В Нью-Йорке, в районе Бед-Стай, есть место, где за кирпичной стеной живет один парень. Люди говорят, он заглядывается на молодых девушек и парней и меняет их, как перчатки.
Уже тысяча девятьсот девяносто шестой год, я хожу второй день в одно место в Бед-Стае, мне только исполнилось восемнадцать, и я вливал в себя столько ликера, сколько только мог. Именно в этом баре я познакомился с тем парнем. Черноволосый, бледнокожий, с голубыми глазами и большими зрачками парень сидел прямо рядом со мной. — Ты же не отсюда, да? — спросил тот парень у меня. — Я уверен, ты европеец, у тебя не американский акцент. — Так заметно? — даже не посмотрев на него, ответил я и выпил еще стаканчик. — Да, я европеец. — Сколько тебе? Восемнадцать? Двадцать? В этот бар не ходят местные, которым меньше тридцати. — Мне восемнадцать, имеет какое-то значение? Я поднимаю взгляд и вижу его. Того самого, про которого мне все твердили. Идеальный. Красивый. Безумный. Я смотрю на него и невольно улыбаюсь. — Я искал тебя, — встаю и подхожу к нему вплотную, — мне говорили, ты странник. — Хм, так и есть. И кто же говорил тебе обо мне? — он усмехается и закидывает в себя две таблетки, запивая моим ликером. — Будешь? — Нет, — отвечаю я и беру свой стаканчик. — Много кто, просто такие же, кого я встречал по дороге. Я из Лондона, Англия, уже второй год путешествую. — Мне плевать, чувак, и меня напрягает, что ты так близко. Я вздыхаю и отхожу от него, смотрю куда-то в сторону и пью, а его глаза и волосы до сих пор в голове. Такого обычно не бывает, странно. — Не хочешь потрахаться у меня в номере? — Так просто? — усмехаюсь я. — Даже выпить не предложишь? — Уверен, что у тебя такое не первый раз спрашивают. — Хотя бы поцеловал меня, а потом спрашивал. — Романтичный парень, который трахается со всеми за поцелуй? Интересно. Но я не целуюсь, знаешь, к некоторым людям так и привязаться можно. — Ну, а я целуюсь. Целую его и ощущаю вкус ликера с виски и таблеток, какие недавно он закинул в себя, а еще мягкие, покусанные губы, немного небритую щеку и тяжелую руку на своей талии. Почему все так ощущается? Так знакомо и приятно. Мне всегда было плевать на тех, кого я целую, но его я хочу целовать всегда. И об этом нельзя думать, потому что завтра я уезжаю, но, кажется, мне придется это отложить.Я разрешил ему провести со мной ночь и взял его в плен своим поцелуем.
Он отрывается от моих губ и недовольно смотрит на меня. Скажи, что ты почувствовал то же самое. — Я ведь сказал, я не целуюсь. — Но тебе же понравилось. — Нет, пошли. Он берет меня за руку и грубо тянет в сторону мотеля, где он поселился. Всю ночь мы занимаемся жестким сексом. Мне нравится, что я разозлил тебя своим поцелуем, уверен, ты оценил это. Твоей кровати становится мало и ты валишь меня на пол. Больно. Грубо. В твоем стиле, знаешь. Моей спине и коленям утром будет настолько плохо, что я совсем забуду про зад. Ставлю тебе засос на шее, когда оказываюсь сверху, и тебе это тоже не нравится, ты говоришь, что если я еще сделаю что-то подобное, то ты убьешь меня прямо в этом номере.Я целую тебя снова и снова, и ты даешь волю возмущению.
На утро ты меня уже не увидишь, поэтому дай мне целовать твои губы, сколько я хочу. Мы засыпаем рядом в обнимку на этой полуразваленной односпальной кровати, и я молчу после твоего вопроса «Когда ты уезжаешь?». Ты думаешь, что я уже сплю, и целуешь меня в волосы. Мне кажется, я запомню это.***
Утром его уже нет рядом и его машины на стоянке тоже. Я не удивляюсь этому. Мы ведь похожи так сильно. Мы не задерживаемся в одном месте, потому что мы — странники, мы — бойфренды на одну ночь, не принадлежим ни одному городу и ни одному мужчине, мы как проливной дождь, мы — ураган.
Я поговорил с парочкой человек из бара, они говорят, что мне стоит держаться от него как можно дальше, у них я узнаю, что его зовут Фил и что он сделает мне очень больно, что он опасен. Я прислушался к их словам и уехал прямо в центр Бруклина. Вечером я отправился в одно местечко, где увидел его. У него был трип от ЛСД и я даже не был удивлен, когда Фил пришел в себя, то все повторилось — долгие поцелуи и секс на полу в мотеле «Оазис». — Бруклин красивый, но не такой красивый, как твои глаза. Я говорю это вслух и очень долго целую его. — Ты идиот, — он встает и открывает бутылку вина, — мы оба странники, я поеду в другое место, ты — в другое, не привязывайся ко мне. — И это говорит мне человек, который сам привязывается. — Ты обо мне ничего не знаешь. — Так почему, не расскажешь? Откуда ты? Сколько тебе лет? ТЫ любишь собак или кошек? — Я из Австралии, город Редферн в Сиднее, мне двадцать два, и я люблю собак. — Австралия, ого. — Все узнал, что хотел? — Нет, но я знаю ответы на все остальное. Мы пьем всю ночь и поем до утра песни, которым уже по двадцать лет, и, наверное, я впервые не чувствую себя одиноким в своем путешествии. Мы решаем обменяться номерами и переспать еще разок. На этот раз более нежно. Он сам так захотел. Вечером снова разбегаемся, кто куда. Наверное, больше не увидимся. Я катаюсь по Америке уже неделю и пытаюсь не вспоминать его, пока он не пишет мне, что ему нужна помощь. Я злюсь, но все равно спрашиваю, где он, и приезжаю. Спасаю его от передоза, будучи сам под наркотой, забавно. Кажется, сегодня утром мы проснемся рядом.