Хроники Александрии

Тот вечер в Александрии был тих и прекрасен в своих фиолетовых сумерках. Знойный день миновал, давая людям возможность выдохнуть с облегчением и выйти в прохладу из своих жилищ. Паланкины знатных господ текли как-то сонно и размеренно, жрецы лениво, даже еще ленивее, чем обычно, покрикивали на своих рабов и выгоняли последних прихожан из храмов. Дышащие жаром пальмы покачивались в такт свисту ветра. Город остывал. Рынки останавливали свои невероятные круговороты запахов и цветов, торговля шла вяло и вскоре останавливалась вовсе. Лишь последний торговец пряностями никак не хотел уступать цену, но вскоре сдался и он. Они с покупателем разошлись в разные стороны, и каждый из них думал, что был обманут. Наверное, в кои-то веки совершилась честная сделка. Где-то там, где на горизонте серо-синее небо сливалось с темным морем, выступила первая звезда. Она блеснула, чтобы тут же упасть куда-то в воды Нила на потеху египетским богам. Впрочем, вряд ли кто-нибудь это заметил, кроме меня. Уродливый бес на фоне молодого месяца не очень хорошо вписывался в мирный пейзаж. А что вы хотели? Какое настроение — такой и облик. Даже сейчас, когда меня никто не мог видеть, я всем своим видом показывал, что мне здесь не место. Я бесовски сильно хотел домой. [Поэтому я и находился в облике беса. Смекаете, да?] Вот только не надо мне говорить, что я мог уйти в любой момент. Я мог, но не хотел. Справедливости ради хочу отметить, что я не находился внутри пентакля с тех пор, как Птолемей вышагнул из защитного круга. Бес действительно мог раствориться в воздухе и в следующую секунду моя сущность утонула бы в благодатном хаосе Иного Места, но что-то мне подсказывало, что делать этого сейчас не стоит. Никого из джиннов, кроме меня, в данный момент на Земле не было, так что я был единственным, кто мог защитить Птолемея в случае опасности. Даже несмотря на то, что мы с ним поссорились. Все дело было в том, что этот мальчишка был просто невыносим и никогда не слушал, что ему говорят! [Кроме тех, разумеется, случаев, когда дело касалось изучения духов. Тогда он был само внимание.] Но это ладно. Ра тому свидетель, я злился бы меньше, если б было из-за чего, так нет! Как обычно это и бывает у людей, рассорились мы из-за полнейшей ерунды. Я был готов пожрать любого, кто потревожит меня в этот момент. Будь это хоть сам Уразиил! [Ну ладно, Духа Кольца мне, наверное, сожрать не удалось бы. Хотя в том состоянии… даже не знаю.]  — Эй, Бартимеус! Можно тебя на секунду? Я обернулся и мрачно осмотрел этого наглого фолиота и младших духов, в чьем обществе он находился. Вполне неплохой ужин, правда чересчур резвый. Не в том я настроении, чтобы гонки устраивать.  — Чего тебе, Анхотеп? — сердито спросил я. Фолиот что-то уловил в моем облике такое и схватил сразу трех бесят, пытавшихся подлететь ко мне. [Одного за крыло, второго за хвост, а третьего… ладно, не важно.] Сегодня он тоже был в облике беса, так что со стороны мы все напоминали какой-то детский сад из Иного Места.  — У нас тут вопрос возник, а Птолемей сегодня вообще не в духе, даже за свои свитки не брался. Не хотим его беспокоить. Может ты поможешь? Я пожал плечами.  — Обычно Птолемей задает нам вопросы, а не наоборот. И что вы хотели?  — Понимаешь… — не очень уверенно начал Анхотеп, внимательно наблюдая за моими движениями. Он явно уже жалел, что завел этот разговор. — Я, и вообще никто из нас, раньше не встречал таких волшебников, как Птолемей. Нас обычно вызывают с конкретной целью. Я, например, умею отлично передавать изображения без всяких зеркал и, к тому же, неплохо подделываю почерки. Антепи, вон, славится своими быстрыми доставками, а Барел…  — Вряд ли это все интересно нашему хозяину, — перебил я его. Ну да, не очень красиво, но в тот момент я ничего не мог с собой поделать. Чем больше было напоминаний о Птолемее, тем я был мрачнее.  — Вот именно! — один из бесов, которых держал Анхотеп, наконец высвободился. — Но если его это не интересует, то почему он вызвал именно нас? Я с удивлением обвел их глазами. У меня такого вопроса до этого момента не возникало, и мне самому вдруг стало интересно. [Понятное дело, что я — великий и непревзойденный, восхитительный и несравненный — Бартимеус Урукский, чьи подвиги были высечены на триста тридцати трех ступенях пирамид майя и восславлены в народных сказаниях, но Птолемею на это все было плевать. Хотя он никогда не отказывался послушать мои истории на досуге.] Почему именно я? Что именно Птолемей прочел обо мне в свитках такого, что у него в голове щелкнуло что-то вроде: «Этот джинн не оставит меня, даже если будет очень зол»? А я действительно злился на него, причем сильно. Да, из-за ерунды, но меня прям распирало! И, если вдуматься, это он начал придираться к словам, а не я. Еще ведь утром мы с ним мило беседовали по уже устоявшейся традиции: я говорил, он слушал.  — Понимаешь, хозяин, Врата Стихий — это достаточно образное понятие. Никаких врат там, конечно, нет, — рассказывал я ему. — Мы так называем границу между мирами, потому что, проходя через нее, наши бестелесные сущности обретают форму и заодно свойства некоторых стихий. Чем таких стихий больше, тем слабее дух, зато гибче его разум. Могучего элементаля из одной стихии провести гораздо легче, чем фолиота из четырех. Хотя сочетания стихий тоже играют свою роль. Утукку, например, состоят из земли и огня, и ты бы видел этих придур… в смысле, не очень сообразительных ребят. Мы шли по рынку пряностей ранним утром, когда торговцы только открывали мешки со своим товаром и нас обволакивали дразнящие запахи, вплетающиеся в утреннюю свежесть. Даже отвратительный розмарин не так действовал на меня, как обычно. Я замолк, ожидая от Птолемея новой порции вопросов, но на этот раз он промолчал.  — Хозяин, с тобой все в порядке? — через несколько секунд тишины спросил я у него.  — Бартимеус, я сейчас посчитал: за последние пять минут ты раз десять назвал меня хозяином, — Птолемей задумчиво посмотрел на меня. — У меня вообще-то имя есть, которое ты, кстати, прекрасно знаешь.  — Ой, прекрати! — я закатил глаза. — Не начинай снова свою песню про свободу и равенство. Ты ведь знаешь, что я не верю в это.  — Не начну. Просто мне неприятно слышать от своего друга обращение «хозяин». Я остановился и сложил руки на груди. Не знаю, что меня поразило больше: то, что волшебник назвал меня своим другом, или обиженный тон, которым он это произнес.  — Тебе неприятно? — переспросил я голосом, наверное, куда более холодным, чем следовало бы. — Так прикажи мне называть тебя по имени, и покончим с этим фарсом. Птолемей дернулся так, словно ему дали пощечину. Я тут же пожалел о сказанном, но ничего вернуть уже было нельзя. Рынок заполнялся людьми. Они кричали и торговались, плакали дети, смеялись подростки. Вскрикнула от боли женщина, покупающая шафран: какой-то мальчишка выдернул из ее уха золотую серьгу. Я был готов к тому, что Птолемей велит мне остановить воришку, но он даже не пошевелился. Некоторые торговцы стали с опаской поглядывать на небеса: солнце резко ушло за тучи. Холодный сквозняк продул улицу. Дождь был слишком редким явлением в это время года, но мир давно катился кувырком, так что все могло быть. Птолемей смотрел куда-то в сторону. Я угрюмо смотрел на него. С крыши лавки, словно почуяв опасность, вспорхнула какая-то на редкость невзрачная птаха. Наконец Птолемей пошевелился. Его глаза на миг блеснули смехом.  — Ну что ж, — сказал он. — Раз так, то я тоже не буду называть тебя по истинному имени. Чтобы у тебя больше не оставалось сомнений в том, что я никогда не поставлю тебе ультиматум.  — И как же ты теперь будешь меня называть? Птолемей махнул рукой.  — Да хоть Чибисом. Я прищурился.  — Чибис, Птолемей? Символ рабства? Ты не думаешь, что это несколько унизительно?  — Что ж, ты сам себя так назвал, — Птолемей кивнул мне и, не говоря ни слова более, пошел дальше. Свет солнца снова осветил Александрию. Торговцы выдохнули с облегчением. Я стоял в растерянности и злобе на себя и на него. В этот день мы с ним больше не виделись. Я избегал его общества, как мог. Меня ела обида, и я просто не мог представить, чтобы мы смогли говорить с Птолемеем так, как раньше. Конечно, я присматривал за ним: упаси боги, кто-то бы позарился на его жизнь в этот день, клянусь планами бытия, убийца бы очень быстро пожалел о своем поступке. И, возможно, тогда мы с Птолемеем бы помирились. Но никого не было, и мне оставалось только сидеть в облике беса и мрачно наблюдать, как солнце медленно ползет по небесам, а после заходит за горизонт. Нет, ну он бы хоть призвал меня для разнообразия, что ли. Вдруг я где-то уже в Гималаях вмерз в вечные льды, мало ли. Пусть начнет с чего-то разговор, как он это умеет, а я подхвачу. Или самому бы уже повод какой-нибудь придумать — но в голову по странному стечению обстоятельств ничего путного не приходило. В этот момент меня и застал Анхотеп со своей малышней. А я что? Я сидел и правда не знал, как им ответить. Почему Птолемей призвал тогда именно меня?  — Значит так! — я вмиг повеселел. Бесы испуганно отскочили. — Да расслабьтесь, я не голоден. Если вам так интересно, то я пойду к Птолемею и спрошу, раз вы сами этого сделать не в состоянии.  — Но…  — Никаких «но»! Это, знаете ли, очень важная информация. Все вздохнули с облегчением, когда я взлетел в небеса в облике сокола, бес мне надоел. Впрочем, мне могло и показаться. Птолемей, казалось, ждал меня. Он сидел по-турецки на ковре и листал какой-то справочник, но едва мои ноги коснулись пола комнаты, как он тут же вскочил. На мгновение меня захватило чувство вины, которое обожгло меня сильнее Раскаленных Игл, но я не обратил на него внимания.  — Бартимеус, я хотел…  — Рехит.  — Что?  — Рехит, — повторил я. — Ты впредь обещал называть меня именно так, дорогой хозяин. — Я улыбнулся самой лукавой улыбкой, на которую был способен. — В конце концов, ты сам мне говорил, что все имена оскорбительны и используются лишь для удобства. [Кто до сих пор еще не понял, «рехит» означает «чибис». Вообще-то у него есть и другие, более мрачные значения, но я все же думаю, что эта птичка попросту попалась на глаза Птолемею. Более я не буду переводить этого слова, так запомните, не маленькие.] Птолемей по своему обыкновению склонил голову набок. Взгляд его потеплел. У меня отлегло от сердца. [В смысле, от сущности. Просто я подумал, что это для людей прозвучит несколько странно.]  — Вообще-то я говорил несколько иначе, но такая интерпретация мне тоже нравится. И что же, мой дорогой, — Птолемей издал смешок, — Рехит, есть какие-нибудь новости?  — О да! — я пододвинул стул и сел на него задом наперед, опершись руками на спинку. — Видишь ли, самые твои ничтожные слуги послали меня к тебе с невероятно срочным вопросом, ибо сами они боятся подходить к своему хозяину, когда у него такое скорбное выражение лица.  — Да неужели, — Птолемей с сомнением посмотрел на ночные сады, где все-таки собирался дождь. — А мне казалось, Анхотеп сегодня решил прожужжать мне все уши. И что же это за вопрос?  — Они хотят узнать, почему ты решил вызвать их, а не кого-то другого. Кстати, мне тоже интересно. Птолемей смутился. Я смотрел на него, ожидая ответа.  — Понимаешь, Ба… Рехит. Когда я решил проверить свою гипотезу, мне действительно было не у кого спросить совета. Наставник и другие волшебники? Даже не смешно, сам понимаешь. На помощь пришла библиотека, но даже там я не нашел ответа на все свои вопросы. Потом на глаза мне попался один латинский справочник о духах и решение пришло очень просто. Кстати, это он. Можешь взглянуть, если интересно. Я принял из рук Птолемея книгу и раскрыл без особой цели. Это был самый обычный краткий справочник, такой был на столе каждого уважающего себя волшебника и не представлял из себя ничего особенного: всего лишь перечисление истинных имен с краткими пометками о силе, характере и умственных способностях. Истинные имена, к слову, были в алфавитном порядке. Видимо, кто-то заморочился. Я поднял глаза на Птолемея и расхохотался. [В порядке латинского алфавита. Понимаете, да? Анхотеп, Аффа, Бартимеус… Пенренутет затесался в нашу компанию только потому, что его имя было в одной строке с Аффой.] Я смеялся так, что сполз со стула. На улице грянул гром, но пол содрогнулся отнюдь не от него. Где-то в Альпах йети вылез из своей пещеры и, услышав отголоски какого-то странного звука, подумал, что у него что-то не так с желудком.  — Ну ты даешь!.. Нет, я не мо… Только ты так и!.. На улице капли застучали по жаждущим влаги листьям. Дождь нарастал, смывая пыль и грязь с улиц, заставляя запоздавших прохожих с визгами и криками прятаться под крыши и пальмы, а чужих духов менять обличья и дуться на хозяев за то, что выперли их в такую погоду. Полыхнула молния. Я отсмеялся. В окно влетел Анхотеп с бесами.  — Ну и погодка! Нет, вы видели такое? Жуть! Птолемей посмотрел на фолиота долгим задумчивым взглядом, а затем кивнул.  — Твоя правда, Анхотеп, — сказал он с улыбкой. — Видимо, у богов сегодня слишком часто меняется настроение. Мы с Птолемеем переглянулись и ничего больше говорить не стали. Бесам явно не стоит знать ответ на свой вопрос, да они о нем даже не вспоминали. С тех пор хозяин стал называть меня исключительно Рехитом, а я стал куда уважительнее общаться с Анхотепом. Другие джинны, конечно, заметили перемену, но на их вопросы мы с Птолемеем лишь загадочно отмалчивались. От этих фолиотов все-таки иногда бывает толк!