ink, paper, gun

На самом деле, Питер был слишком мал, чтобы принять смерть тети Мэй полностью. Поэтому все это как-то разделилось на части. Вот Питеру звонят из больницы. Он спешит, опаздывает на автобус, бежит в эту чертову больницу только чтобы узнать, что единственный близкий ему человек мёртв, похороны организованы, Питеру надо только знать, куда и во сколько явиться. Чтобы проститься. И если бы в тот момент Питер не так бы выдохся после бега, он бы заорал, но мог только глотать воздух в попытке успокоить сердце, разум, своё прорывающееся бешенство на врача. На всех, потому что никто не сказал ему о умирающей тете Мэй, которой наверняка было безумно одиноко. А потом Питер читает, что тётя все специально сделала так. Чтобы ему, якобы, было меньше больно. Ни черта. Все это было слишком. Ему было разрывающе больно, одиноко, и ему хотелось разрыдаться, как маленькому. Он все держал внутри, около устало скулящего сердца. Был Тони. Точнее, мистер Старк, как он просил себя называть. Он помнит его пальцы на своём запястье, и этого оказывается достаточно, чтобы успокоиться и принять то, что произошло. Но Питер все равно плакал. В душе он плакал, грусть одолевала, пробралась в его сон, в котором ему снова и снова сообщают о смерти тети Мэй. А Питер не может даже пошевелиться. Не может сказать ни слова, но ему все равно больно, от скованности еще больнее. Питер просыпается тяжело, мотая головой из стороны в сторону, подушка под щекой мокрая почти что насквозь. Он всхлипывает и скатывается с кровати, утянув за собой одеяло. — Т-тетя Мэй… — собственный голос кажется слишком глухим. Питер плачет навзрыд, уткнувшись лицом в колени. Одеяло ненужным комком лежит рядом, поэтому подросток быстро замерзает, и его начинает пробирать дрожь. Когда Питера кто-то берет на руки, — разум все ещё не проснулся полностью, чтобы определить, кто, — он только резко втягивает воздух и задерживает от неожиданности дыхание, пока новый всхлип не заставляет его уткнуться носом в предоставленное теплое плечо. Тони, — а это был он, — лишь укутывает мальчика поднятым одеялом и вместе с ним на руках садится на кровать, прижимая Питера ближе, насколько это только возможно. Питер плачет впервые за последние пять лет, и это не стыдно, а лишь безумно больно. Старку же больно видеть его слёзы и понимать, что он ни черта не может с этим сделать. Потому что он ни разу в жизни никого не успокаивал. Он просто повторяет, повторяет, повторяет, как заведенный, что все будет хорошо, что он р я д о м. Мистер Старк рядом, Питер. Я рядом, Питер. На языке так и крутится ласковое «малыш», которое Старку не хватает отваги произнести. Они знакомы от силы десять часов, и это кажется нереальным. Тони Старк в роли отца. Абсурд. Невозможно. Он же сам себя воспитать не может, что тут говорить о пятнадцатилетнем мальчишке. Занимается рассвет. Тони держит в своих руках целый маленький мир. Тони не понимает, что чувствует, но всего этого определенно слишком много, чтобы спрятать внутри.