Лу

      Вы вместе столько, сколько обычно люди не выдерживают. За это время любовь должна была прогореть. Затухнуть. Исчерпать себя. Но нет. Ты все еще боготворишь его. И чувства все так же сжигают тебя дотла. И ты должен был уже привыкнуть. Запомнить все до мелочей. Но с твоим Лулу это невозможно.       Тогда, когда ему было 14, ты видел юного невинного мальчика, нежного и кроткого, с большими доверчивыми глазами в обрамлении золотых ниточек ресниц. Сейчас — он невероятно развратный, саркастичный, упрямый… своим ангельским видом он может обмануть кого угодно. Даже тебя ему иногда удается провести.       Любовь к Люсьену не тонет в однотонности дней, потому что с ним дни окрашены во всевозможные оттенки, что только доступны человеческому глазу. Лулу всегда разный. И это невероятно тебя манит.       Ты отдаешь ему всё без остатка. Свои мысли, своё время, свою жизнь. Хотя это суждение, по-твоему, ошибочно. Ты не можешь «отдать ему всё». Он сам и есть твое всё. Лулу — твоя радость. Твоё горе. Твоя жизнь. Твоя смерть. Твоё безумие.       Безумие, вонзающееся тысячей иголок под кожу. Безумие, наводняющее все вокруг. С тех самых пор, когда миловидный подросток завладел твоим разумом. И владеет им до сих пор.       Писать десятки писем, получая ответы лишь на пару-тройку. По сто раз на дню проверять почтовый ящик. С замиранием сердца вскрывать конверт. Целовать небрежно начертанные строки, вдыхая еле уловимый запах его рук. Перечитывать письма до дыр. Хранить каждое из них как святыню.       Всюду следовать за ним. Куда бы он ни отправился. Сколько бы это ни стоило. С первого взгляда находить в толпе светлую макушку. Ждать его у дверей колледжа, чтобы хоть на краткий миг сжать в своей руке хрупкую ладонь, провести пальцем по тонким перстам с полупрозрачной кожей. Услышать голос.       Ты спасаешь его от самого себя. Ты вытаскиваешь его из холодных лап смерти. Ты целуешь его руки. Лихорадочно, жадно тычешься дрожащими губами в выступающие косточки запястий. «Жизнь моя. Душа моя. Что же ты творишь? Ты всё для меня, слышишь? Всё!» И до чего же больно видеть отсутствующий взгляд, безвольно опущенные руки. Приходить каждый день, раз за разом твердя, словно мантру: «Ты всё для меня, Лулу…всё…» И чуть ли не сойти с ума от ответного поцелуя. От прикосновения к нежным губам, по которым тосковал, не имея возможности самовольно прильнуть к ним (Люсьен бы никогда этого не простил). И шепот, повторение того же заклинания, будто связывающее ваши судьбы в одну: «Ты всё для меня, Дэвид… Всё…»       Жить вместе. Уехать вдвоем далеко. За границу. Из-за одного капризного «Хочу в Мексику!» Ведь ты не можешь ему отказать. Только не тогда, когда он (всё еще сонный) сидит на твоих коленях, одетый в твою рубашку, прохладными руками забравшись под твою одежду… Ты исполняешь все его желания. Ты всячески оберегаешь его. А он шутливо называет тебя своим ангелом-хранителем и совершает все более безумные вещи.       Ты устраиваешься работать уборщиком в Богом забытом месте, хотя сам профессор. Всё лишь для того, чтобы быть рядом со своим дорогим Лулу. И ты, кажется, не замечаешь столь резкой смены занятий. Ты вообще ничего не замечаешь. Кроме изменений, что происходят с ним. Кроме этого мальчишки-еврея, что крутится рядом с Люсьеном, что смотрит на него с нескрываемым обожанием. И ты уже искренне ненавидишь этого юнца, который будто отнимает у тебя самое дорогое, что было в твоей жизни. Ведь ты пишешь за Лулу работы, чтобы тот хоть как-то был от тебя зависим. Тогда как сам ты жить без него не сможешь.       Ты знаешь его лучше, чем кто-либо. Но даже ты не мог предугадать, что он вот так запросто вычеркнет тебя из своей жизни. «Будьте счастливы, господин уборщик». Люсьен закуривает. И сигарета в тонких пальцах, которые ты так часто целовал, шепча всякую сентиментальную чушь, дрожит, рассыпая вокруг невесомый пепел. Дрожат его руки. Как и твой голос, когда снова повторяешь заветные слова, в надежде вернуть своего мальчика. «Ты говорил, что я для тебя всё… Ты всё для меня, Лулу!» Но он не поднимает глаз.       Ты знаешь его. Он знает тебя. Ты не сможешь оставить его. Не сможешь жить, если он оставит тебя. Поэтому ты желаешь одного — умереть. Ведь он все равно уйдет. А жить, не прикасаясь к любимому телу, не чувствуя его тепла, не вдыхая запах его кожи, для тебя куда хуже чем смерть. И ты сам шагаешь на выставленный тупой бойскаутский нож. Его руки в твоей крови, а он все ударяет. Снова и снова.        Ты вспоминаешь. Вспоминаешь первый поцелуй. В свои неполные четырнадцать Люсьен поцеловал тебя сам. И сладость мягких податливых губ, нежность тонких рук, обнимающих твою шею, не забыть никогда. Ты вспоминаешь, как впервые овладел этим гибким телом. Ту эйфорию, что ты испытывал, слушая громкие стоны, целуя выступающие ключицы, оставляя след от укуса на сгибе шеи… Вспоминаешь прохладу ласкающих тебя ладоней, клятвы в вечной любви. И этого у тебя не отнять. Так же, как и у твоего Лулу. Не вырезать ножом, не утопить в реке. И, если Йейтс был прав, то вы, сделав круг, встретитесь вновь. Ведь Лу стал неотъемлемой частью тебя. Лучшей твоей частью.