Побег от цикличности

      Го­лос учи­тель­ни­цы заг­лу­шал ти­канье нас­тенных ча­сов. Ли­лит си­дела за пар­той, ут­кнув­шись в блок­нот — в аб­со­лют­но чис­тые бе­лые лис­ты. Чер­ни­лами руч­ки она на­чала вы­водить на них бес­смыс­ленные ка­раку­ли. Сов­сем как вось­ми­лет­няя дев­чонка. Не­ког­да Ли­лит, «от­шель­ни­ца» из при­мер­ной семьи Плезант, фан­та­зиро­вала на счёт то­го, что бы­ло бы, на­учись она ри­совать. Но все фан­та­зии раз­би­вались о ска­лу ре­аль­нос­ти: Ли­лит — без­дарность. Су­щая без­дарность во всём. Вся её жизнь — сплош­ная по­лоса прок­расти­нации и не­навис­ти. Всё, что за пре­дела­ми тон­кой по­лосы — оке­аны несбыточных мечтаний.       И с осоз­на­ни­ем именно та­кой ре­аль­нос­ти те­чёт урок за уро­ком. По­ка пос­ледний зво­нок не вы­пус­ка­ет дев­чонку за пре­делы шко­лы. А за ок­ном школь­но­го ав­то­буса от­кры­ва­ют­ся ви­ды зе­лёной сте­пи и не­боль­ших до­мов у ас­фаль­ти­рован­ных до­рог. Око­ло де­сяти ми­нут уми­рот­во­ря­юще­го ми­нима­лиз­ма с лёг­костью про­бега­ют. Про­бега­ют, об­ры­ва­ясь. И ос­та­ёт­ся все­го па­ра де­сят­ков ша­гов до па­рад­но­го вхо­да в дом. Ли­лит спус­тя ми­нуту ока­зыва­ет­ся на вто­ром эта­же. В сво­ей ком­на­те, сплошь пок­ры­той её го­тичес­кой сказ­кой. В ру­ках от­шель­ни­ца бе­реж­но дер­жит днев­ник. И вов­се не школь­ный. Её ис­то­рия банально обёр­ну­та в чёр­ную об­ложку. А не­ак­ку­рат­но ис­пи­сан­ные лис­ти­ки ше­лес­тят, зас­тавляя пог­рязнуть в ми­ре, не­ведо­мом ни­кому, кро­ме не­удав­шей­ся меч­та­тель­ни­цы. Не­качес­твен­ные ша­рико­вые руч­ки, как всег­да, соз­да­ют тём­ные маз­ки на бу­маге, слег­ка по­жел­тевшей от од­нажды про­лито­го на неё ко­фе.       Мо­мент се­мей­но­го пол­дни­ка про­носит­ся мгно­вен­но. Ан­же­ла, по уже не раз прой­ден­но­му рас­по­ряд­ку, под­ни­мет­ся на свою тер­ри­торию, да­бы вы­пол­нить оче­ред­ное до­маш­нее за­дание. В пос­леднее вре­мя она час­то по­луча­ет пох­ва­лу за ста­рания, что де­ла­ет её ещё бо­лее во­оду­шев­лённой. Мэ­ри-Сью и Дэ­ни­ел так же по­теря­ны в пов­седнев­ной ру­тине. Их жизнь словно марионеточный театр, поставленный с целью воссоздавать сладкую реальность для Анжелы. И чем дальше — тем больше карамели в буднях избранной дочери.       Лилит никогда не постигнет такая участь. Уже никогда. И единственное место, где она сумеет впитывать в себя свободу — недоготическое помещение. Оно в меру вычурно: тёмные «кирпичные» обои, бордовый однотонный ковёр, шкаф из натурального дерева, такая же дорогая кровать и чёрно-красный столик, на котором стоят незажжённые свечи.       В своей комнатке «отшельница» будто становится аристократкой. Даже несмотря на то, что ей, бунтарке, мало что известно об особенностях аристократического общества. Лилит ни разу не пробовала натурального вина со льдом, далека от мира искусства, хоть и несмело им интересуется. Она не знает, может ли девушка-аристократка курить на втором этаже балкона. Ведь иногда, после завершения очередной страдальческой записи в личном дневнике хотелось пафосно затянуться, наслаждаясь растворяющимися в воздухе клубами дыма. Но, несмотря на изношенный бунтарский образ, Лилит ни разу не взяла в рот ни одной сигареты. Просто не удавалось. К тому же, из карманных средств — вечно стабильное отсутствие симолионов. Да и балкона на втором этаже не наблюдалось. Такое вот распоряжение судьбы.       Широкий стол близ кухни уже пятнадцать минут как пуст. График частично сбился. Но разве это имеет такое уж громоздкое значение? Последняя порция лазани всё же в наличии. Значит, сегодня не придётся держаться на йогурте или чипсах. Печалит только то, что очередь по мытью посуды за Лилит, но не так чтобы катастрофически. В последний месяц в доме куда чище и свежее. Дэниел гордо заявил, что всё его рук дело, и Мэри-Сью с одолжением обнимает мужа. Но для Лилит чистота никогда не играла знаменательной роли, если же ей в который раз не влетало за беспорядок. Здесь нет места внешнему хаосу. И это создаёт уже внутренний дискомфорт.       Ест она медленно, иногда впадая в ступор от размышлений о планах на сегодняшний вечер: пятница — идеальный день для побега. Особенно, если все твои члены семьи жаворонки, спящие как убитые уже где-то к часу ночи. Лилит хотелось уйти от вечного скитания по дому из-за скуки, собрать нити беспокойных мыслей в единую катушку. Бунтарка по несчастью надеялась на то, что Ганс, извечно примерный парень из малообеспеченной семьи, составит компанию, забив на свою же примерность.       Остальная доля дня текла неспешно. Гансу она постеснялась звонить раньше времени. Но желала поговорить. Может быть просто услышать пару ноток его нервного голоса. Ганс, как всегда, делал домашнее задание, дабы подтянуть успеваемость, упавшую на дно после смерти матери. А Лилит сочувствовала, от чего-то пыталась подарить тепло, которое удивительным образом осталось в ней. В какие-то моменты бунтарке-неудачнице казалось, будто она забыла о сочувствии. Жить под общей крышей с людьми, что вечно предъявляют одни лишь претензии, очень сложно. Иногда кажется будто вообще невозможно. И если Дэниела и Мэри-Сью легко проигнорировать, то Анжела сама отшлифовывает топор войны в попытках самоутвердиться за счёт аутсайдерства близняшки. Благо, Лилит и Анжела находятся уже в недельном бойкоте, а родители просто забивают до тех пор, пока их дьявольское отродье не мешается под ногами и не пятнает репутацию «идеальной семьи». Не лучшие условия для зарождения сочувствия к людям.       В десять часов вечера коридоры на первом этаже явно пустовали. Пока остальные сидели у экрана телевизора, у Лилит начиналось идеальное время для звонка. Она тихонько ушла на кухню, где их разговор скорее всего не будет услышан. По крайней мере, звуки телевизора из гостиной достаточно громкие. И вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову идея сгонять за водичкой. Гудки длились не так долго. К счастью, трубку взял именно Ганс, а не его отец, чьё имя было на слуху с появлением Кассандры в доме семьи Плезант в качестве гостя. Парень с некоторыми метаниями, но всё же дал согласие на побег. Это не стало неожиданностью: Лилит уже поднимала тему ранее в том ключе, что ей просто необходим разряд и длительно-уединённое время хоть с кем-то, кому интересны её сопли. А Ганс просто с улыбкой отвечал, что его подруга имеет право вылить хоть океан соплей на него. А потом они просто обнялись почти что по-дружески в уже опустевшем школьном коридоре.       Принимать ланч им удавалось вместе. И те просто сидели, в основном спиной друг к другу, невзначай находя темы для непринуждённой или не совсем беседы. А иногда и для молчания. Ганс — единственный собеседник, с которым Лилит по своей воле держала язык за зубами: пыталась сильно не наговаривать на Мэри-Сью при Гансе, как раз потерявшем мать. Он, по её видению, лгал, заявляя о том, что сильно его это не задевает и что люди вообще-то разные существа. Ганс часто жаловался на сложный уровень школьной системы, на то, как нереально подтянуть себе балл для получения стипендии. А Лилит улыбалась, зная, что стипендия ей отроду не светит. А позже снова бесконечные уроки в разных классах, где она заполняет чистые блокнотные листы внутренним штормом. Точнее каракулями восьмилетней девчонки.