Вечное лето

«Слабость» Кучики Бьякуи стояла напротив него в боевой стойке. Ренджи был готов начать, а Бьякуя все медлил, откровенно любуясь его решительным лицом и обманчиво расслабленной позой, вбирал его глазами всего — плечи и кисти, сильную шею и горящие осенние волосы, которые утром расчесал и заплел своими руками. — Ну что, готов? — насмешливо спросил Абараи. — Или сдашься мне сразу? — Еще чего, — вскинул голову Кучики. — Надеюсь, первым сдашься ты. Начинаем! — До первой крови, — уточнил Ренджи и получил в ответ утвердительный кивок. — Реви, Забимару! -Цвети, Сенбонзакура! «Это красиво» — думал, стоя на почтительном расстоянии, Шиба Кайен. — Они разнесут поместье, — прошептала рядом с ним Рукия. Облако тончайших стальных лепестков окутало Бьякую — и метнулось звенящим роем к его противнику, тут же разбившись о зубчатую ленту Забимару. Бьякуя сделал изящный жест — и сияющие лезвия со злым шелестом закружились вокруг Ренджи, которому пришлось туго. Абараи волчком вертелся, стремясь даже не отбить атаку — это было невозможно — но хотя бы не позволить шикаю Бьякуи задеть себя. Забимару стал продолжением его собственного тела, сплетая вокруг хозяина стальной кокон, гудящий от переполняющей его рейацу. Лепестки Сенбонзакуры отскакивали от него — и, повинуясь движениям рук Кучики, атаковали снова. — Можно подумать, эти мальчики — смертельные враги, — задумчиво произнес Кайен.- А ведь говорят, они друзья — не разлей вода… Так ведь, Птица? — Так, Шиба-сан. Но я обычно не вникаю в отношения господ, поэтому прошу, — не спрашивайте меня ни о чем. — Умница, Рукия. Верность — одно из твоих лучших качеств, правда? Кайен смеялся, глаза его смотрели на девушку с ласковым весельем — никто и никогда так на нее не смотрел. Привыкнув быть для окружающих пустым местом, Рукия воском таяла под этим взглядом, готовая босиком идти на край света за этим человеком, если он того захочет. В последнее время Кайен зачастил в поместье Кучики, поговаривали, что у него какие-то дела со стариком Гинреем. Однако в каждый свой визит он находил время переброситься парой слов с Рукией, приносил ей конфеты и забавные вещицы, самой лучшей из которых оказалась маленькая трубочка с зеркалами внутри, в которой переливались, отражаясь многократно и создавая всевозможные узоры, мельчайшие разноцветные стеклышки. Кайен назвал эту вещь «калейдоскоп» и как-то раз попытался объяснить Рукии, как он устроен. Но девочка удивила и тронула его, сказав: «Не объясняйте мне ничего. Пусть это будет чудо». Сегодня Шиба принес ей набор красивых серебряных шпилек и отдал лишь в обмен на обещание отрастить волосы. Ничего нескромного не было в его отношении к ней — лишь покровительственная нежность старшего брата, никогда он не позволил лишнего намека ни словом, ни действием, однако служанки уже начали подшучивать над Рукией, издевательски называя ее «второй Шиба-сан». Она молча терпела, живя от встречи до встречи, а рядом с ним просто не помнила о таких мелочах, как людская злоба. Казалось, с появлением Шиба Кайена жизнь начала улыбаться ей. Помня о ее терпеливой заботе после ранений, наследник и его друг часто обращались к ней с различными поручениями и, наконец, Бьякуя затребовал ее в личные служанки. Он давал Рукии свои книги, а Ренджи, играя, учил ее обращаться с деревянным мечом и даже иногда говорил, что у нее неплохо получается. С ними девушка забывала о своем неопределенном положении, смеялась и разговаривала без смущения, греясь в лучах душевного тепла. Она знала, что Кайен женат, она понимала, какие узы связывают молодого Кучики и Ренджи, но принимала все как есть. Эти три человека стали источником света любви и дружбы в ее мире, прежде маленьком и темном, и она полюбила их в ответ — нетребовательно и преданно, как никого не могла любить в детстве… …Ренджи между тем надоело уходить в глухую оборону и он, неожиданно крутанув зазубренное лезвие в противоположную сторону, прыгнул вперед. Это была отчаянная попытка достать противника за краткий миг, нужный тому, чтобы вновь собрать рассыпавшийся было шикай. Однако Бьякуя оказался быстрее — на щеке у Ренджи появилась тонкая алая полоска за секунду до того, как лезвие Забимару прочертило такую же на его правой кисти. — Ха! — торжествующе выкрикнул Бьякуя. — Ты проиграл мне, Ренджи! Абараи размазывал по лицу кровь и смотрел прямо в глаза сопернику. В первый раз при проигрыше во взгляде его не было досады. — Я сразу понял, что мне не победить, — коротко ответил он. — Но я не привык что-либо отдавать без боя. Бьякуя вынул носовой платок и приложил его к порезу на щеке Ренджи. — Останови кровь. И… жди меня ночью. И тут же взгляд Бьякуи утратил теплоту и обещание. Ренджи оглянулся. Через декоративный мостик к ним шагал Кучики Акира. Акиру Ренджи всерьез не воспринимал. В его глазах он был «неженкой» и «девчонкой», а значит, внимания не стоил. Однако после ночного разговора с Бьякуей он решил приглядеться к младшему наследнику чуть пристальнее. Между тем Акира подошел и замер перед старшим братом в почтительном поклоне. Лицо Бьякуи превратилось в холодную фарфоровую маску и в его «С приездом, брат!» прозвучала такая убийственная ирония, что Ренджи почувствовал себя неловко. Когда младший Кучики отошел, поклонившись и ему тоже, Абараи успокаивающе коснулся плеча наследника. — Полегче бы ты с ним… — Его мать интриганка и предательница. Я не горю желанием видеть тут ни ее, ни его. — А мне кажется, что он просто слабак и игрушка в чужих руках, — пренебрежительно бросил Ренджи. -Тем хуже. Такие люди еще опаснее. При первой возможности я вышлю его отсюда. Но пока тут хозяин мой дед — придется терпеть… Я в библиотеку. Ты со мной? Ренджи покачал головой: — Нет. Проедусь верхом — застоялся мой Рыжий. …Стоя на террасе, окружающей библиотеку, Бьякуя видел, как Ренджи проезжает по двору верхом на своем злом, горячем жеребце. Рыжий, стосковавшись в стойле, танцевал под седлом, перебирая тонкими ногами, потом, повинуясь уверенной хозяйской руке, пошел ровнее. У Бьякуи дрогнуло сердце, и жар затопил чресла, когда он подумал о предстоящей ночи. Сегодня Абараи Ренджи покорится ему до конца — он взял это право в бою и заплатил за него кровью. Своей — и его. … «Жди меня ночью» — сказал Бьякуя, и Ренджи ждал. Что бы он ни говорил Кучики до этого, на самом деле он был готов уступить ему, когда и где угодно — в тиши спальни, в открытом поле, на сеновале над конюшней. Напряжение между ними становилось уже невыносимым, при одном взгляде на Бьякую учащалось дыхание и тянуло в паху. Нескромные ночные игры только распаляли желание в обоих, и они сознательно поддерживали этот тихий, упрямый огонь, чтобы дать ему однажды разгореться и спалить себя дотла. Ритуал сражения за право взять первым был совсем не нужен Ренджи, но он чувствовал, как заводит это Бьякую — с его гордостью аристократа, с его врожденным стремлением к лидерству — во всем. Сегодня Абараи был призом. Лежа в горячей воде купальни с лепестками роз, расчесывая костяным гребнем непокорные волосы, с помощью ароматного масла подготавливая свое тело к вторжению, он как наяву видел нетерпеливого гордеца — наследника, явившегося получить свое по праву. Алые пятна на бледных щеках. Короткие вдохи открытым ртом с капельками пота над верхней губой. Жадные руки, блестящие в темноте глаза… Он должен получить сегодня самое лучшее, чтобы эта ночь надолго впечаталась в память его тела и сердца. Бьякуя пришел, когда почти догорела витая свеча в изголовье и Ренджи начал уплывать в блаженную дрему. Короткий шелест упавшего на пол шелка — и обнаженный, кожа к коже, он скользнул рядом, обвивая Ренджи руками и ногами, находя его губы горячим ртом. — Ты позволишь мне все? — И даже больше, — ответил Ренджи, выгибаясь, откидывая голову и подставляя беззащитную шею. — Ты победил сегодня. Ты победил давно… И больше говорить не о чем. У них будут и другие ночи, с ласками, щедро пересыпанными словами и смехом, и дни, когда третьим в игру бесстыдно вступит солнечный свет — но сегодня только молчание связывало их. Молчание — и неуемная взаимная жажда, когда отказывают привычные чувства, когда слепыми делаются глаза — и зрячими руки, когда на каждый вздох, на каждый стон почти болезненным трепетом отзывается душа. …Горьковатый аромат персикового масла для Бьякуи — навсегда запах первой любви, ночной тьмы и страсти. Это — Ренджи. Бьякуя зацеловал его с головы до ног, добравшись до каждого укромного уголка, и вкус персикового масла переплелся на языке с его вкусом, сводя с ума и отключая рассудок. Кажется, Бьякуя застонал, входя в подготовленное и заласканное — но такое тугое и узкое тело. А может быть, это стонал Ренджи — от наслаждения ли, от боли — не понять, ибо звуки страдания и страсти порой неразличимы… Стиснутые зубы жемчужной нитью; сведенные брови, — и выпуклые линии татуировок под ладонями, кажется, живут своей жизнью, льнут к рукам, оплетают пальцы. Ох, Ренджи! А вот он сверху — тяжелый и упругий, и волосы водопадом вниз — боги, я отрежу их тебе, чтобы никто не смотрел больше! Шелковый внутри и жаркий, сжимает и отпускает в такт собственным движениям — и когда только научился? Или это просто чутье, то же самое, что ведет сейчас к финалу и Бьякую? Член у Ренджи жмется к животу — почти трогательно, но его нарастающее напряжение Кучики чувствует сейчас, как свое. Сжимает его ладонью — и самого прошибает с головы до ног нежность тонкой кожи. Ренджи кончает чуть раньше, молча, лишь выдохнув хрипло, как перед смертью, и последние секунды уже просто позволяет Бьякуе трахать себя, без сил лежа на его груди, чувствуя животом свое собственное семя. И когда Кучики догоняет его, расчетливо глушит поцелуем его крик. — Можно, я не уйду сегодня? — просит Бьякуя смиренно, как будто не он только что вел себя полновластным хозяином. — Тебе сегодня все можно, — улыбается в ответ Абараи. — Это ведь твоя ночь. — Тогда утро будет твоим, — чуть слышно шепчет у его плеча Бьякуя. — У тебя же еще осталось персиковое масло?