4 psychopats

Сутками ранее Амелии не посчастливилось страдать бессонницей. Она много ворочалась, не могла уснуть, мысли терзали её беспокойную голову. Казалось, это никогда не прекратится: бессмысленный взгляд в потолок, цепляющий неровность побелки. Наверняка, думалось ей, это была не штаб-квартира, а место чьей-то смерти. Дом казался обжитым, но вовсе не корпоративным. Когда-то здесь что-то случилось, а теперь это место превратилось в штаб. Этот дом не слишком живой. О нём явно не заботились. Впрочем, как и о ней. Щемящее чувство расцарапывало грудь изнутри. Она узнала это чувство, которое так давно не навещало её: депрессия, следствием которой была неудержимая тревога. Эми вспомнила, что забыла выпить таблетки, и не делала она это несколько дней. Из копов плохие медики и безответственные взрослые, хотя, судя по кольцам на безымянных, они вполне могли быть отцами. Факт отцовства никогда не гарантировал то, что человек созрел для этого. И ещё ей подумалось, что Билли тоже мог не пить лекарства, если не обладал силой воли и достаточной мотивацией. По Билли вообще было непонятно, замотивирован ли он на что-то кроме созерцания. Его пацифизм, переходящий все рамки, оставлял много недосказанности на периферии контекстов. Из всех здесь присутствующих Миллиган был самым безопасным, но это могло быть обманчиво. Кто знал, какие ещё личности не утихли в его голове и какие дадут о себе знать? Вдруг сон его разума рождает чудовищ, размножаясь, как обезглавленная гидра? Психиатры насчитали 24 личности, и лично Амелию это страшно бесило: добил бы, сука, до круглого числа, в самом деле. Возможно, время для этого ещё придёт. Но в любом случае, Миллиган казался здоровым человеком. О себе она такого сказать не могла. Честно, Амелия и сама не знала, почему стала столь нестабильной: врачи ли это, которые насильно запихнули её в камеру и пичкали ноотропами, или прошлое, которое не могло пройти бесследно, но, так или иначе, это состояние вечного колебания между здравомыслием и тревожностью стали печальной реальностью. Настолько, что она привыкла этого даже не замечать. Но то были четыре стены и маленькое окошко, разговоры с самой собой или психиатрами, навязывающими ей свои мысли и идеи, отчего Эми совсем забыла, как выглядит свобода. Что, вообще-то, она не заслуживает своей участи. В тюрьме, казалось, было бы больше пользы и больше свободы. Как Тед Банди был самым «популярным» уголовником в своей тюрьме, так и она могла бы быстро сколотить авторитет. Но правительство и личные враги решили не предоставлять ей такой возможности. Она бы непременно ею воспользовалась. Но сейчас, когда вся комната была обнесена окнами (заколоченными насмерть, и всё же), когда никто не вкалывал ей неизвестные препараты, Эми поняла, что не справляется. Что мозг, привыкший к допингу, отказывался трезво функционировать — её ломало, как ломает от наркотиков, и это только третий день без веществ. Силы начали возвращаться, хотя бледность и синяки под глазами так и не прошли, логика позволяла деталям складываться в картинку без всяких помех, как на сломанном телевизоре. Амелия давно не чувствовала себя такой свободной и лёгкой, хотя тело ломило — и требовало большего. Внутри словно зажигались лампочки одна за другой. Так всё и прояснилось — она поняла: Они сделали из неё жертву. А с этим Амелия Пэмберли никогда не готова была мириться. Государство, возводящее в культ демократию и ценность человеческой личности и жизни, долгое время превращало её (да и тысячи таких же, как она, неудачников) в овощ, послушный и удобный, легко контролируемый, подавляемый. Часть неё всегда боролась с этой несправедливостью — борца в ней ни один препарат не мог убить. Это государство, которое выписало им приговоры, а кому-то и вовсе — смертельный, нарушало их естественные права. Действительно, кроме Тони у неё никого не было! Никто не мог защитить, узнать правду, попробовать спасти. Не было таких людей и у Миллигана — вот уж кто, а он наверняка мог бы понять её чувства. Может, помог бы расставить пару деталей в голове, которые не хотели складываться в паззл. Нужно было только пробраться к нему, но сделать это, не привлекая внимание, в доме, забитом под завязку охраной, было сложно. Стоило рискнуть. — Билли, можно к тебе? — Спросила она мягко и учтиво. Билли кивнул и даже немного засуетился. — Тише-тиш, — прошипела она, наморщив лоб, и выставила руки вперёд. Тихонько подошла ближе и плюхнулась в кресло рядом с кроватью Миллигана. — Не нужно привлекать их внимание. «Наверняка подслушивают». Билли, как и ожидалось, не спал. Стоял у окна и смотрел на ночное небо, на поразительно большую луну, которая, вероятно, не давала спать всем полуночникам. Эми посмотрела туда же, куда был устремлён его взгляд минутой ранее, нежно улыбнулась, отметив действительно красивый вид за окном, и вернула своё внимание на молодого человека. — Чего не спишь? — Начала с самого банального вопроса. — Не спится. На новом месте как-то непривычно. — Мы тут уже пару дней как. — Вот столько же я и не сплю. — Резонно и со спокойствием удава заметил Билли, вяло улыбнувшись. — Мне не привыкать. Я годами не спал. — Это разве возможно? — Удивилась Эми, сложила руки в замок между коленей и подтянула их к себе. Не могла свести с него взгляда, заинтересованного и внимательного. Билли был интересным молодым человеком — во всех смыслах. Так много загадки в нём. А может, это всё фикция? — Похоже на то. Моим сознанием владели другие люди, и я не знаю, кто и сколько спал. Подозреваю, что я не спал достаточно долго. Врачи говорят, что во время лечения я спал меньше, чем по часу в день. — Ну, это больше, чем ничего, — ухмыльнулась она беззлобно, и Билли поддержал её настрой, ухмыльнувшись в ответ. Эми чуть посерьёзнела и, вытянув вперёд указательный палец, спросила: — А я сейчас говорю с…? — С Билли. Всё в порядке. Пятном владею я, но остальные, — он сделал харизматичную паузу, коснулся указательным пальцем виска и продолжил, — тебя слышат. Кто-то спит, кто-то подслушивает. Кристофер слушает музыку. — Кристофер? — Да. Ему 13 лет, он играет на гармонике. Честно говоря, я вообще в музыке не разбираюсь. — А разве детям сейчас не пора спать? — Эми кокетливо улыбнулась, намекнув на позднее время для бодрствования Кристофера. Билли приподнял брови, добродушно улыбнулся, как-то по-отечески, и присел на кровать напротив девушки. — Ты права. Сегодня сделаем для него исключение, хорошо? Эми не смогла противостоять этой улыбке. Не то, чтобы она собиралась командовать личностями Билли, но, в принципе, иметь легион в одном лице — звучало как что-то, о чём она мечтала. Ох, как они могли бы веселиться. Жаль только, у Билли в голове уже был свой предводитель. Рейджен или как его там? И умный чопорный англичанин, который не отдавал так просто свою власть. Нет, конкуренция там была огромной. — Хорошо. Вообще-то, я по делу. — По нашему… особому делу? — Решил уточнить Билли. — Нет. То есть, возможно. Но нет. Хотела расспросить тебя про Лайму. Как долго ты на лечении? Билли замялся. Было видно, что эта тема для него если не болезненна, то как минимум, не очень ловкая. Но он храбро взялся рассуждать о ней: — Почти десять лет. — Когда он сказал это, у Эми в ужасе распахнулись глаза. Десять лет! — Десять лет принудительного лечения, — пояснил Билли её же мысли. Она сглотнула, а он продолжил: — Сказали, что будут держать там до полного выздоровления. Но я прошёл много клиник — и везде не решаются подтверждать диагноз. — Боятся выпускать тебя на свободу? — Боятся оправдать. Представь себе: обвинённый в грабежах и изнасиловании человек, после десятка лет лечения, будет признан жертвой душевной болезни? Это будет судебный прецедент. — Думаешь, будут держать дольше? — В наших интересах с ними сотрудничать. — Под «нашими» интересами он имел в виду себя и своих субличностей. Или личностей. Эми так и не разобралась. — Я не люблю больницы, хочу скорее исцелиться. В них чувствуешь себя просто ужасно. — Я тебя понимаю… — выдохнула Амелия и протянула Билли руку. Он с тревогой взглянул на неё, а потом медленно протянул свою и коснулся её пальцев своими. Она обняла его ладонь своей. — А как ты чувствуешь себя сейчас? — Честно? Паршиво. Мне очень грустно. Хотя, признаюсь, эти несколько дней — самые яркие за долгие годы… Билли вспомнил недавнюю ночь… Когда Джеффри зашёл к нему, как Амелия сейчас, только ещё более тихо. Она просто двигалась как тигрица беззвучно, а он… Казалось, Джеффри умел сливаться с обстановкой. Как и он сам. C тех пор ему плохо спалось, а в голову лезли навязчивые мысли — о годах, которые он не проживал; о том, как другие могли позволить себе всё, пока он спал, и оправдывать это заботой о нём. Так больно было не понимать, кто он такой. И пары дней для того, чтобы узнать себя — недостаточно, но как будто бы больше, чем ему было доступно в клинике и ближайшем кафе от неё. — Хочешь сказать, что сблизился с кем-то? — Проницательно заметила Эми и чуть сощурилась. — Эм-м, — Билли запнулся. — В смысле, ты с кем-то нашёл контакт? — Ну… Да. Очень странно и непривычно, но — да. Этого было достаточно для того, чтобы у Эми в голове родилась целая сюжетная линия. Это было интересно. Первоначальный план резко превратился во второй план. Билли стал главным героем. Она отбросила волосы с плеча и весело потянулась, хрустнув затёкшими позвонками. — Если это не я, то кто? — Игриво спросила Амелия. — Да какая разница? — Билли явно начал юлить. — Да ладно тебе! Неужто это Банди? Ни за что не поверю. Он социопат, каких поискать, и слишком зациклен на себе. Вряд ли ему хватило бы такта с тобой поладить. — Разве зациклен? Ты не заметила, что у него какие-то претензии к Кеппелу? — Спокойно спросил Билли, словно это было очевидным фактом. — Что ты хочешь этим сказать? — Переспросила Эми, решив продолжить играть дурочку. Кажется, именно эти детали, подсознательно уловленные ею, и не стыковались ранее; возможно, Билли бы подтвердил опасения и догадки. — Да не важно… Может, мне показалось. — Замялся Билли, всё ещё убеждая себя, что Кеппел, как и в первую встречу, не желает ему (или им всем) зла. — Нет, говори! Я тебе верю. Может, кто и считает тебя сумасшедшим, но, дорогой, я тоже только из психушки — как видишь, отличать реальность от вымысла я прекрасно умею. Этот аргумент явно убедил его в добрых намерениях Амелии. Хотя, нельзя было сказать, что он доверял её или вроде того; что считал её нормальной, тоже не сказать — она казалась во многом более непредсказуемой, чем даже его «нежелательные» личности. — Мне показалось, — продолжил Билли, почувствовав себя немного увереннее. Нагнулся поближе и снизил тон: — Что он «выслуживается» перед Кеппелом. Не в смысле, пытается понравиться… Наоборот. И все на него реагируют, а Боб — нет. И по логике, именно Боб-то ему больше всех и нужен. Это странно, не так ли? — Не по логике, малыш. — Амелия цокнула языком и скользнула по нему восхищённым взглядом. — Ты обалденно тонко чувствуешь людей. Билли смутился. — Не думаю, что это так. — Он не сказал, но подумал, что если он не в состоянии понять себя, то как он может понимать других? Интуиция подсказывала, что и на этот вопрос Тигрица знает ответ. Тем временем, Амелия задумалась. В словах Билли была правда, но доказать её было невозможно. Знакомая песня. Но беда в том, что она ловила себя на похожих предположениях, хоть и не рассматривала их всерьёз. Это было похоже на случайные мысли, которым ты не придаёшь значения. А придать стоило бы. Потому что тревожность снова дала о себе знать — на этот раз подозрением, что этот театр, который решило разыграть с ними ФБР, становился всё более камерным. Театром одного актёра?.. Но кто был этим актёром? Ответ приходил сам собой: если Боб Кеппел был режиссёром-постановщиком, то Теодор Банди — главный и единственный герой; а их троица — Билли, Эми и Джеффри, — лишь массовка, которая должна отвлекать от главного. Она тысячу раз видела этот фокус в цирке, он всегда был разным — распиленная в ящике девушка, угаданная карта, кролик в шляпе. Иллюзия обмана, вот что это такое; цирк ничем не отличался от жизни, а сейчас будто и вовсе слился в одно пятно. И этим «пятном» владел не Учитель из множественного ума Миллигана, и даже не ФБР, не Правительство США. — Джеффри тоже так считает? — Так же тихо продолжила Эми. В этот раз Билли не переспросил, а чуть подождал, прокрутил эту мысль в голове (пустил по рукам, хе), и только потом ответил кивком. Правда, потом пожал плечами. — Так да или нет? — Я не знаю. Но скорее да, чем нет. Мы не обсуждали это так, как сейчас. И всё-таки обсуждали. Амелия улыбнулась. Вот он и попался. В это было сложно поверить: Билли Миллиган сблизился с Джеффри Дамером! Как будто вопреки всем банальным ожиданиям болельщиков из команд серийников, сошлись самые тихие — и с пунктиками на тему гомосексуализма. Просто великолепно. — Звать его сюда не вариант. Сразу набегут фэбы. А этого нам не надо… — протянула она мелодично, по-кошачьи, плавно откинувшись на спинку кресла. Билли внимательно слушал и следил за ней своим грустным щенячьим взглядом. — Есть у меня одна мысль. Она оглянулась, оценила обстановку комнаты на предмет чего-нибудь… Чего-нибудь — ну, хотя бы. Взгляду тут же попался набор неубранной с вечера посуды — они ели в своих комнатах, потому что не были семьёй, которая собирается каждый вечер и молится перед приёмом пищи, и не были в столовке; вообще-то, они были под особым контролем, и если им разрешили собираться на недолгое время по двое, это не значило, что им разрешено было что-то ещё, тем более — групповые встречи. — Слушай, Билл, — совершенно серьёзно сказала Тигрица и потянулась корпусом к Миллигану. Заглянула в его глаза, так глубоко, словно пыталась достать что-то с самого дна. — Кристофер ещё не спит? — Нет, а что? — Так же серьёзно переспросил Билли. — Погулять выйдет? — Эми хитро улыбнулась. — Дети ведь так часто страдают лунатизмом… — Я ведь больше не отдаю контроль над пятном «людям»… — промямлил он неуверенно, сомневаясь в созревшем у Амелии плане. — Ты, кажется, хотел быть актёром? — Режиссёром*. Точно. Режиссёром. — В таком случае, это твоя лучшая возможность ещё раз увидеть твоего нового друга… И с этим невозможно было поспорить. С этим не хотелось спорить. И Билли клюнул на эту ловкую, такую простую манипуляцию. Им всем практически не давали видеться дольше, чем по двадцать минут. Если только ты не проводишь время с агентом, тогда — да; но друг с другом — табу. Это логично, но только контрпродуктивно, как считал каждый из них. Как раскрыть дело, если им приходится ограничивать себя временными рамками и не обсуждать между собой теории? Бред, всё больше казавшийся заговором. К Кеппелу терялось доверие — и это при всей той свободе, которую он предоставил. Банди… Банди не доверял никто. Амелия ушла, минуя охрану за дверьми, которые так ничего наверняка и не расслышали. Ушла, покрутив у виска двумя пальцами, закатила иронично глаза, указала на дверь, цокнув напоследок языком, и ушла к себе. Под майкой, свободно болтающейся над каёмкой спальных штанов, была спрятана вилка, которую она стащила у Билли, воспользовавшись тем, что он в очередной раз отвлёкся. Она ещё не знала, что будет с ней делать, так как идей сразу возникло много. А Билли, тем временем, подошёл к окну, как к единственному предмету, напоминающему зеркало, и долго всматривался в своё отражение, пытаясь погрузиться в свой разум. Но Учитель закрыл тяжёлую дверь. — Ну, и предатель! Хорошо-хорошо, сидите там, как крысы по углам. Я сам справлюсь. Только не думай потом занимать пятно и спасать меня от надуманного дерьма! Я взрослый мужчина, я сам справлюсь. Вам ясно? Но никто не ответил. Тогда Миллиган встряхнул патлатой головой, взъерошил волосы и попытался скорчить гримасу — одну, другую, третью; пока не подобрал ту, что более всего была похожа на подростковую и непосредственную. У Билли была относительная (в сравнении с другими) свобода передвижений по дому. Он был «гражданским», а это значило, что к нему не было приставлено агентов, кроме как ради охраны безопасности. Это упрощало общение с «коллегами» в одностороннем порядке, но затрудняло коммуникацию на близкой дистанции. Тот случай с Джеффри был исключением. Хотел ли Миллиган повторить его? Ответа на свой же вопрос у Билли не было; но он хотел увидеть Дамера ещё раз, чтобы понять, было ли то удовольствие настоящим или ему просто «снесло голову» от стресса. Билли прошёл вдоль длинного коридора, чуть подскакивая на мысках, как взволнованный подросток, глядя перед собой наивным и будто невидящим взглядом. Охрана тупо переглядывалась, не имея протокола вмешиваться в дела Миллигана. И когда Билли остановился у комнаты Джеффа, две пары глаз аж выглянули из-за угла, чтобы убедиться, что им не показалось. Тем временем, Билли торопливо постучался, продолжая следовать образу. Дверь открыл офицер-латиноамериканец. И если бы не выдержка Билли, привыкшего к бестактным вопросам, косым взглядам и неожиданным ситуациям, он бы мигом выдал себя, но вместо этого — вскинул брови и приоткрыл рот, не зная, что сказать. Угловато повёл плечами и подтянул их к ушам. — Чего нужно? — Спросил офицер недоверчиво и будто бы раздражённо. Раздражение в свой адрес Билли умел определять моментально — и подстраиваться под него. — Не что, а кто. — Немного дерзко ответил «Кристофер». — Джеффри Дамер. Офицер сделался будто бы ещё недовольнее, сощурил глаза, вышел навстречу, закрыв за собой дверь. Закрыл широкой спиной дверь в комнату. Билли не преминул возможностью любопытно выглянуть из-за его плеча, а затем вернуть внимание назад, словно ничего не было. Билли вспомнил его имя — офицер Эстевес. Эстевес был приставлен к Дамеру и, кажется, сопровождал его ещё из тюрьмы; судя по всему, неровно к убийце дышал, но до некоторых пор Билли это совершенно не интересовало. Он и не думал, что произойдёт какое-то сближение. Боб сказал, что это «плохие люди» — те, которые будут с ними в деле, но он не знал деталей, так как был изолирован от плохих новостей многие годы, и узнавал всех постепенно, отстранённо наблюдая со стороны… Пока в какой-то момент инициатива не начала исходить от них самих. — Хочу к Джеффри! — Капризно протянул Билли, шаркнув ногой по полу. И тише, скромно произнёс: — Не могу спать, кто-то под моей кроватью. А вот теперь Эстевес растерялся. Конечно, он был в курсе, кто такой Билли, был предупреждён, даже посвящён в материалы дела и хода лечения. И потому растерялся ещё сильнее, когда осознал, что перед ним, кажется, ребёнок — или подросток, не понимающий, что несёт. Кажется, даже перестал ревновать. — Ты же знаешь, кто такой Джеффри Дамер? — Серьёзно спросил офицер, глянув из-под бровей. — Мой друг… — Честно ответил парень в теле мужчины. — А тебя как зовут?.. — Уточнил Эстевес, но внимание его уже рассеялось под влиянием неожиданного случая. К такому жизнь его не готовила. — Кристофер, — чуть помедлив, словно присматриваясь к новому знакомому, ответил Билли. И добродушно протянул офицеру ладонь. — А сколько тебе лет? — Гораздо мягче спросил Эстевес. И руку пожал. Билли быстро прекратил касание, убрав ладони по бокам и зацепив пальцами края штанов. — Тринадцать. — Теперь он выглядел более гордо, потому что так казался взрослым. Покачался на пятках. — Так мне можно к Джеффу? — Д-да, разумеется. Только это, пацан, — приняв отеческий вид (заранее хуёвый расклад, но Эстевес не слишком вникал в чужое дело, чтобы понять, что ролевая модель была «красным флагом» для Билли Миллигана), сказал офицер, — будь осторожнее. Джеффри, он… В общем, с ним нельзя дружить. — Я понял. Но я больше ни с кем здесь не дружу… Так мне можно войти? — Билли принял такой жалостливый вид, что у Эстевеса совсем попутались берега, и потому он решил отступить. Дорога в комнату была открыта. Билли поблагодарил офицера и вошёл в комнату, закрыл дверь и приставил к ней ближайший стоячий предмет. Затем он развернулся и встретился взглядом с Дамером, сократившим между ними расстояние. — Привет, — явно удивившись ночному визиту, сказал Джеффри, — Билли? Миллиган кивнул, но сразу приложил палец к губам. К своим губам. Затем первым потянулся к Джеффри, планируя увести его подальше от двери, даже не подумав об опасности такого близкого контакта. Ну, у Джеффри был шанс нести собой угрозу, и он им не воспользовался. В голове Билли, весьма инфантильного, это означало зелёный свет. Они оказались почти у окна, но Билли упёрся руками в письменный стол за своей спиной; только потом заговорил: — Извини, что так поздно. Но я нашёл способ это сделать. — Сделать что? — Переспросил Дамер прохладно. — Встретиться с тобой. — Честно ответил Билли. — Ну, я действительно удивлён. Не думал, что ты придёшь. Билли подумал, что это странная мысль, ведь они виделись на общих собраниях и перекидывались разными фразами, даже вместе пили кофе, но только теперь, в полумраке чужой комнаты Билли понял, что Дамер имел в виду. Странный блеск в его голубых глазах выдал истинный мотив. В нём было что-то демоническое, что-то хтоническое, пугающее. Но у Билли отчего-то не было желания замкнуться. Он, скорее, испытал некий стыд за то, что (со стороны правда могло так показаться) избегал близкого общения с Джеффри. Держался на расстоянии или отвечал посредственными фразами. — Пришёл. Коротко и ясно; глаза в глаза, в отблесках уличного фонаря за высоким забором. Молчание, прерываемое громкими выдохами. Джеффри казался странным, не таким как днём. Но примерно таким же он был в ту ночь, когда пробрался в комнату Миллигана. И вот сейчас, они оба стояли, глядя друг на друга так, словно им нужно было многое сказать друг другу, но они не знали что — потому что не знали, зачем делали это. Билли, например, никогда не тянуло к парням. А у Дамера был иной типаж — вроде такого, как Эстевес. Билли, в общем-то, уже догадался, почему Джеффри казался возбуждённым. Это немного напугало, но ещё, почему-то, отдалось в паху тревогой вперемешку с жаром. Билли нервно сглотнул. И сам себе казался тринадцатилеткой, который растерялся и не знает, что сказать; хорошо, что знал Дамер. — Ты притворялся ребёнком, чтобы пройти сюда? — Спросил он, и интонации стали будто добрее или — игривее. — Ага. «Какой же ты честный, Миллиган.» — Круто. Ты чокнутый, знаешь? — Спросил Джеффри чисто риторически. Но Билли не обиделся, а активно закивал головой. Очаровательно, блять. — И кстати, ты мне секс обломал. Билли потерял дар речи. И вот то смущение, тот страх, который скользнул по лицу Миллигана, что ещё минуту назад наивно избегал их нерешённого вопроса, зарядил Дамеру прямо в солнечное сплетение, разлил зрачки в два чёрных нефтяных пятна, затянувших море его глаз. Билли интуитивно подался вперёд и коснулся его диафрагмы ладонью. Дамер вздрогнул, напрягся всем телом, резко стал похож на хищника, готовящегося к прыжку. Он был весь будто наэлектризован. Билли понятия не имел, что делать дальше, но решил, что останавливаться было бы глупо. А поговорить они ещё успеют. Он обязательно напомнит, зачем пришёл. И провёл рукой ниже, коснувшись пальцами расстёгнутой внизу рубашки Джеффри. — Так мне можно войти? — Повторил Билли свой вопрос, который задал офицеру две минуты назад; вопрос, который Джеффри, конечно же, слышал. И голос Билли звучал так твёрдо и даже дерзко, что Дамер, сморгнув наваждение, обомлел, а взгляд потемнел ещё сильнее. И это не была никакая новая личность. И уж тем более это не был Кристофер. Это был Билли Миллиган. Миллиган, который впервые за тридцать четыре года отдавал себе отчёт в желании трахаться — и вроде бы впервые собирался это сделать изначальной личностью. Миллиган, который так боялся мужской сексуальной агрессии, что выдумал двадцать новых людей, защитников, чтобы пережить изнасилования… Этот Миллиган вошёл в клетку к самому страшному зверю, чтобы без тени сомнений или жестокости — поставить его на колени. Джеффри схватился за край чужих штанов, пододвинулся ближе на один микро-шаг, поднял голубые глаза, залитые чёрным, и потёрся щекой по эрекции Билли. Не спешил оттянуть резинку штанов, растягивая мазохистское удовольствие, провёл лицом по выпирающему члену, поднырнул ниже, проведя носом по мошонке, втягивая чужой сладковатый запах сквозь мягкую ткань пижамы, задрожал всем телом, возбуждённый до бешенства. Нужно было быть тихим, чтобы их не услышали за дверью. Чтобы Эстевес, его коп на побегушках, ничего не заподозрил, хотя, чёрт, он бы хотел, чтобы сейчас они потрахались втроём, и всё бы это скатилось в пошлую, грязную оргию наверняка с летальным исходом. Дамер почувствовал, как рука Билли стянула волосы на его затылке и с силой дёрнула назад, отрывая от себя; Билли тоже дышал как загнанный зверь, и был не то напуган, не то разозлён — походу, всё сразу, и всего так много снаружи и внутри, словно все личности поочерёдно подсказывают ему, что сделать с этим монстром, ползающим в его ногах в поисках любви, которую он никогда так и не получал, а потому забирался в головы мимолётных однодневных бывших — буквально, — чтобы понять, каково это, растворяться в человеке как кислота в мозгах. Ведь в начале мотива была страсть, только потом — обладание. Как же давно Дамер не испытывал этого — и уже не думал, что испытает. «Это процесс… он не происходит в одночасье, когда вы обезличиваете другого человека и рассматриваете его как просто объект для удовольствия, а не живое дышащее человеческое существо. Кажется, так легче делать то, чего делать не следует». Страсть снова разжигала пожар внутри. Было ли важно, кто сверху? У него потекли слюни. Страсть, от которой хотелось сожрать партнёра, хотелось ему принадлежать, здесь и сейчас получить одобрение и заботу, чтобы затем усомниться в ней снова, потому что никто никогда не сможет и не захочет его полюбить. Но в моменте всё это не имеет значения. Билли опускает его на четвереньки — только так, как умеет на своём опыте, — и Джеффри встаёт; у Джеффри встаёт. Билли берёт его за плечи и натягивает на себя, как податливую куклу, и это сводит с ума тем кайфом, который передаётся от тела к телу. И им обоим иррационально стыдно, но остановиться невозможно. Миллиган затыкает его рот в последний момент перед тем, как Дамер издаст стон — неуклюжим, неумелым поцелуем (и, к запоздалому удивлению, встречает почти такой же), наваливаясь сверху и прижимая убийцу грудью к полу. Им надо быть тише, но от того удовольствие острее. Джеффри растворяется в чувствах — и не понимает ни одного из них. Но так Джеффри осознаёт, что может контролировать себя. И может, только тогда, когда контролируют его.