темно и очень холодно

Любовь/ненависть. PG-13. От Паши нельзя дождаться чего-то нового и изобретательного - он всегда статичен. Каждую ночь всё запои, гулянки, и домой возвращается уже под утро, часа в четыре - это привычка. Но Серёжа Голиков всё равно волнуется за него, как за мелкого ссыкуна. Конечно, он знает, что с Пашей всё совершенно точно будет нормально, однако же, изнутри что-то тёмное шепчет ему о бедах, подстерегающих бухого юнца на питерских улицах, а воспалённый бессонными ночами мозг услужливо подкидывает кровавые картинки с трупами. Голиков яростно трёт веки пальцами, устало вздыхая. Как же он заебался всё время ждать Пашу - а тот даже не выражает ни малейшей благодарности, когда Серёжа услужливо накрывает его своим одеялом и оставляет таблетки от похмелья у изголовья дивана. Соболев обыкновенно ночью вваливается уже обдолбавшийся в край, причём не всегда в его состоянии виноват только алкоголь; днём сидит на диване мрачный как туча, и не дай бог Голикову хотя бы приблизиться к нему: ощетинивается, подобно дикому зверю - а вечером снова по клубам. По ночам Серёжа думает, сдалась ли ему я вся эта бесконечная услужливость да бескорыстность? Нельзя ли на всё просто положить болт и выгнать Пашу, оставив влачить своё жалкое существование в одиночку? Конечно, можно. Раздаётся привычный и неровный стук в дверь. Голиков смотрит на кухонные часы и даже не удивляется - 4:12. Хотя, это немного раньше обычного. Скрипя зубам от закипающей ярости, Серёжа поднимается с табуретки и шаркает к двери: в квартиру, как и ожидалось, втаскивается уже ничего не соображающий Паша с огромных размеров зрачками. – Где на этот раз был? – интересуется Голиков, хотя ответ всегда один и тот же: – Пошёл нахуй. И Серёжа снова злится на Пашу. Накопившееся за долгие тёмные ночи так и рвётся из его души; Соболева безмерно хочется ударить по смазливому личику и тоже отправить куда подальше, но Голиков сдерживается, ограничившись свирепым: – Как же ты меня заебал. – Ага. Паша еле забирается на диван, нелепо втискивая под одеяло только одну ногу, ибо на большее уже не хватает сил, и мгновенно отрубается. Голиков с негодованием смотрит на него и думает, сука, зачем Паша спит здесь. Они ведь толком и близки никогда не были, если не считать баттлов. Между ними была личная неприязнь и ничего больше. А даже если так, то почему Серёжа делил с Соболевым свои снятые квадратные метры в Питере? Одиноко ведь ему точно никогда не было. Голиков вглядывается на лицо Паши и понимает, что этот кретин один точно не выживет. Он из тех, кто делает со своей молодостью всё, что только вздумается, даже иногда не замечая, как летит время и уходят дорогие люди. И меньше всего ему хотелось, чтобы Паша остался совсем один, со своими клубами, тёлками и наркотой, даже несмотря на то, что сам Серёжа не получал ничего взамен. Всё же, оставлять парня на произвол судьбы было бы самым бесчеловечным из всех поступков. Поэтому всё повторялось вновь и вновь. Никогда ещё Голиков не чувствовал себя таким добродетельным, как в тот момент, когда снова натягивал скомканное одеяло на Пашу, но на сей раз вдруг услышал сонное 'спасибо' - впервые за долгое время. На это Серёжа только улыбнулся - утром он уже ничего не вспомнит.