Остаёмся зимовать

Ночь темнеет впереди, Свет гаси и приходи.

Одна сидит на подоконнике, другая – на кровати, поджав под себя длинные худые ноги с острыми коленками. Они боятся взглянуть друг на друга. Потому что то, что сейчас произносится вслух, постыдно и запретно и должно быть сказано обязательно едва слышным шёпотом, и они не смеют повышать голос. Темнота прячет кривые улыбки, неуверенные взгляды, муку на лице одной, улыбку извращённого удовольствия на губах другой. Темнота бесстыдна и влюблено-податлива, и мир пропитан ею; и им нужно рассказать друг другу хоть что-то, раз уже сама судьба столкнула их вместе сегодняшним вечером, взяв на себя смелость разрешить творящееся. Блум задумчиво грызёт мякоть пальца, кожа на котором потрескавшаяся и шелушащаяся. У нормального человека из трещин, напоминающих разошедшиеся шрамы, уже шла бы кровь. Но только не у неё. Когда Блум выдыхает, воздух вокруг её рта дрожит и плывёт раскалённым маревом. От раскрытого окна тянет холодом, а поздний вечер скатывается из дымчатой темноты в пестрящую жёлтыми огнями темь, пронизанную горьким запахом увядающей листвы. - Зима близко, - говорит Блум мечтательно и безнадёжно. – Скоро снег упадёт, ночь столь длинная придёт... Шторы вздуваются погребальным саваном; окно за тысячу миль «до» и комната превращается медленно в выстуженную пустыню. Текна кивает, зная, что её движения видно не будет. В комнате тихо, только слышно, как тяжело дышит, как в лихорадке, Блум. Как дрожит, плывёт раскалённый воздух и как течёт дымными струями горечь сожженных миров. - Блум, - говорит Текна, - это неправильно. Это всё очень неправильно. Нелогично, неправдоподобно, не... должно было случиться. Блум выдыхает особенно шумно. Спрашивает почти насмешливо: - У тебя есть альтернатива? Запасной план? Ты можешь всё вернуть, заставив Безымянную пропеть свою песнь времени наоборот? Текна молчит – обескуражено. Смотрит. Люминесцентно-зелёные глаза чересчур растерянно проходятся то вверх, то вниз, то вовсе в дальние углы комнаты. Изучает Блум. Отмечает извивы длинных волос по спине, напоминающих легенды о змееволосой деве, обращающей взглядом в камень. Змеи той девы тоже были рыжими. Тонкие пальцы, сплетённые в «замок» за спиной, железные и медные звенящие браслеты на запястьях, навевающие мысли о тюремных кандалах. Худые, ненормально выступающие под тонкой футболкой лопатки, в любой момент готовые прорасти пылающими крыльями. Острые плечи с растрескавшейся кожей и отметинами её же собственных когтей. Едва видное лицо с высоким лбом и тонким абрисом рассеянно изогнутых губ. Глаза Блум сияют расплавленным золотом, ресницы рыжее едва остывшей меди. - Нет, - произносит Текна. – Ничего у меня нет. Но я не хочу мириться с текущим положением вещей. Блум устало закрывает глаза. Золотое сочится даже сквозь веки, как дорожки раскалённого металла текут о щекам. Красиво. - Нельзя уже ничего изменить, - говорит она, поднимая руки к голове и собирая свои волосы в хвост. Браслеты стучат друг о друга, едва не слетают с худых запястий, когда Блум опускает руки. Ночь густеет за окном. Шум города чудится рыканьем волчьей чащобы. - Ночь темнеет впереди, - шепчет Блум. - Я не смирюсь, - говорит глухо Текна. – Никогда. Но я её люблю. - Я тоже, - соглашается то ли с первым, то ли со вторым, то ли со всем сразу, Блум. - И остальные... Как же Стелла? Муза? Лейла?.. - Айша, - мягко поправляет её Блум. – Их время ещё придёт, не волнуйся. И мы опять будем все вместе. Как раньше. Только немного по-другому. - Как раньше, - эхом повторяет Текна. – Как раньше. - Только уже не так, - добавляет Блум спокойно. – Что было, то было. То забылось. Нельзя оставаться в прошлом, Тек. Тебе сложно, я понимаю. Но ты не одна, тебе легче, чем мне. Я – одна. Никого надо мной, и никого рядом со мной. Это очень тяжело. Блум поднимается на ноги, упираясь затылком в верх окна. Замирает на самом краю, уцепившись за оконные створки, и смотрит вниз, в бездну. Под ней сорок восемь этажей и шевелящееся море парковых деревьев, и вдалеке огни вечно неспящего города. У Текны в горле застывает осклизлый ком возражений. Ветер врывается в комнату гулом машин и шумом листьев. Изменяются ли, смещаются орбиты планет, меняются боги и владыки – в жизни простых людей от этого ничего не меняется – они рождаются, проживают свой недолгий век и умирают, едва успев оставить свой след в изменчивой памяти своих детей. Блум думает об этом, стоя в полушаге от падения и Текна слышит её мысли как свои собственные. Возможно, у них и одна душа на двоих. - Ничто не меняется сразу, - шепчет Блум и сквозь тонкую футболку начинают прорастать огромные, огнём пылающие, крылья. Драконьи крылья. - Но нельзя вечно цепляться за прошлое. Крылья упираются сгибами в стены. - Извини, - говорит Блум нормальным своим голосом. – Думаю, я поврежу твоё имущество. И шагает вперёд, а её крылья проходят сквозь пластик и бетон как сквозь бумагу. И Блум падает в тёмную бездну без единого вскрика. Текна закрывает глаза и открывает их только тогда, когда до неё эхом доносится мощное хлопанье крыльев и волна жара от распахнувшегося телепорта проходит сквозь окно, она поднимает веки. - Свет гаси и приходи, - беззвучно шевеля губами, проговаривает она. Свет уже давно погас.