Бывший — лучший друг

Я пришел в номер позже ребят, сразу вваливаясь на кровать. Тело ломило от танцев, а в груди все стискивало в оковы. Я так устал чувствовать что-то к Холму, я просто боюсь этих чувств. Я устал быть тряпкой, которая шатается за этой парой, я устал питать себя надеждами, которых попросту нет. Я боюсь этих чувств потому, что никогда их и не испытывал. Я не испытывал таких тяжелых переживаний, яркой эйфории. Я так боюсь это все потерять, наивно хватаясь за каждую возможность, которую могу провести с ним. Я хочу перестать чувствовать это, перестать быть зависимым. Я хочу отпустить, отпустить все чувства, отпустить привязанность и смирение. Я хочу отпустить и не выть от безысходности и боли, которую приносит мне пыткой созерцание отношений Леа и Хенрика. Надоело смотреть на них, представляя там нас. Весь мой нынешний образ жизни стал таким привычным, таким нормальным, пробрался в каждую мою клеточку, в каждую часть моего составляющего. Этот фальшивый образ, которым я живу, стал основным. Я лежу на кровати, вглядываясь в полоску света, которая оседает дорожкой по комнате. Я сам не знаю, чего хочу, не знаю, к чему идти, к чему стремиться. Ненавижу все эти дешевые драмы, ненавижу закапываться в себе и рыть глубокую яму, из которой еще долго не выберешься. Но именно это я сейчас и делаю. Из коридора послышался топот и копошение, а затем щелчок открывающийся двери. Об стенку, которая граничит с номером Холма, что-то глухо стукается. Прислушиваюсь к звукам. Подслушивать нельзя, да и плохо это, но мое любопытство на данный момент взяло верх. Как я понял, стены в отеле оказались не очень-то и звукоизолирующими, если учесть, что через некоторое время из комнаты я слышал звук ударяющегося изголовья об ебаную стену! Внутри все неприятно сжалось. Обида, глупая горечь, вызванная пониманием того, что сейчас, прямо сейчас, Леа с Хенриком занимаются сексом за стенкой. Понимать, что люди приносят друг другу удовольствие, потому что любят. Это так безбожно глупо и наивно с моей стороны, испытывать некую ревность, когда люди состоят давно в отношениях. Так глупо, ведь прошло уже столько лет, я давно должен был отпустить и попрощаться с этими чувствами раз и навсегда. Но не смог, жалкий трус! Слышать их стоны было невыносимо. Так же невыносимо, как и сравнивать их с нашими. Я достал наушники из кармашка шорт, включил плеер и слушал случайные песни, лишь бы не слышать внешнего мира. Я обнимал рукой подушку, закапываясь в нее лицом. Мокрые соленые дорожки, которых я не замечал, катились по моим щекам, капая на белое постельное. Такой жалкий, такой глупый.

***

— Ну что, выспался? Тарьяй надменно стоял перед кроватью с лежащим на ней Холмом. В руках он держал стакан с водой и таблеткой аспирина. По сердитому выражению лица младшего было понятно, насколько Хенрик напился прошлым вечером. Напился так, что Тарьяй пришлось ехать за ним, выслушивая нетрезвый говор парня всю дорогу до дома. Напился так, что еле смог доковылять до кровати и раздеться, и то, с помощью Ти. Вечером, благоразумный и трезвый, как стеклышко, Му не стал читать нотации по поводу поведения Хенрика, да и толка в этом нет. Уложив его спать и выключив свет, он отправился спать на диван, прокручивая в голове прожитый день. Потянувшись на кровати и зашипев от головной боли, Хенрик благодарно кивнул младшему, забирая свое спасенье из рук парня. Тот ждал, нервно топая ножкой по паркету. Хенрик упорно не замечал Тарьяй, хоть и понимал, что перебрал. Знал, как этого не любит младший. Но разве он не мог отдохнуть, расслабиться? — Доброе утро? — Хенке поднял взгляд на парня, прищуриваясь. Да уж, вид его был грозен. Но вот надутые щечки и давно нестриженные кудри портили вид злюки-Ти. — Добрейшее. Вчерашний вечер хоть помнишь? Хенрик промочил губы языком, вздыхая. Конечно, он помнил лишь первую половину веселья, а остальное, как в тумане. — Почти. Но я же ничего плохого не делал, так что, все хорошо, — Холм вскинул брови, улыбаясь уголками губ. Тарьяй не изменился в лице. — Или не все? — Ты пытался подкатить ко мне. — Ну, мы встречаемся почти два года, это нормально. — Ты спрашивал, есть ли у меня парень, — Хенрик прыснул, недоверчиво смотря на парня. — И начал злиться, когда я сказал, что есть. — Я серьезно это делал? Хах, я так напился, — Хенрик хохотнул, качая головой. Таблетка помогла, но головная боль не ушла навсегда. — Это, блять, не смешно! — похоже, Ти больше не мог сдерживаться. — Ты никогда так не напивался. Ты вел себя отвратительно! — Тише-тише, не кричи ты так, пожалуйста, — Холм показательно потер голову, хмурясь. — Не делал я ничего плохого, чего завелся-то? — Ты не помнишь и половины, чтобы утверждать это. Ну, выпил бы спокойно, я бы и слова не сказал. Нет же, надо вести себя, как свинья! — Казалось, у Ти сейчас пар из ноздрей пойдет. Но его настрой был серьезен, и тут даже не до шуток. — Во-первых, прекрати кричать! — Хенрик и сам заводился от таких предъявлений и поведения. — Во-вторых, ты можешь не жаловаться, а нормально объяснить, что я сделал? — Мне позвонили твои знакомые, просили, чтобы я забрал тебя, а точнее, твое пьяное тело. И, знаешь, что мне одна птичка напела? — Тарьяй вскинул брови, выжидая ответа, который и озвучивать не надо. — Что ты, пьянь такая, приставал к чужим девушкам, говорил всякую дичь людям. Думаешь, мне приятно такое слышать о тебе? Хенрик обомлел. Да не мог он этого сделать, не настолько он напился. Переборщил, да, может, наговорил всякой дичи, с кем не бывает., но чтобы приставать к людям… Но Хенрик был уверен, всему было свое оправдание, да и вообще, он взрослый человек, и сам вправе принимать решения, сколько ему пить. — Я, эм… Почему ты так меня оскорбляешь? Ну, перебрал немного, зачем следить за каждым моим шагом? Не маленький, да и ты мне не мама. — Я твой парень, на минуточку. И ты головой должен думать, что делаешь, — Тарьяй скрестил руки на груди, облокачиваясь попой об тумбу. — Блять, Холм, ты что, маленький, так напиваться, будто свободу дали? — Прекрати, — Хенрик поднялся с кровати, пошатываясь. Прекрасное утро, ничего не скажешь. — Ты контролируешь меня, а мы, вроде, договаривались. Помнишь, малыш? — Он посмотрел на него через плечо, горько усмехаясь. Ему были обидны те слова, что говорил Тарьяй. Умом-то понимал, что проебался. Но собственная честь и обида делали все за него, выдвигая свою правоту вперед. Пусть он поругается с близким для себя человеком, пусть будет сожалеть обо всем, но слов назад не вернет. — Помню. Но это не контроль. Знаешь, пары иногда обсуждают общие проблемы и пытаются разобраться с этим. Слыхал о таком? — Тарьяй держался, судорожно вздыхая. Он же тоже будет гнать свое, не уступая. — По-моему, это лишь твоя проблема. Тут и обсуждать нечего, — Хенрик не понимал, что делает. Но сейчас он направился прямиком в коридор, захватив с тумбочки телефон. Тарьяй напрягся, но не подавал виду. — Ах, так теперь у нас никто не поддерживает своего партнера? — Му развел руками, наблюдая, как Хенрик снимает с крючка куртку и уже обувается. — И куда ты собрался? — Прогуляться, подумать о своих «проступках», если ты этим так обеспокоен. А то я, пьянь такая, совсем опоясался, разгулялся! — парень передразнивал слова, рыская в карманах в поисках ключей, которые победно зазвенели в его руках. — Не скучай, детка. Хенрик никогда не вел себя так. Никогда не обижал Ти такими словами, думал, что делает и говорит. А сейчас… Тарьяй понимал, что сам не прав в своем контроле в количествах выпитого алкоголя Хенриком, но его поступки он считал непристойными, вызванными градусом. Как бы там ни было, в ситуации не правы обе стороны. И обе стороны очень обижены и оскорблены. И никто не собирается мириться. Пока что.