, что всегда найдут и никогда не откажут, а на деле все было еще проще. Порошок в прямом смысле ездил за ними, по пятам, в контейнерах, забитых аппаратурой, вперемешку с усилителями и колонками. Вернулся вкус к жизни — с трехкратной силой. Он тогда престал чего бы то ни было бояться, перестал сопротивляться собственным желаниям, и это было покруче, чем оказаться Мухаммедом Али в бою с Джорджем Форменом. Победа Круспе стала неоспорима, он нокаутировал такую акулу, как шоу-бизнес. И на гребне всепоглощающего успеха, опьяненный собственным совершенством, Рихард не опять, а снова открывал для себя Америку. Он был Колумбом, Ландерс был его находкой. Конечно, с самого начала это попахивало пошлым бульварным романом. И началось даже в стилистике фильма категории B: Ландерсу взбрело в голову остаться в номере Круспе, потому что сам он посеял карточку от своего... Они плевали на роскошь восточных ковров, не сталкивались с горничными в отелях, а соседям присылали утешительную бутылку шампанского. С Паулем было легко: он не оставлял идиотских самоклеящихся бумажек типа «купи молока Кире», не читал желтую прессу, его совершенно не трогало, где и в каком количестве разбросаны носки, и, наконец, его не смущала поза раком. Круспе слабо улыбнулся, только краешками рта, вспоминая их изощренную игру в «наездника и боевого коня». И если обычно, с женщиной, постель неизменно становилась полем битвы, следствием изощренной игры манипуляций из слов, взглядов и касаний… то тут, пожалуй, впервые, Рихард забывался, растворяясь в атмосфере полнейшей вседозволенности. Без смущения, без стремления к мифическому понятию о совершенстве, столь облюбованному глянцевыми журналами. Правда, его несколько расстраивала слишком тощая задница партнера, и с фразой: «От счастья толстеют», они заказывали ужин из трех блюд прямо в постель. А ведь когда они расстались, Ландерс и правда поправился. Может быть, теперь он стал по-настоящему счастлив? Ландерс… Ландерс – когда он хмурится, до образования морщин на переносице. Кнопка — балагур и пройда, имидж, за который его любят фанаты. Редко — Хайко, греясь в воспоминаниях о беззаботной молодости и забивая косяк где-то в кладовке студии, как школьники... И наконец, Паули – личный пропуск на территорию счастья, возможность попасть в детство, впервые в жизни, раствориться в нем, как в пузырьках от лимонада. Если с чужими Круспе выпендривался, то, запирая дверь их номера, одного на двоих, он желал, чтобы его любили. Холодный цинизм растворялся, уступая место несвязному бормотанию в кромешной тьме и волне желания, сбивающей с ног. Пытаясь восстановить хронологию событий, совсем не к месту вспомнился вчерашний вечер, и Рихард наткнулся взглядом сразу на две улики собственной безнравственности и безысходности: свернутую стодолларовую купюру и характерные следы на простынях, прославленные содержанием в себе ДНК материала. Если кокаиновые разводы наводили на мысли о закрытой клинике, то вот засохшая сперма громогласно заявляла о том, что Рихард Круспе стал полным ничтожеством и неудачником. Кое-как скомкав простыню, напоследок пнув ее ботинком, мужчина покинул душное помещение. —Пивка для рывка? – Флака протянул запотевшую банку «Heineken» в перерыве между работой над еще одним шедевром. — Где ты его раздобыл? – Рихард живо выхватил пиво, жадно отпивая — так, что из уголка рта просочилась белая пенка. – Наконец-то, а то я уже не могу пить эту испанскую мочу Мигеля*. — Знать места надо…- Лоренц самодовольно выпятил грудь, чем напомнил горделивого петуха в курятнике. —Есть тут одно местечко, с виду ничего особенного, проселочная лавочка для местных жителей, но на деле у них есть зарубежное пиво и цены гораздо ниже, чем в супермаркете в городе… Да, кстати, а куда вы с Ландерсом вчера запропастились? -Заехали промочить горло в местный бар, – почему-то Рихарду не хотелось говорить правду, хотя он знал: чтобы излечится от пагубной привычки, лучше всего принять ситуацию такой, какая она есть. — Вот как? – Флака прищурился, а свет падал так, что стали заметны отпечатки пальцев на стеклах его очков. – Так я и думал… — Он еще какое-то время внимательно рассматривал Круспе, и, хотя это было явно лишним, добавил: — Я так и сказал, когда парни заволновались… Они всегда вместе. Юношеская дружба давным-давно испарилась. Проявились различия в характерах, приоритетах, но они все еще в одной упряжке. Их рыбацкая лодочка превратилась в непотопляемый ледокол. И это убивало наповал. Потому что не бывает такого, чтобы у одного судна было шесть капитанов. — Эй, парни, какого хрена вы там торчите? — помятая физиономия Тиля высунулась из-за студийной двери, и он еле удержался, чтобы не погрозить кулаком. — Мать вашу, не так у нас и много времени! Круспе! Пришлось закатать рукава и пыхтеть дальше, скрючившись над гитарой, выжимать из нее жалобное бренчание, то и дело поглядывая на часы. Синдром первой брачной ночи - другими словами нарушение кровообращение в руке, по причине того что вторая половинка всю ночь проспала на плече супруга. Моча Мигеля - подразумевается испанское пиво San Miguel