5 years ago
— Не парься, от одного раза ничего не будет, — мальчишка лет пятнадцати-семнадцати нервно прыгал на месте, оглядываясь по сторонам в коридоре около туалетов ночного клуба. — Тебе понравится. — Сколько? — белый порошок был плотно замотан в целлофановый пакет. — Первый раз бесплатно. На пробу, так сказать. Парни, вытирая нос, пряча обколотые руки в штанах, ушли в танцующую толпу, Юнги пихнул сверток во внутренний карман джинсов, ему было страшно находиться и дальше в этом клубе, страшно нарваться на копов. После недавнего восстания в Кванджу стало еще страшнее, студенты университетов и школ подвергаются аресту при нахождении на улице после наступления комендантского часа, пусть и Кванджу не так близок к Пусану, эти восстания коснулись всей Кореи, правительство теперь было слишком озлоблено и насторожено. Юнги бежал со всех ног домой, ему казалось, что все знают о том, что лежит в его кармане. Он спрятал сверток в, казалось, самое надежное место — к порножурналам под кроватью, и если бы родители не нашли раньше их и не поклялись потом, что не будут лезть туда, то, возможно, первый раз никогда не наступил бы. Каждый день мальчик засыпал и просыпался с мыслью о порошке. Дрочил на Мисс Мира 1980 и думал о свертке. Он радовался и боялся этого, но больше боялся, от него нужно было избавиться каким угодно путем. И чем больше он думал об избавлении, тем чаще оно несло смысл «использовать», а повод не нужен был, нужно было только желание или плохое настроение, хотя, в принципе, и хорошее настроение подойдет. Но все сложилось само собой, когда пацаны из соседнего района устроили охоту на девок из района Мина. Пусть девушки и не знали, но они имеют право встречаться только с парнями своего района, потому были махачи за своих самок. Юнги повезло больше всех, он отбил девчонку от пацана, а потом эта девчонка дала ему дома у мальчишки за тот самый сверток, половину которого они разделили на двоих. Через пару месяцев у Юнги снова был секс, но уже не под коксом, и он был не такой классный, или, может, девочка не такая офигенная, но потом была еще одна, и еще, и еще, даже по пьяни это было не так круто, как под порошками. Тогда Юнги пришлось достать еще половину от того, что осталось. Он ебался около двух часов не в состоянии кончить и в попытках не умереть от кайфового секса. Эта штука действительно не вызывала привыкания с первого раза, но разница между её эффектом и реальной жизнью была колоссальной. С Хосоком они познакомились случайно: разговорились о какой-то фигне в магазине, пока Мин думал, как дотащить мешок риса домой, тогда ему помог Чон, который пришел за жвачкой. Они вместе дотащили тяжелый мешок и договорились встретиться на следующий день. Хосок родом из Кванджу, а уехал потому, что там сейчас опасно, родители увезли. Он невероятно солнечный, познакомился со всем районом за несколько дней, находил общий язык с самым разным контингентом. Юнги считал себя скучным и депрессивным, тогда он использовал последнюю часть пакета и пошел гулять с Хо в большую компанию, все смеялись с ним или над ним, — это не имеет значения, ведь главное, что все смеялись, что он понравился всем. А в конце Хосок похлопал по плечу, оценив чувство юмора и позвал гулять еще завтра. Но Юнги был не таким, это была наркота, а не он. Нужно было достать еще, нужна еще доза…***
Я вытирал волосы его полотенцем, а он уже разлил по стопке соджу на веранде. Не понимаю, куда он смотрел и что видел, о чем думал. Сейчас он уже очень грустный, я давно не видел, как он улыбался. Это все моя вина? Наверное, да. Я сел рядом, мы выпили по стакану в полной тишине, я избил стеклом все свои зубы из-за трясущихся рук. — Раньше было веселее. — До того, как ты стал наркоманом? — Когда мы познакомились, я уже принимал. — Со скольки лет ты сидишь на этом? — С пятнадцати. Как раз перед твоим приездом начал. Хосок ничего не сказал, он опять закурил. Ненавижу запах сигаретного дыма, всегда кашляю, как и сейчас. Мои рецепторы давно сошли с ума из-за всего, что я вдыхал, горло давно обожжено, я уже даже не помню чем, наверное, выпил или вдохнул что-то во время голяка. Голяк — это когда нет бабок на дозу, если кто не шарит. А когда у тебя голяк, ты принимаешь не то, что таблетки, но и косметику, и бытовую химию, в ход идет все, что мы можем выпить, вынюхать, втереть и съесть. Вот в один из таких голяков я перегнул и залил в себя что-то, теперь дышать приходится только чистым воздухом, но, в принципе, терпимо. Это меньшее, что могло случиться со мной после пяти лет непрерывного приема наркотиков. Говорить было не о чем, мы сказали друг другу уже всё, что можно было за эти года, Хосок всегда был рядом, все мои воспоминая только с ним, я всегда был в наркотическом опьянении, в пьяном угаре или валялся где-то под мусорными баками. Не самый лучший эпизод моей жизни. Мне не так стыдно рассказывать о том, что я наркоман, как о том, что я валялся в куче мусора. С неделю отмывался. Я много ссорился с родителями. Мне казалось, что они требуют от меня какую-то хрень, дрочили мой мозг нравоучениями о том, что нужно учиться, потом работать, они еще не понимали, что у меня зависимость. Помню, мать рыдала, когда нашла у меня хороший пакет герыча, она даже хотела сдать меня копам, но не смогла позвонить и доложить на родного сына. Она предпринимала попытки все исправить, винила себя, начала пить, выгнала отца, а потом вздернулась, пока я лежал в углу той же комнаты, пробуя новую партию, что доставили боссу. Можете винить меня, но, пока она висела, задыхаясь, я наблюдал очередной галюн, который вызывал у меня только смех. Отпустило меня через часов восемь, мать висела примерно столько же, но уже мертвая. Мне нельзя было вызывать копов, слишком много вопросов будет, тогда я побежал к Хосоку домой. Он жил сам. Он прикрыл меня. По случайности, тогда к нам заехали новые жители и они принесли рисовый пирог для знакомства. Они-то и нашли мою мать. Оформили как суицид. — Я уезжаю. — Понятно. Это уже не в первый раз. — Обслужи меня. Я дам на дозу. И это тоже. Хотя раньше Хосок пытался избавить меня от зависимости, а теперь сам подбрасывает деньжат, чтобы только самому получить порцию наслаждения. Неужели я именно так влияю на людей? Да, кажется, я порчу людей, которые пытаются стать со мной друзьями. Хосок расстегивает ширинку, спускает штаны с трусами вниз. Его член был темного цвета, как и кожа, с красной головкой, вокруг все было заросшее длинными волосами, которые закручивались в несколько витков, собственно, такое у всех, и у меня такое же. Не понимаю, почему он попросил это, если его член даже не стоит? Но, что же, пора приниматься за дела. Я раскрываю рот и…2 years ago
— Ты совсем ебанутый?! Зачем ты это делаешь? Ты и так потерял всё, теперь твой единственный выход — трахаться со всеми подряд? Как ты до этого докатился?! Хосок был в ярости, он раньше никогда таким не был, но его можно было понять, он пытался заботиться, он переживал за друга, доставал его с самого дна притона и тащил к себе домой, приводя в порядок. В этот вечер Хосок увидел мокрое пятно на джинсах Юнги в области задницы. Вывод пришел сам собой, потому Хо злился, потому орал, бесился. Юнги такое отношение не нравилось, у него была типичная позиция типичного подростка: «ты ничего не понимаешь» и «это моя жизнь». — Ты гадок. Ты шлюха. Тебе самому не мерзко от себя? Мин подходит максимально близко, обдувая лицо Хо зловонным запахом изо рта: он не чистил зубы по меньшей мере неделю, но все запахи поверх перекрывал запах члена, его потряхивало из-за дозы, он улыбается. — Противно, мерзко, тошно, но я могу это перетерпеть. Это проще, чем терпеть ломку от потребности новой дозы. Мне проще расставлять ноги перед геем с бабками, или пихать член в вонючую вагину, вылизывать им всё. Это никогда долго не длится, из-за кайфа они кончают почти сразу, а я получаю малую порцию боли и пачку зеленых. А потом вкидываешься и всё забывается, а можно попросить дозу заранее, тогда тебе совсем все равно, кто это, и ты даже сам кайфуешь от такого, — лицо Хосока менялось с каждой фразой. — А тебе мерзко от меня? Конечно же, мерзко. Юнги понимает, что он пал на дно, в самое пекло и не нужно тянуть за собой Чона, у него хорошее будущее в перспективе, не то что у Мина. У них давно нет общих интересов, давно нет ничего, но почему-то Хосок всё еще рядом, до сих пор печется о таком наркомане. Но сейчас Юнги больше волнует новая пачка порошка, а не выяснение отношений. Он выполнил работу, достал деньги, а доза до сих пор не поступила. В голове только крутилось «нужно еще, нужно больше, нужен кокаин, героин, мет, нужно чем-то закинуться». Адреналин подступает от того, что Мина не выпускают, что стоят на пути, и он срывается на крик: — Уйди! Пусти! Ты мешаешь! — Ты никуда не пойдешь. У Юнги нет времени, боли в его теле не щадят его, так почему он должен щадить Хо? Лицо Мина краснеет, он сжимает зубы до скрипа и бьет по лицу друга со всей силы, этот удар был бы сильнее, если бы Юнги не был в таком состоянии, но этого хватило минимум на то, чтобы его пропустили, чтобы его спутник понял, что парень настроен серьезно. Мин выбегает на улицу, он похудел так, что холод пробирает до костей, или его знобило из-за нехватки опиоида. На него кидают что-то тяжелое и меховое. — Оденься теплее. Плохая погода. Он все равно печется, Хосок злится, но все равно заботится о таком мерзком наркомане. — Спустя десять лет ты станешь уродом, — и Хосок говорил не о моральных качествах парня. — Не думай о времени — это не модно. — Никто о тебе и не вспомнит, не напишет, если сердце не выдержит третьей дороги. Это была точка. Та самая конечная в их теплых отношениях. Все закончилось так же быстро, как захлопнулась дверь. Они не общались. Мин был под кайфом каждый день, он не ночевал дома, он ебал во все щели, его ебали во все щели. Он закидывался колесами, запивая их алкоголем, от своей глупости блевал за углом какого-то дома. Никакого понимания происходящего, окружения, постоянная тошнота, и кайф уже пугал, но без кайфа было плохо. Казалось, прошло бесконечное количество времени, но минула лишь неделя, а Юнги уже прибежал в панике к Хосоку, на коленях, в просьбе о помощи, о пощаде, рыдая и молясь, что больше ничего не примет. Но сорвался через неделю. Хосок опять забрал его с какого-то притона, привел в порядок, он уже не устраивал выносы мозга, последовало только. — Ты опять трахался за дозу? — Да. Юнги дрожал, он был похож на персонажа из немого кино: когда пленка горела и на экране показывали каждый второй или третий кадр, отчего движения персонажей были очень резки. Руки Мина, казалось, лежат на коленях, но спустя секунду они уже были у лица. — Я не смогу помочь тебе, пока ты сам не захочешь помочь себе. — Ты не понимаешь, тело так болит. Ты не представляешь, что такое ломка. — Но я понимаю, что с тобой будет дальше. — Да, ты уже говорил. — Ты и дальше будешь спать со всеми за дозу? Юнги было тяжело отвечать на этот вопрос, он не хочет заниматься этим, но зависимость не дает выбора. — Да. Видимо, буду. — Тогда спи со мной. — Что? — Это лучше, чем со всеми. Боюсь представить, сколько партнеров у тебя было. — Я и сам не знаю. Юнги переезжает к Хосоку, они живут вместе месяц, трахаются каждый день. Мин получает дозу, но все контролирует Чон, каждый день порция всё меньше, а позже выдает малое количество, но каждую через день. Иногда парня приходится привязывать, он кричит и требует еще, плачет, у него всё болит. Хосок всегда рядом, гладит мокрые от пота волосы, холодную бледную кожу рук и еле держит себя в руках, чтобы не дать наркоману порошка. Хосок уезжает на неделю к родителям, а когда приезжает — застает в своем доме свингеров-наркоманов. Он в ярости избивает их и выгоняет каждого. Юнги не принимал участие, но он спал в углу, если бы Хо не знал о передозе, то мог бы подумать, что всё хорошо, но, кажется, Мин принял свою «третью дорожку». Юнги очнулся в ледяной ванне, все его рецепторы вопили из-за переохлаждения и недостатка кислорода, его спасло только то, что он не до конца убил свой организм и тот хочет жить. Перед глазами Мина было лицо Хосока. Снова. И тогда он понял, что опять натворил, что опять не сдержался. Чон в ярости, он уходит из ванной, оставляя парня одного. — Я уезжаю. — Куда? — Домой, — Хосок сидел у себя на кровати, упираясь локтями в колени, придерживая голову. — Я устал. Я был тут ради тебя. Но это бессмысленно. Юнги ничего не ответил. Он сам во всем виноват. Он всё понимает. — В позу. — Что? — На кровать, — процедил Хо, сдерживая крик, — в позу. Юнги разместился раком, расставляя ноги. Хосок драл его без смазки, но она уже не требовалась, когда стенки анала порвались и хлынула кровь. Мин тихо плакал от боли, от омерзения, от отношения к себе и вконец от потери близкого человека. — Обслужи меня. Я дам на дозу. Тогда Юнги лижет и сосет член в своей же крови. Хосок кончает, слазит с кровати, натягивает штаны и уходит. Когда входная дверь захлопывается, он рыдает на весь дом в течение нескольких часов. Подросток мог утереть нос парням с десятилетним стажем по количеству поглощаемого вещества. Через полгода он понимает, что кайф — это не всё, что нужно в его жизни. Чего-то не хватает, и он вспоминает о Хосоке. Не важно, что Кванджу находится за десятки километров, Юнги всё равно едет туда и давит на жалость, они возвращаются в начало своих отношений. Только теперь всё более стабильно: Чон каждое утро забирает друга-наркомана из одного и того же дома, а потом едет по своим делам. Так продолжается два года до сегодняшнего дня. До этого самого момента, когда Чон снова решил уехать куда-то.10 years later
Хосок вернулся в Корею. Он возмужал, загорел, в его речи слышался явный американский акцент, одевался он тоже в зарубежном стиле. Атмосфера вокруг него тоже изменилась, он снова улыбается и радуется жизни. Возле него прекрасная американка, такой победе можно позавидовать. Так почему же он вернулся? Хо прошелся по местам, где у него были юношеские воспоминания, пусть и не самые приятные. Дома и улицы сильно изменились. Места, где он провёл подростковые дни, были разрушены, заброшены, реконструированы, только дом, где он жил, остался таким же. Он пустовал, его сдавала какая-то женщина, утверждающая, что жила тут всю жизнь, а теперь сдает, потому что все дети разъехались. Хосок усмехнулся и выплатил аренду дома на две недели. С девушкой они разъезжали по ресторанами, кафе, ездили на остров Чеджу, видели многих айдолов, даже таких как H.O.T, но мысль о встрече с Юнги не уходила из головы. Какое бы сильное желание не было — на планы судьбы это не повлияет. В голову Хосока закралась страшная мысль: Быть может, он умер.; тогда он прошёлся по местам захоронений, в крематориях, поспрашивал у врачей, которые могли каким-то образом оставить заметки о нем, но никто не знал о существовании такого человека. Время пребывания в Корее подошло к концу, Хосок был счастлив увидеть родные места, но оставалось сожаление от того, что не удалось найти последнюю часть своих воспоминаний. Из-за погодных условий рейс задерживали, Хо с девушкой коротали время, прогуливаясь по аэропорту, они проголодались и отправились в кафе. Меню лежало на столе. — Что будешь заказывать? — спросил он на английском. — Даже не знаю, давай позовём официанта. Хосок вскинул рукой не глядя. — Здравствуйте. Меня зовут Юнги. Я буду вас обслуживать. Чего желаете? Хосок поднял голову и обомлел от стечения обстоятельств. Юнги выглядел здоровым, его кожа была белая, но здоровая, на щеках красовался здоровый румянец. — Привет. У Чона было слишком много вопросов, слишком мало времени и коловрат эмоций, в которых Хо тонул. — Привет, давно не виделись, — улыбнулся Юнги.