Сказки, написанные под амфетаминовым приходом.

А когда моральная боль становилась настолько нетерпимой, что горячими, пульсирующими в ритме биения сердца волнами перерастала в физическую, вызывая мурашки по телу и холодный пот, — вот тогда она и начинала сжимать челюсть , пытаясь словно бы под давлением сломать хрупкие молочные зубы. Ей не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть себя шестилетнюю со стороны и представить, как её тело — начиная с рта — крошится и распадается на мелкие частички пыли, водоворотом в вихре внезапно появившегося ветра принимая форму воронки и наполняя тяжёлой примесью воздух. Её воображение обладало такой силой, что она даже отчётливо слышала звуки, сопровождающее сие действие в голове. Да вот была проблема. Алисе уже давно не шесть. Ей семнадцать — и любимый голубой сарафанчик не налезает даже на костлявые бёдра с выпирающим угловатым тазом и грудную клетку, что размером намного больше несуществующей на этом теле женской груди. Ей семнадцать — и она напоминает огромный непропорциональный скелет с остатками мышц и едва натянутой тонкой кожей — будто сейчас она порвётся, обнажив внутренние ткани. Ей семнадцать — и она голодает, потому что еду может есть только в пять часов вечера, когда её семья устраивает чаепитие. Ей семнадцать — и обычно в это время она находится в окружении сверстников и бутылок алкоголя. Ей семнадцать — и она забывает (намеренно?) принять таблетки. Ей семнадцать — и попыток свести счёты с жизнью у неё едва ли не больше, чем выпуклых длинных шрамов на запястьях и бёдрах. А шизофрения не позволяла ей контролировать воображение. Галлюцинации были частью её жизни. К сожалению — или счастью. Когда её одноклассники после школы собирались у Аманды, дабы поделить между собой таблетки с LSD и потом окунуться в другой мир на пять часов, она старалась максимально существовать в реальном мире, пусть и получалось с трудом. Уж слишком часто «галюны» захватывали её разум, и чем чаще они появлялись, тем дольше продолжались. Порой они ограничивались малым: всего-то возникал рисунок, перемещающийся по стенам и меняющий форму и цвет. Или Белый Кролик внезапно запрыгивал на стол и звал её в Страну Чудес, но успевал исчезнуть до того, как Алиса предпринимала тщетные попытки найти нору. Самой сильной, долгой и страшной галлюцинацией была злая Красная Королева, заставляющая ударами хлыста перекрашивать белые розы в красные. Почему-то она появлялась только в те моменты, когда Алиса находилась в своей комнате, но это не мешало бедной девушке вместо родных стен и мебели видеть огромные кусты и мрачный замок прямо по мощённой дороге. Краской для цветов оказалась кровь, вытекающая из порезов острыми шипами на запястьях, кистях и пальцах, окрашивающая нежные, но словно бы увядающие, почти мёртвые, лепестки. Алиса плакала, снова и снова, и слёзы тоже были кровавыми, и совсем не солёными, а сладкими, но с привкусом чего-то горького, режущего язык и вкусовые рецепторы. Дезориентированная, Алиса в это же время в прострации кругами ходила по комнате, не осознавая, что делает лезвием со своей правой рукой. Страна Чудес, казалось, отмирала, постепенно, с каждым днём, с каждой новой галлюцинацией, с каждой попыткой Алисы вернуться к живым и настоящим родителям. Но постепенно Алиса с ужасом осознавала, что даже и не помнит их. Вот тогда-то — и только тогда — и началась та самая дикая моральная боль. В девятнадцать лет Алиса открывает для себя выпивку и секс: две вещи, которые удерживают её сознание на границе между вымыслом и простой дереализацией. Она всё чаще не приходит домой, оставаясь у малознакомых парней и девушек, выпивая всегда больше всех и позже совокупляясь с незнакомым человеком, а то и двумя. Девушки, страстно вылизывающие её между ног, кажутся ей прекрасными нимфами, и, целуя их, она чувствует на губах не свою смазку, а божественный нектар — сладкий, одурманивающий и пьянящий. Парни, ставящие её раком и трахающие до дрожащих ног, — лишь разные вариации Шляпника, томно дышащего в ухо и повторяющего «Что общего между вороном и письменным столом?». Она пытается не смеяться, но порой это слишком трудно, и она тонет в своём голосе, тягучем, приторном, как мёд, а позже закуривает сигарету с небольшой долей марихуаны, смешанной с табаком, и соревнуется с тенью гусеницы в размерах выдыхаемых колец. Позже Алиса плачет в ванной, чешет острые посиневшие коленки и зовёт Кролика. Да только он не приходит. В двадцать лет Алиса пытается выживать нормально — ходит к психотерапевту, общается с семьёй, принимает таблетки. Страна Чудес напоминает сожжённый сад. В двадцать один год у Алисы происходит срыв — и она снова уходит в запой, и шатается пьяная по ночному Лондону, и цепляет незнакомых людей, и стонет громко в грязной подворотне. Чувствует себя использованной, называет шлюхой и дрянью, обещает убить себя — и снова ищет кого-то для очередной плотской связи. Запой длится неделями, переходящими в три долгих месяца, лишает Алису работы, друзей, семьи, денег, оставляя лишь грязную мебель и клубок одиночества, что давит, будто целая гора лежит на груди. Новые галлюцинации открывают новую Страну Чудес: где Шляпник заботится о ней как о самом близком друге, Соня готовит вкуснейший чай и сладкие печенья, а Чеширский кот рассказывает весёлые истории и умудряется сделать из каждой отдельное представление. Всё зовёт обратно, всё зовёт в распустившиеся сады к ждущим её существам. Белая Королева подбирает Алисе новые наряды, сверкающие при солнечном и лунном свете тысячами искр, из нежного тонкого материала, и старается накормить её самыми сочными ягодами и самым наваристым супом. Дезориентированная, реальная Алиса в это время лежит на полу в позе эмбриона и едва слышно всхлипывает. В двадцать один год Алиса влюбляется в Шляпника и уже не хочет выходить в реальность. Чувства её взаимны, и кавалер окружает её такой любовью и нежностью, какие она искала в беспорядочном сексе и отвергнувшей семье. Она расцветает, становится счастливее — и каждый конец галлюцинации для неё значит ад. В двадцать один год Алиса мечется по комнате, раскидывая вещи и громко рыдая. Смотрит в зеркало, не узнавая это взрослое лицо. Хочет увидеть себя шестилетнюю и дать ей пощёчину за слишком вольное воображение. Разбивает стёкла в квартире и пытается осколками вскрыть вены. Перевязывает туго запястья и долго-долго сидит в углу, прячется от самой себя. В двадцать один год Алиса пытается понять, почему её так тянет туда, в Страну Чудес. И не понимает. И хочет избавиться от неё. И проваливается в истерию, в новый нервный срыв, и плачет, кусая губы, пока не находит в себе силы встать и выйти в магазин за сигаретами и водкой. В двадцать один год Алиса видит в отражении труп и решает, что дальше уже некуда. Галлюцинации манят её, и она хочет остаться в той Стране Чудес с тем любимым Шляпником и милыми сердцу друзьями. В двадцать один год Алиса предпочитает жизни верёвку и стул и вешается в своей крохотной квартире. Даже задыхаясь, она представляет, что после смерти наконец-то будет счастлива. И открывает глаза. Страна Чудес — сожжённый сад.