живи ради меня

Намджун знает, что если влюбленность длится больше четырёх месяцев, то это уже любовь. Это совсем не круто, потому что он, как бы, дипломированный психолог и должен помогать людям решать свои проблемы, но сейчас не может справится с одной своей малюсенькой проблемой. Имя его проблеме — Ким Сокджин, у него просто обалденные широкие плечи, потрясающая внешность и господибоже, шикарная задница — причина вечного недосыпа Намджуна. Коллеги шутят, что мешки под глазами и бесконечное кофе — это стиль, Ким в ответ на это лишь усмехается, продолжая вливать в себя кофе, усталость, пресность и страдания, свои, чужие, не столь и важно. Самое глупое то, что Джин его пациент, и дело даже не во врачебной этике, нот тудей, просто Джун чувствует себя грёбаным извращением, когда слушает о его проблемах с матерью, недопонимании в отношениях, и паралельно думает о том, как бы разложить его прямо на этом столе, который их разделяет. Если бы Ким-идеальный-мужчина-Сокджин узнал о его мыслях, то непременно бы съездил ему по лицу — Намджун видит сплетения вен на крепких мужественных руках и неровно дышит, силясь оторвать взгляд — о, да, этот непременно бы врезал. Потому что это именно тот случай, когда натурал до мозга костей, и девушке своей верен, не его — Намджуна — случай, если вкратце. — Я думаю, что был недостаточно внимателен к ней в последние дни, — трогательно-задумчиво сводит Джин брови у переносницы, явно разочарованный, не в девушке, в себе, — и поэтому хотел взять отпуск, съездить на природу, но она хотела или вечеринку к её друзьям, или никуда. Я с их компанией никогда особо не ладил, и мне было не комфортно, видимо это было очень заметно. Она сказала, что я скучный. Обиделась. Сокджин выглядит потерянным, так и хочется обнять его, прижаться к гладковыбритой щеке, сказать, что девушка его — стерва, каких поискать, зато смотри, есть я. Люби меня, пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, сложно, что ли? Намджун лишь сдержанно кивает, поправляя очки на переноснице, и предлагает ему воды. Сокджин дофига трогательный, при всей этой своей неловкости и зажатости/Намджун бы его трогал и трогал/ сидит вечно с отсутствующим взглядом, и нервно кривит пухлые губы. Джун думает, что улыбка смотрится на этих губах гораздо лучше, и где-то на периферии сознания, возникает неправильная мысль… …как бы здорово смотрелись эти губы на его члене… …которую Намджун, естественно, старательно отодвигает, судорожно пихает поглубже, и пытается закрыться на тысячу замочков одновременно. Он пытается… Правда пытается… Приходит в себя он спонтанно, когда его язык уже вовсю хозяйничает во рту у Сокджина, и он крепко зафиксировав его бедра своими, настойчиво выдергивает рубашку Джина из брюк, стараясь уже прикоснуться, к этой желанной, тёплой коже. Тупит он непростительно долго, Намджун даже успевает урвать кусочек желанного тепла, и понадеяться… Мало ли. Удар у него и правда неплохой. Сокджин раскрасневшийся, злой и до чертиков красивый, выплевывает что-то вроде «на этом наши сеансы окончены», а Нам сидит как придурок, ощупывает разбитую губу, и улыбается по-дурацки. Да, конечно. Кивает болванчиком, и молчит. Не то, чтобы Сокджин ждал от него ответа. Остаётся только заново собраться. Вдох, выдох, давай, Намджун, не в первый раз. Он встречает его через месяц, когда Джин с бутылкой чего-то явно алкогольного, сидит на крыльце перед его клиникой и молча прожигает взглядом. Намджун — опытный психолог, и знает, что игнорировать проблему — далеко не самая лучшая стратегия, но он упрямо натягивает манжеты на запястья, скрывая пять шрамов. Последний — совсем свежий. По одному на каждого, кто не взаимно. Намджун проходит мимо. Вдох. Выдох.