Pacific ocean.

В середине ноября он и Клара выехали обратно в Эдинбург. Проведя скромные похороны и продержав, как и положено в таких случаях, сорокадневный траур, они единогласно решили «вернуться домой». Именно так сказала Клара. В один из дождливых, серых октябрьских дней, когда он, вновь пытаясь забыть то страшное событие, вернулся в кипы документов, что копились на его столе с сентября, и попытался на них сосредоточиться, Клара без стука вошла к нему в кабинет, в своем черном платье, которое она носила больше для приличия, чем из истинного скорбного чувства, и с наигранным видом, полным горести, опустила взгляд синих, абсолютно безжизненных глаз на сложенные перед собой в замок руки и, полным такого же неискреннего страдания голосом, предложила вернуться в Шотландию. - Джон, - позвала она его. Но он не хотел на нее смотреть. Ее голос теперь резал слух, и раздражение к ней просыпалось в каждой клетке его тела. Он надеялся, что она, не получив ответа, уйдет. Но Клара упорно стояла и ждала, когда же он все-таки обратит на нее внимание. Спустя пять минут тишины и делания вида, что ее здесь нет, герцог осознал, что Освальд снова выиграла – он поднял на нее глаза, безмолвно спрашивая «что?» - Давайте вернемся домой? – Попросила она, как только их взгляды пересеклись. Бледная, руки тряслись, неловкая. Какая-то ломанная. И голос на слове «дом» так дрогнул, что у него сердце удар пропустило. Дрогнул, как если бы она говорила ему что-то весомое, так как раньше, до того, как все это случилось с ними. До того, когда они буквально стали чужими. И герцог подумал, что даже прежде, чем они узнали друг друга, они были намного ближе, чем сейчас. Голос ее дрогнул так знакомо, так по-старому. И Смит более не смог отвести от нее взгляда. Вгляделся. Маленькая, несуразная с этим низким пучком и выпученными большими синими глазами. Неестественная. «Лживая», - пронеслось в его голове. Тишина кабинета нарушалась лишь звуком горящих поленьев в камине и его тяжелым дыханием. И Смит корил себя за то, что все еще смотрит на нее, впивается взглядом, в надежде увидеть в ней остатки прежней Клары, которая забавно жевала нугу, с блестящими упорством глазами разбирала прелюдии Баха и читала ему Диккенса, хоть он и не любил его произведения за очевидный символизм. Смотрел на нее в надежде увидеть остатки Клары, которую он неожиданно для себя по… А потом он заметил в глубине этих океанов что-то тяжелое, то, что и его тянуло все эти долгие осенние дни на дно. И сердце его вдруг к ней смягчилось. Наверное, так она защищается, пытается отстраниться. - Я хочу вернуться в Эдинбург, - сказала она. Голос ее стал увереннее и тверже. А сама она после прошла вглубь кабинета и села в кресло перед его письменным столом, выжидательно сложив руки на коленях. Ему показалось, что она замялась. - Вы заметили, что в Лондоне в последнее время дышать как будто бы нечем, - она неприятно поморщилась. – Да и к тому же траур скоро оканчивается, скорбеть больше не о чем. Смит тут же зарделся, но виду ей не подал. Как она так делает? Как так выходит, что всякий раз он ею обманывается? Как она умудряется своим невинным видом войти к нему в доверие? Почему она так жестоко поступает с ним? «Бессердечная», - подумал он про себя. - Вернемся дом..? - Хорошо, - резко прервал он ее, не желая больше ничего слышать с ее рта. От Клары разило жгучим холодом и пустотой. Он больше не смог на нее смотреть и потому вернулся к договору на аренду корабля, который пытался читать до того, как она вошла в кабинет, и тем самым показал ей, что разговор окончен. Видимо она это поняла, потому что резво поднялась с кресла и уже у выхода обернулась к нему, сказав зачем-то, что прямо сейчас же даст указание собирать их вещи, а затем вышла, шелестя длинным платьем по полу. Стоило двери закрыться, как Смит отвел взгляд от расплывающихся перед глазами букв и откинулся на твердую спинку стула, тяжело вдыхая воздух, которого с ее уходом в комнате вдруг стало непростительно мало. Словно Клара каким-то образом забрала часть кислорода с собой. И Смит не знал, почему сейчас все это стало ощущаться сильнее. Может быть, потому что Клара очень изменилась. На второй день после случившегося она прибежала к нему в кабинет, раскрасневшаяся от бега, запыхавшаяся, и сказала ему страшную новость таким будничным тоном, что у герцога кровь в жилах застыла: - Мы с Катериной только из церкви, - она сделала шумный выдох, и стала снимать черную накидку с плеч. – Заказали службу и погребение. Знаете, что нам сказал священник? Что такие маленькие дети считаются ангелами, и поскольку они невинны, их обычно хоронят ближе к богу, - она сделала паузу, словно ожидая реакции Смита, но он даже не смог сделать вдох от ужаса. Его грудину словно раздавило под натиском ее безразличия, а она, видимо понимая, что он ничего не собирается ей отвечать, тем временем продолжила. - Поэтому мы можем выбрать любое место у самой церкви. Там рядом со входом дуб такой раскидистый растет, уверенна на закате и восходе вид невероятный. Я подумала, что Уильямсу он понравится, поэтому выбрала это место, - она гордо вскинула острый подбородок, и посмотрела на него таким взглядом, словно ожидала похвалы. Но Смит не смог ей ничего сказать. Она была не в себе. Он был уверен, что Клара выжила из ума. Иначе не было другого объяснения тому, что она ведет себя как свихнувшаяся женщина. Разве возможно говорить такие чудовищные вещи таким будничным тоном, словно обсуждать десерт за ужином? Разве можно быть такой равнодушной к происходящему? Он не смог находиться с ней в одной комнате. Просто не смог. Вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, и уже в своей спальне его стошнило в небольшой тазик для ночных нужд. А на похоронах Клара вела себя так, будто ничего не случилось, и легко кивала на всякое соболезнование, словно это было пожелание благополучия. Смит видел удивленные, даже пораженные взгляды присутствующих. Они все считали, что Клара лишилась рассудка, и смотрели на герцога с двойным сочувствием. И ему хотелось накричать на нее, хорошенько ее встряхнуть, что бы она наконец-таки поняла, что происходит вокруг нее. Но Клара лишь в очередной раз вежливо улыбалась на слова поддержки и снова кивала. Нет, Смит ее не узнавал. Это была не она. Это была не его Клара. Не та женщина, к которой он испытывал нежность и глубокое уважение. Та Клара не была ему противна до тошноты. В той Кларе была теплота, и пусть она никогда не подавала виду, но он всегда видел, как молчаливо разбивалось ее хрупкое сердце. В этой же Кларе сердца будто бы вовсе не стало. После всего того, что произошло, она вела себя как обычно – вставала утром, делала прическу, спускалась на завтрак и даже ела. Ела с таким аппетитом, что герцог не высиживал с ней за столом более десяти минут. Она постоянно вела беседы, и больше сама с собой, потому что Смит не мог с ней разговаривать. Не из-за того, что считал ее виноватой в том, что случилось (ее вины вовсе не было), а из-за того, что от нее не было ничего кроме пустоты. Эту пустоту герцог выносить не мог. Поэтому вновь стал ночевать в своей спальне, и если и спускался к завтраку, то просил прислугу принести все необходимое в кабинет. С того дня жизнь вообще стала серой и потеряла те краски, которые он в ней находил. Еда стала безвкусной, звуки улиц раздражали, а некогда дорогая его сердцу Клара вызывала лишь тошноту. И в поисках решения, как именно продолжать жить с этим грузом прошли полтора месяца: холодно и пусто. Конечно, со временем рана немного затянулась. Смирившись с необратимостью произошедшего, с несправедливостью чьей-то высшей воли, с незнанием своего дела акушерки и со своей беспомощностью, герцог стал постепенно возвращаться к самому себе – если раньше не было желания отвечать на корреспонденцию, то сегодня он смог даже написать несколько строк для Лиззи Свифт (она уехала из Лондона после того случая с черной лентой на музыкальном вечере), которая, услышав от Роберта Освальда, вернувшегося сразу после похорон в Шотландию, печальные вести, прислала ему письмо с соболезнованием и мягко намекнула на то, что ждет их возвращения в Эдинбург. И как оказалось (наверное, на радость Свифт), Клара хотела уехать немедленно. Спустя несколько дней, уложив в экипаж самое необходимое, и велев отправить следом оставшийся багаж, они отправились в путь. Погода на время их путешествия была на удивление теплая. После дождливого октября ноябрь решил порадовать их последними солнечными днями. Ехали они в тишине, не разговаривая друг с другом. Казалось, к ним обоим пришло понимание, что делать это незачем. Бессмысленно. За полторы недели такого молчаливого пути они сделали три остановки с ночевкой. Размещались в разных комнатах, плохо спали на неудобных кроватях, принимали теплые ванны, а после вновь садились в карету и отправлялись в путь, который с каждым днем становился все короче. Герцога это не могло не радовать – находиться с Кларой в одной карете было душно. Вот и после очередной остановки, Смит уселся напротив Клары и всю дорогу старался на нее не смотреть, наблюдая за чистым небом и в большей степени пожелтевшей высохшей травой. И если не смотреть на Освальд он уже привык, то как перестать думать о ней он не знал – затихшей во время всего пути, о чем-то размышляющей, спокойной. Он отчетливо чувствовал, как тишина и пропасть натянулись между ними, словно и не было того года, когда их брак скрепился не только клятвами в церкви Святого Джона, но и крепкими узами честности, благодарности и искренности. Сейчас они словно двое незнакомцев возвращались в дом, еще не оскверненный той грязью, что они везли с собой из Лондона. Грязью, которую они просто не могли не взять с собой, которая прилипла к их одежде и рукам, не смывающуюся. Две недели пути словно стали сплошной бесконечностью, и выносить эту пустоту между ними становилось с каждым часом невыносимее. В один из дней, когда они въехали на территорию Шотландии, Смит вновь тайно за ней подглядывал, как вдруг отметил, что Клара замерла. У нее загорелись глаза, и этот огонек – детский, совершенно игривый, дал понять ему, что она вновь что-то затеяла. Эта инфантильность саданула его едва затянувшуюся рану, отчего злость стала закипать в нем словно кипяток в чайнике. И он уже готов был накричать на нее, за эту бестолковую детскость, но опешил, когда она вдруг вскочила со своего места, и наклонилась вперед – к нему – начиная стучать по стенке, что была ближе к кучеру. - Остановите карету! – Закричала Клара. – Остановитесь же! Голос звонкий и резал слух. «Раздражающий», - промелькнуло в его голове. Смит не понимал, что происходит, но экипаж все же остановился и Клара поспешила выбраться из него, путаясь в полах пышного салатового платья. Смит не хотел идти за ней, и судя по тому, что извозчик сидел спокойно, то видимо опасности никакой не было, поэтому герцог Вояжский попытался успокоиться и расслабиться, наслаждаясь тем, что сможет отдохнуть от ее унылой пустоты. Однако, когда спустя десять минут Клара так и не вернулась, ему стало немного не по себе. И он стал раздражаться, что она не сидит напротив, а куда-то пропала. Осознавая, что ему должны быть чужды такие эмоции, он попытался найти плюсы в незапланированной остановке. Плюс был только один – ее не было рядом. Минусов же была целая куча – ее не было рядом, он начинал беспокоиться, не мог расслабиться, потому что беспокоился, потеря кучи времени, возрастающая возможность еще одной остановки на ночь и куча других минусов, которые он устал перечислять сам себе, с каждым разом раздражаясь все больше. Нет, ну сколько можно? Он тяжело выдохнул и посмотрел на часы. Что она там делает двадцать чертовых минут? А вдруг ей плохо? Что если ей нужна помощь? Не выдержав, герцог выглянул в окно. И такая невероятная злость на нее вдруг охватила его сердце, что он задохнулся, в первое время не зная, что и думать. Козы. Клара, усевшись в своем ярком салатовом платье по верх которого был надет темно-синий пиджак с длинными рукавами прямо на землю, наблюдала за козами, что паслись на лугу и пыталась приманить к себе травой одну из мелких скотин. Освальд улыбалась словно ребенок… И он зарделся. Но почувствовал, как у нее остановилось дыхание, когда одна из коз все-таки подошла к ней и стала есть из ее рук. «Какая антисанитария», - фыркнул он про себя. Полный злобы, он выпрыгнул из экипажа и направился размашистым шагом к девушке, что и вовсе не замечала его, пока он наконец-таки не позвал ее. - Клара, что Вы творите? – Полный раздражения, он сложил руки на поясе, в ожидании глядя на супругу. Кажется, это было первое, что они произнесли друг другу за полторы недели. - Они такие милые, Джон, - выдохнула она, тепло улыбаясь и все еще наблюдая за тем, как коза ест с ее рук траву. – Попробуйте и Вы, - Клара оторвала свободной рукой горсть желтеющей зелени и протянула ее герцогу, но тот проигнорировал этот жест, и она, пожав плечами, отвернулась от мужа, и сама покормила другую козу, что подошла к ним. - Здесь грязно и нам нужно ехать, вставайте, - процедил он, стараясь не подавать виду, что раздражен. Она снова посмотрела на него снизу вверх, а затем улыбнулась. В ее глазах он прочитал покорное согласие, и, не обращая внимания на ее неудачные попытки подняться с земли, герцог Вояжский направился к карете. - Могли бы подождать меня, - Клара нагнала его уже у ступенек экипажа. Он оглядел на ее неряшливый вид, а затем покачал головой в недовольстве и пропустил ее внутрь, уверенный в том, что как только они отправятся в путь, Клара помашет этим козам на прощание. Девушка недовольно уселась на свое место и после того, как карета тронулась, Клара так и сделала. Смит еле удержался, чтобы не закатить глаза от этого банального жеста. И как только он оказался внутри экипажа, они продолжили серый и молчаливый путь, словно не было этой заигравшей красками остановки - через несколько дней они должны были быть дома. С наступлением ночи стало прохладно, поэтому она накинула себе на плечи шаль. Клара выглядела так замечательно в своем дорожном костюме, что Смит закрыл глаза, не желая смотреть на нее, и попытался поскорее уснуть (хоть никогда и не ложился в это время) и на какое-то время ему действительно удалось задремать. Во сне он ничего не видел, но его преследовало надоедливое чувство беспокойства, и услышав откуда-то издалека отчетливое ржание лошадей, он открыл глаза: было темно, и Клара, которая обычно в это время спала, все еще сидела глядя в окно, через которое пробивался приглушенный и белый лунный свет. Она не заметила или не пожелала обратить внимания, что он проснулся, поэтому Смит решил в тайне понаблюдать за ней – что-то было не так. Она сложила руки в замок на своих коленях, из-под тонкой шали было заметно как мерно вздымалась ее грудь. А в поблескивающих синих бусинках глаз он заметил это. То, что искал в ней все эти дни. Прилипшее к телу словно мокрая рубашка отчаяние. Затуманенная лунным белым светом, граничащая с безразличием, тайная, абсолютно тихая скорбь. Сердце его в этот момент так сильно защемило, что он зашелся в хриплом кашле, привлекая тем самым ее внимание. Взгляд сначала взволнованный, но затем мягкий. Улыбка тронула ее тонкие острые губы, и от того горя, что ему было приятно наблюдать, в ее взгляде не осталось и следа. Показалось. Ему просто показалось. Он задержал на ней серый и злой взгляд и, задохнувшись своим раздражением, отвернулся, закрыв глаза и вновь погружаясь в сон. Через два дня после этого ранним утром карета остановилась у главного входа в Вояж. Герцогу тяжело было осознавать, что это возвращение не должно было быть таким. Они должны были вернуться не разбитыми, не сломленными, не разделенными пустотой. А счастливыми. Полными радости. С ребенком на руках. Сердце вновь болезненно засаднило. Ведь Смит так и не узнал какого это – держать своего сына. Не узнал, как пах его ребенок. Не узнал, какая нежная на ощупь была его кожа. Он так и не посмел дотронуться до этого маленького обездвиженного человечка, что на фоне белых пеленок был синим, таким синим, что эта синева до сих пор стоит перед глазами. Смит так и не узнал, какого это – иметь ребенка. Но Клара знала. Пусть и на несколько часов, но она стала матерью, познала это волнение за свою кровь, постоянное чувство тревоги и невообразимого трепета и любви. И вот как так получалось, что он, только думая обо всем этом, не мог дышать, а Клара, которая в действительности пережила, может быть такой холодной? «Такой пустой», - вторил внутренний голос. Он в очередной раз посмотрел на девушку, что высунулась из окна, нетерпеливо потряхивая ногой, и радостно замахала, когда они въехали на территорию поместья. Смит стиснул зубы от досады. Прислуга ожидала хозяев поместья и встречала их в траурной одежде у центрального входа. Было заметно, что они соскучились и были рады возвращению своих хозяев, пусть и привезших с собой горькую скорбь, что сразу же укрыла поместье своей прозрачной, но тяжелой шалью. Когда карета остановилась, лакей протянул Кларе руку и помог спуститься с экипажа, а затем начал брать багаж. Смит обратил внимание на то, как Клара поспешила зайти внутрь дома, при этом тепло улыбаясь каждому, с кем встречался ее синий безразличный взгляд. Она ускорила шаг, когда заметила, что у дубовых дверей стоит ее отец, ожидая возвращения изрядно уставшей с долгого пути четы Смитов. - Добрый день, отец, - Клара остановилась напротив мужчины и посмотрела на него снизу вверх. - Надеюсь, Вы хорошо добрались? – Несмотря на то, что Роберт выглядел хмурым и серым, он приветственно поцеловал свою дочь, окидывая ее взволнованным взглядом. Он отметил, что она явно не в порядке, потому что у Клары не могло быть такого пустого взгляда после всего случившегося. Он, Освальд, все еще не может пережить эту потерю: на свет появился невинный малыш, и в тот же день он покинул этот мир. Клара не могла быть такой равнодушной. В ответ на его вопрос девушка лишь кивнула и зашла внутрь. В этот момент Смит поравнялся со своим тестем и посмотрел в его обеспокоенные синие глаза-жуки. - Кажется, нам нужно поговорить, Ваша Светлость, - сказал Роберт. Словно вторя жесту Клары, Смит кивнул и сразу же направился в кабинет. Как только тяжелая дверь закрылась за спиной Освальда, он сразу же выпалил: - Клара не в порядке, сэр, - мужчина выглядел взволнованно. Смит прежде не видел его таким обеспокоенным. - С ней все нормально, - холодно ответил Джон, проходя за стол и присаживаясь в удобное кресло, пустовавшее на протяжении долгих восьми месяцев. Роберт сейчас вновь играет в свои игры и пытается надавить на жалость, чтобы герцог не решил оставил его дочь. - Вовсе нет, - помотал мужчина головой, прошел вглубь, а затем сел в стоящее перед столом кресло, чуть поддавшись вперед. – Сэр Смит, она прячется от того, что мы все сейчас переживаем за своим безразличием, - он испуганно покачал головой. - Сэр Роберт, Вы лучше меня знаете свою дочь, - выдохнул Смит, складывая руки в замок перед собой. – Клара не тот человек, который будет убегать, - он почувствовал, как в горле пересохло. – Просто в данном случае, произошедшее оказалось не так значительно… - Не так значительно?! – Освальд набрался смелости и перебил его. Впервые он стал таким бестактным с момента их первой встречи. Взгляд его был так тверд, что Джон поразился его решительности. – Смит, Вашему сыну не было даже одного дня! Он умер, даже не побывав на руках своего отца… - Перестаньте, Освальд! – Перебил его герцог Вояжский повышенным тоном и, полный злости и боли, вскочил на ноги. – Думаете я этого не знаю?! Это Ваша дочь настолько равнодушна, что даже слезинки не проронила! Ваша дочь продолжает жить, как будто бы ничего не произошло! Это она ведет себя так, словно все случившееся не имеет никакого значения! – Смита прорвало, и его повышенный тон отскакивал от холодных стен кабинета, бесповоротно звеня в ушах. Но Джон вовремя пришел в себя, едва ли не поддавшись чувству высказать Освальду все, что думал все эти долгие месяцы о его дочери, и он почти решился, как понял, что Освальд – не тот человек, которому следовало все это знать. В кабинете наступила оглушающая тишина. - Примите мои извинения, Смит, - выдохнул мужчина, нарушив молчание. Смит посмотрел на него и увидел в синих маленьких глазах отчаяние и понимание. - Вы тоже, - он устало потер глаза, понимая, что несправедливо сорвался на человека, который этого не заслуживал. Черт, даже Освальду болезненно говорить обо всем, что произошло. Даже он еще не смог пережить потерю своего первого внука. Как смогла она? - Что Вы, - отрешенно сказал Освальд, покачав головой. – Знаете, когда мой сын покинул этот мир, я тоже не смог найти себе места. – Вдруг продолжил Роберт, спустя мгновение. И Смит, который смотрел в окно, стараясь успокоиться, замер. А ведь и точно. Клара как-то рассказывала ему, как маленький наследник освальдского состояния не смог оправиться после осложнившейся простуды. И в этот момент Смиту стало искренне жаль Роберта Освальда, потому что теперь он как никто другой понимал, через что ему пришлось пройти. - Он ведь заболел не из-за ветренной прогулки, - продолжил Освальд. Тон его голоса был тяжелым и хриплым – Джон никогда еще прежде не слышал в нем такую слабость. И в первые в жизни, ему хотелось послушать этого человека. Джон почувствовал, как спустя даже столько лет, Роберту с трудом дается рассказывать об этом. - Клара специально оставила окно открытым на всю ночь, сказала нянькам, что мать велела проветривать комнату, - Освальд сглотнул ком, но взгляд на герцога не поднял. Клара?! Смит не верил. Нет, не могла она… - Видите ли, она ревновала отца к наследнику, - ухмыльнулся болезненно Освальд, продолжая свой рассказ, не давая Смиту возможности осознать эту информацию. - Конечно, она этого не помнит, Смит, мы не стали говорить ей, что это случилось из-за нее. Ребенок не должен нести такой крест, - предчувствуя назревающие вопросы, сказал Освальд, и быстрый взгляд его синих глаз пробежался по герцогу, оставляя за собой цепочку бегущих от затылка к пояснице мурашек. -Видимо, как ребенок, она чувствовала себя обделенной, а значит и наша доля вины как родителей в этом была. – Освальд сделал тяжелый вздох. – Тяжело осознавать, что Вы потеряли ребенка исключительно из-за своей неопытности и невнимательности, Джон. Тебе в этом отношении легче. – И да, черт его подери, Освальд был прав. Самое последнее, что Смит хотел испытывать в этом мире, после всех этих страшных событий – нескончаемое чувство вины в смерти своего ребенка. С таким проклятием он бы не справился. - После произошедшего мы с супругой страшно сглупили, - продолжил Роберт, замечая нахмуренный, думающий и пытающийся осознать рассказанное Освальдом взгляд Смита. - Мы разошлись по разным углам, нашли утешение в других руках. А после и вовсе развелись, вместо того чтобы стать друг другу поддержкой и опорой. Смит, не повторяйте наших ошибок, не оставляйте Клару, вразумите ее, – Освальд посмотрел на него с мольбой. С такой искренней и большой, что уже в который раз за утро Смит не смог сдержать удивления, и непроизвольно на одно мгновение вскинул густые брови. - Сэр Роберт, - просипел он, не зная, что ему говорить. – Я и предположить не мог, что Клара… - Очень вспыльчивая, - закончил Освальд предложение за него. – Ураган. Сэр Смит, она не показывает, но я отцовским сердцем чувствую, что это не доведет до добра, - наступила тишина. Так вот, оказывается, в чем истинная причина такой неприязни к родной дочери. Инфантильная глупость со стороны Клары, невнимательность нянек и родителей привели к такому жестокому финалу. Герцог задумался. Вел бы он так себя, если бы его родная дочь была непосредственно причастна к смерти его ребенка? Ненавидел бы он ее? Смог бы простить? «Смог бы», - уверенно ответил он себе. В этой ситуации Клара была лишь ревностным ребенком, и она не могла подозревать, чем окончится сквозняк в комнате. То, что няньки не подумали своими головами не вина маленького ребенка. И пусть взгляды Освальда и Джона разошлись в этом вопросе, Смит стал понимать его намного лучше: за толстым слоем годами копившейся злости на себя и свое дитя, он увидел тщательно скрываемую любовь и заботу. Да и к тому же, если бы, Роберт не любил Клару, он бы ни за что не стал просить у Смита за нее. - Сэр Освальд, я должен обдумать все, что Вы мне рассказали… - Да-да, конечно, - кивнул мужчина, понимая так и не произнесенную просьбу герцога Вояжского, а потому поднялся со своего стула и вышел из кабинета, тихо закрывая за собой дверь. Оставшись наедине с самим собой, Джон долго прокручивал в голове рассказанное Освальдом. Как оказалось, Клара настолько ревновала своего отца, что сделала такую глупость. Может ли она сейчас, так же поддавшись каким-либо эмоциям, вести себя так не рационально? Освальд ошибся: Клара не ураган. «Шторм, она чертов шторм». Как в такой маленькой и неказистой Кларе может умещаться столько неизведанных уголков? Он ведь окончательно в ней потерялся. В ней не было ни конца, ни начала. Лишь куча бесконечных вопросов, которые душат его эти долгие месяцы. Почему она такая холодная? Специально ли она это делает? Хочет ли насолить ему? Желает ли вывести его из себя? Страдает ли она по их ребенку? Плакала ли ради него? И главное, что с ней случилось? Задумавшись, Смит запустил ладонь в густые седые волосы и шумно вздохнул – никогда еще Вояж не был таким тяжелым, никогда еще не таил в себе столько недосказанности, боли и раздражения, никогда еще в его стенах не было так тяжело дышать. Уже вечером, отказавшись от ужина и не обращая ни на кого внимания, он направился к себе в спальню, желая как можно скорее уснуть. Подходя к библиотеке, Джон увидел открытую дверь и, подойдя к комнате, заметил Клару, которая важным голосом давала наставления всей собранной прислуге. Ему стало интересно по какому поводу Клара собрала здесь весь персонал, и потому, сделав еще несколько шагов, Смит остановился в дверном проеме, сложив руки за спиной. - Я хочу, чтобы вечер прошел идеально, - говорила Клара. Голос ее был твердый, командующий. Говорила она так самоуверенно, словно репетировала эту речь весь день. Сейчас он не почувствовал к ней отвращения, которое сидело в нем на протяжении этих долгих дней. После рассказа Освальда, Клару стало жалко. Она в какой-то момент показалась ему беззащитной и раненой, словно безмолвно просила хоть кого-нибудь ее уберечь от той горечи, которая раз за разом разбивала ее сердце. Она сменила свое дорожное салатовое платье на светло-фиолетовое с длинными рукавами, по верх которого накинула кружевной воротничок, и собрала прическу в привычный низкий узел на затылке, выпустив из него короткие локоны. И герцогу не понравилось. Со старой прической ей было лучше, но он все равно никогда ей этого не скажет. Он снова посмотрел на нее: лицо бледное, и хоть она и казалась строгой в этот момент, огонек в тихоокеанских глазах выдавал ее радость и волнение. От чего? Что она проворачивает? - Необходимо приготовить много десертов, не забудьте про шампанское и что говядину Веллингтон будем сервировать как закуску, а не как основное блюдо, - кивнула она главному повару. – Так же, мне необходимо составить список приглашенных гостей, которых мы разместим здесь, и список танцевальных композиций, которые должны обязательно прозвучать на вечере, - она прикусила губу, словно стараясь вспомнить, что еще нужно сделать. – А! Вызовите завтра портного, надо сшить новую скатерть. И еще, Бэттани, - обратилась она к главной управляющей поместья, - завтра мы с тобой едем в город присмотреть новые вазы и посуду. А еще цветы! Надо определить какие будут… - Что происходит, Клара? – Подал Смит голос, заходя наконец-таки в библиотеку и прервав ее словесный поток. Он не ожидал, что прозвучит так строго, но то чувство отвращения к ней, которые скрылось за жалостью, стало постепенно просыпаться с приходящими в голову догадками. Что за фарс она устраивает? Клара от неожиданности вздрогнула, но повернулась к нему и сверкнула синими сапфирами. На мгновение ему показалось, что она его испугалась, а потом внутренний голос ухмыльнулся, напоминая кто же все-таки перед ним стоит. - Я решила, что нужно организовать вечер в честь нашего возвращения, - невозмутимо ответила девушка, вновь поворачиваясь к прислуге, - к тому же мы не отметили годовщину нашей свадьбы, а заодно отметим и мой день рождения, - она сделала вдох, сложила руки перед собой и вновь обратилась к персоналу. – Касательно цветов, пусть… - Вы поразительны, правда, Клара, - вновь перебил ее мужчина на половине фразе, раздраженно выдохнув и внимательно оглядывая ее с ног до головы. Безжизненная. Холодная. Она ведь даже не прослезилась, когда узнала трагические вести! Была настолько мертвенно спокойна на похоронах, что все пришедшие были в ужасе! А сейчас она вытворяет такое, что Смит не может свободно вздохнуть под гнетом страшной трагедии и куда-то ускользающей прочь от него Клары. Он настолько перестал ее узнавать, что более не переваривает. Она словно вышла из-под его контроля и ему теперь приходится постоянно следить за тем, чтобы она не натворила чего на свою голову. А Клара ведь глупая и не послушная, и все делает так как взбредет в голову, не думая ни о каком-либо последствии. Хотя у нее и раньше была привычка сначала сделать, а потом думать. Но раньше его это даже в какой-то мере привлекало. Ему было интересно испытывать ее необузданность и пылкий, штормовой характер, было интересно ее провоцировать, чтобы увидеть на худом лице с большими океаническими глазами новую, не похожую на другие, бурю, заново открывающую ему ее новые стороны, эмоции, которые он так не понимал, но так любил расшифровывать. А сейчас она ненастоящая. И снова, снова пустая. Черт возьми, что с ней произошло? - Все свободны, - коротко кивнул он прислуге, и те, поклонившись, поспешили на выход, плотно закрывая за собой дверь и оставляя его с ней наедине. В большой, просторной библиотеке вдруг стало невыносимо душно и тесно. И прежде, чем он это осознал, то уже стоял напротив нее едва ли не в плотную. От нее пахло чаем и виноградом. Таким родным запахом, что легкие не хотели выдыхать его. Он чувствовал, как ее аромат разносится внутри него, отчего становится невыносимо жарко: кровь начинает бурлить, горло пересыхает, а в штанах становится так бестактно тесно. И это отвратительно пошлое состояние будто отрезвляет его, и он видит перед собой такую нахальную, бесстыдную Клару, глаза которой нагло впиваются в него, и от которой его тошнит. - Клара, что с Вами произошло? – Спросил он, внимательно смотря в ее лицо, безрезультатно пытаясь найти в нем остатки прошлого. - Со мной все в порядке, - ни один мускул на ее лице не дрогнул. Даже взгляд не изменился, словно она с самого начала знала, что он собирается спросить. И это его раздражало. Гнев зудел под ногтями, отчего возникло острое желание что-нибудь ударить, но он лишь крепко сцепил пальцы, стараясь не поддаться своим эмоциям. Очнись, Смит, эмоции тебе совершенно чужды! - Нет, - просто отрезал Смит. - Прежняя Клара не вела себя так безрассудно и опрометчиво, - он помотал головой. - Я и не веду себя так, - она недоуменно ухмыльнулась, словно он обвинял ее в несуществующей лжи. - Вы устраиваете бал, Клара, бал! – Повысил он голос, а затем выдохнул, потерев собравшиеся на лбу морщины. – Думаете люди не будут говорить за Вашей спиной, что Вы не в себе от горя и лишились рассудка?! – Продолжил герцог на повышенном тоне, скрепя зубами от ее равнодушия. - Вы не должны переживать по этому поводу, Джон, - она никак не реагировала на его злость. Это злило его еще больше. А после, Клара мягко улыбнулась и подошла к нему в плотную, взяв в обе руки воротник его черного сюртука. От неожиданности герцог сначала и вовсе опешил – он даже не помнил, когда в последний раз касался ее руки, ни то что бы стоял с ней почти нос к носу. И он едва ли устоял от того, чтобы не сделать шаг назад, чтобы не показаться ей слабым, чтобы не поддаться на ее провокацию. Ведь именно это она сейчас и делала – провоцировала. «Лиса». - Вам же все равно, что будут судачить. Да и я устала ориентироваться на эти светские нормы, - повела она плечами, отчего из-под фиолетового платья выглянула родинка на левом, а кожа на ключицах натянулась. Он едва ли не сглотнул, вспоминая как жаркой ночью касался этой родинки губами. - Когда же жить, Ваша Светлость, если не сейчас, не в эту минуту? – Она хитро улыбнулась, прикусив нижнюю губу и поправила его сюртук, стряхивая с него при этом невидимые пылинки, а затем заглянула герцогу в глаза. – Балу быть, смиритесь., герцог. И более того, как мой супруг, Вы обязаны на нем присутствовать, - она вдруг привстала на цыпочки и мягко поцеловала его в щеку. И это было самое мерзкое, что она сделала за последние дни. Стоило ее губам коснуться его гладко выбритой щеки, как герцог отстранился от нее. Ему это не понравилось. В этот момент он вдруг отчетливо понял, что уже потерял ее. И мольбы Освальда были запоздалыми. К его глубокому сожалению от прежней Клары в этой женщине напротив не осталось и следа. Прежняя Клара никогда бы не повела себя так бесстыдно. У нее была гордость, она знала себе цену. Прежняя Клара никогда бы не позволила такому случиться. А женщина перед ним не была его женой. И сердце вдруг так защемило, что в носу защипало. Он бросил на нее еще один потерянный взгляд, а после развернулся и быстрыми шагами направился прочь от той женщины, которая одним своим бесстыдным поцелуем окончательно разрушила все то, что они выстраивали целый год. Оставшиеся дни до «великого пиршества» прошли в суматохе. Суетились, конечно, слуги, но Клара, вертясь как белка в колесе, раздавала строгие указания. В какой-то из дней она велела заново переткать свое платье, и попробовав шампанское для вечера, велела его выбросить, так как вкус у него был «просто ужасный». Освальд готовилась к этому вечеру очень скрупулезно, следила за каждой маленькой, казалось бы, незначительной деталью, и то, что она не пожалела никаких средств на этот вечер, герцог понял сразу же, как только спустился в бальную залу. Она была украшена цветами: белыми розами и фиолетовыми орхидеями, что стояли в золотых вазах и наполняли своим ароматом не только бальную. Цветы вообще стояли в каждом уголке поместья, на каждом столике. Свечи в золотых подсвечниках и канделябрах под стать вазам горели ярким пламенем, поленья в каминах трещали, наполняя поместье теплом. «Мнимым». Герцогу было холодно. Обеденный стол был накрыт новенькой, вытканной специально для этого вечера шелковой скатертью, отделанной искусной ручной вышивкой, сервиз на столе был новый, фарфоровый, а хрустальные бокалы на тоненьких ножках были украшены позолотой. На столе было большое разнообразие закусок: сэндвичи с яйцом и сыром, с листьями салата и томатами, излюбленная свиная сосиска в тесте, нарезанная говядина Веллингтон, отдающая запахами приправ и только что испеченного слоенного теста, суп с зайчатиной, устрицы, треска и котлеты a la Maintenon и море других популярных в Королевстве закусок. Герцог не мог не признать, что не только ломящиеся от большого количества еды столы, но и все остальное выглядит великолепно, и что Клара отлично подготовилась и справилась с ролью хозяйки вечера лучше, чем прежде. Подумав о супруге, мужчина огляделся по сторонам, но обнаружил, что ее еще не было, а гости уже собирались. Герцоги Маки, поприветствовавшие его в холле поместья, сразу направились в бальную и теперь стояли у камина, ведя светскую беседу с герцогом Хиллом и его дочками. Затем, в залу вошли Анна и Элейн Пэрл. Герцог поприветствовал их, они сказали, что расстроились, когда услышали печальные вести от Роберта Освальда, но рады, что они наконец-таки вернулись домой. Домой. Это место больше не казалось Смиту домом. Из этого поместья ушла душа, ушла теплота. И Смит не знал, как вернуть все назад. Взяв стакан с виски, он подошел к камину, погружаясь в очередной круг привычных мыслей о несправедливости этого мира и о безвозвратно ушедшей от него Клары. - Джон, доброго Вам вечера. Смит, едва ли не вздрогнув от неожиданности, оторвавшись от разглядывания пылающих поленьев, оглянулся на приятный голос, что обращался к нему. Чуть поодаль стояла в светло-бирюзовом платье леди Элизабет Свифт. Ее каштановые волосы были собраны в высокую прическу, а косы обрамляли худое лицо. В тон платью, на шее и на голове были украшения из золота, бирюзы и жемчуга. Джон отметил, что стоило ему обернуться, как она искренне ему улыбнулась, а затем, словно опомнившись, вдруг нахмурила брови. На ее приветствие герцог лишь кивнул и вновь отвернулся к камину, не намереваясь продолжать беседу, но она подошла к нему и остановилась по левую руку. Остановилась так близко, что ему пришлось сделать шаг в сторону, так как Свифт нарушила его личное пространство. - Примите мои соболезнования, - сказала она печально, вновь разрушая молчание и делая вид, что не заметила, как он отодвинулся. Смит снова кивнул, не желая продолжать эту тему, и Лиззи, видимо это поняла. – Не думала, что Вы так скоро вернетесь, - она опустила взгляд на руки в белых перчатках, что сложила замком впереди, и бросила на него взгляд, полный надежды на ответ. - Клара, - все же выдохнул Смит, посмотрев на молодую женщину. – Я думаю, ей было тяжело там находиться, - он незаметно сглотнул ком, собравшийся в горле, а затем смочил его, отпив виски. - Возможно так и есть, - ответила Свифт. И наступила двусмысленная тишина. Ему не понравилась эта фраза, полная скептицизма. Даже не скепсиса, а упрека. И ему вдруг стало стыдно, потому что эти сомнения со стороны Элизабет были не напрасны. Потому что это горькая правда, которую Смит никак не мог принять. И он знал, что все в этой зале думали как и Свифт, и полный злости, он был готов отстаивать честь своей супруги до последнего. Хоть и понимал, что это того не стоило. Не после того, что произошло. - Вас там не было, Элизабет, - процедил он, готовый взорваться от раздражения в любой момент. И как ему хотелось, чтобы этот момент поскорее наступил. - Да, конечно, - кивнула она послушно и замолчала. Какого черта она слушается и ему становится от этого паршиво? Клара никогда не слушается, но при этом он даже не смог разозлиться на нее как следует из-за этого вечера! Не понимая своих собственных чувств, не зная, как навести порядок в своей голове, герцог раздражался все сильнее. Не на Клару. На себя. Может все это время он в действительности злился лишь на себя, а не на Освальд? Злился из-за того, что на протяжении долгих дней принимал ее за другого человека, за то, что обманулся, думая, что знает ее. За то, что вдруг так отчаянно, бесповоротно ее по… - Я вижу, что Ваша рана еще свежа, сэр, - прервала ход его мыслей Свифт, - поэтому все это кажется таким неуместным, - девушка посмотрела прямо ему в глаза. Она словно хотела показать, что Клара ведет себя неприлично, что сама Лиззи понимает рамки дозволенного и потому лучше его супруги. Свифт разговаривала так, словно старалась настроить его против Освальд. Но она ведь не знала, что этого делать не нужно, не знала, что Клара сама отвернула его от себя. - Не уместно возвращаться к жизни, после потери? – Спросил он, развернувшись к Свифт, обозленный, тщательно скрывавший свою злость. – Горевать всю жизнь? Потратить свою молодость на оплакивание? – Раздражение чесало руки и его злила не Лиззи, а Клара, которая дала еще один повод всем этим мерзким прохвостам пообсуждать их. – Ей всего двадцать, Лиззи, только двадцать, - он нахмурился. Жалость саданула его сердце, пробуждая в нем сострадание к молодой супруге. – Не Вам выставлять ее бессердечной. Уж кто-кто, а я как никто другой знаю, что, когда все меня хоронили, она единственная ждала, - он бросил очередной злобный взгляд на Свифт, вдруг растерявшуюся от того резкого ответа, а затем, понимая, что больше не выдержит нахождения в этом месте, направился прочь из залы, намереваясь больше не возвращаться. По пути, он поставил свой пустой стакан на поднос у лакея в руках, и уже было выдохнул, от того, что выход был близко, но ничего не смог с собой поделать и замер – в зал вошла она. В темно-синем под цвет ее глаз парчовом платье, верх которого был украшен поясом черного кружева, дополненным золотой брошью с большим рубином, в белых перчатках, с черными бархатными браслетами она словно вплыла в зал, приковав к себе внимание всего высшего общества. Ее длинные волосы были собраны в красивый низкий узел, из которого на плечи падали уложенные локоны, и украшены ободком из фиолетовых орхидей. Точно таких же, что были расставлены вперемешку с белыми розами по всему поместью. Она была прекрасной. Маленькая и стройная, и бледная. Она казалась абсолютно холодной, оттого и такой притягательной. И герцог заметил, как чертов Том Свифт, которого он прежде не замечал, каким-то боком приглашенный на этот вечер, смотрит на нее – едва ли не раззявив рот. Смиту резко захотелось увести ее с этого вечера, чтобы никто кроме него на нее более не смотрел. - Добрый вечер, - мягко улыбнулась она присутствующим, обведя украшенную залу взглядом синих глаз, подходя к супругу и взяв его под локоть. – Как Вам вечер, Джон? – Спросила она тихо у него, приветствуя кивком головы чету ДеМаршал и их дочь Лизи с супругом Биллом Бекингемом. Помахала рукой Анне Пэрл и даже пожелала доброго вечера прохвосту Тому. Смиту показалось, что этот вечер был организован только для того, чтобы вывести его из себя. Но герцог ничего ей не сказал, накапливая всю эту желчь для того, чтобы в один день обрушиться с ней на Клару и наконец-таки образумить. Кажется на сегодня его единственной задачей было затыкание ртов любого, кто говорит, что Клара не в себе. А это буквально каждый в этой зале. Они прошли в столовую, где провели добрых два часа за беседами о лондонском обществе. Смит отметил, что меню было разнообразным и на уровне высшего света: в первую перемену им подали вареную индейку, картофельное пюре, седло барашка и тушенную морскую капусту, во вторую пудинг, Jaune Mange, желе из пунша, сырное фондю и куропаток. Герцог, сидевший на другом конце стола, прямо напротив Клары старался на нее не смотреть - она выводила его из себя своим красивым, недоступным видом, приковывала его взгляд, влекла к себе. Но что еще больше его раздражало этим вечером, так это мерзкий Свифт, сидевший по правую руку от его женщины, который бессовестно шептал ей что-то на ухо весь вечер, видимо восхищаясь не только великолепно составленным меню, но и ее внешним видом. Кто-то вдруг прошептал, что Том сказал Кларе, якобы она посвежела за это время и выглядит замечательно. Ничего глупее Смит еще в своей жизни не слышал. А она сияла. Клара вообще была этим вечером со всеми очень любезна и, когда речь зашла о путешествии Джона в Европу, с уважением отозвалась об Эмме Коллинз, которая была рядом в этот трудный для них момент. Она спрашивала у герцога Мака, какие же новинки идут в эдинбургской опере и какие из них ей со Смитом обязательно стоит посмотреть. Она с гордостью говорила, что разучила сонаты Бетховена, которые ей ранее не давались. С Анной Пэрл вела теплую беседу и искренне обрадовалась, когда та сообщила ей новость о своей помолвке с герцогом Брауном - двоюродным внуком того самого герцога Брауна. Она с аппетитом ела и, на что еще обратил внимание герцог, с большим удовольствием пила шампанское. Он ухмыльнулся: не удивительно, что Клара была очень подвижной и сговорчивой на протяжении всего вечера. Освальд улыбалась, и герцога раздражала эта улыбка. Но еще больше его раздражало, что когда начались танцы, она пригласила его и он хмуро прорычал, что танцевать не собирается, на что она назвала его деревянным и три раза подряд станцевала с Томом Свифтом, периодически останавливаясь обмочить горло бокалом Perrier-Jouet. Когда она в очередной раз, раскрасневшаяся и навеселе, потянулась за еще одной порцией напитка, Смит не выдержал. - Клара, ведите себя прилично, - процедил он сквозь зубы, подходя к столу размашистым шагом, и строго посмотрел на нее сверху вниз. Она подняла на него расфокусированные синие глаза, и он почувствовал ее желание закатить их. - Джон, Вы бросили меня, - язык ее слегка заплетался. – Бросили, и теперь мне приходится танцевать с этим Томом, - выплюнула она с обидой. - А Вы хоть представляете, как тяжело терпеть его общество на трезвую голову? – Она все же дотянулась до прохладного напитка и сделала еще несколько глотков, отставляя пустой стакан в сторону и оставляя за своей спиной герцога. - Мы с Вами потом договорим, - кивнул он, поджимая губы. Более терпеть этот унизительный вечер у него не было сил, поэтому Смит незаметно вышел из залы и направился в свой кабинет, где было тихо и никто не тревожил. Он понял, что ему необходимо расслабиться и разбавить назойливые мысли о Кларе, и потому, подойдя к стеллажу с книгами, он достал «Фауста» Гете и сев на софу, начал читать. За чтением он совсем сбился со времени и только когда Лакей Роланд, постучавшись вошел в кабинет, взглянул на часы. Было уже около двенадцати ночи, и часть приглашенных гостей, по словам мужчины, уже размещалась в их поместье, а часть разъехалась по домам. - Ну и хорошо, можешь идти, если это все, что ты хотел мне сообщить, - он откинулся на мягкую спинку софы и вновь вернулся к книге. - Ваша Светлость, - неуверенно подал голос лакей, все еще не сдвинувшийся с места. Джон поднял на него серые глаза. – В бальной зале, миссис Смит, она не совсем в состоянии дойти до комнаты, сэр. Мы не можем уговорить ее, она зовет Вас, - неловко закончил фазу слуга и невольно сделал шаг назад, словно опасаясь гнева хозяина. Но Смит лишь тяжело вздохнул, кивнув лакею, и устало потер глаза, не зная, что делать с этой непослушной, взбалмошной, потерянной девчонкой. - Идем, - он поднялся с дивана, отложив при этом увесистый томик на чайный столик, и сложив руки за спиной направился в бальную. В некогда хорошо украшенной комнате сейчас царил беспорядок. На столах осталась недоеденная закуска с пустыми бокалами и шпажками. За два часа веселья гости успели пролить на дорогой отполированный паркет напитки, обронить закуски и дольки фруктов, запятнать устричным соусом абсолютно новую скатерть и даже перевернуть несколько тарелок. Поленья в камине догорали, цветы в вазах начали вянуть, а от свечей практически ничего не осталось. Гости практически разошлись. И среди всего этого бедлама Том Свифт и Анна Пэрл склонились над Кларой, которая сидела на полу, упрямо не желая подниматься, и уговаривали ее пойти спать. - Миссис Смит, Вам нужно прилечь, - говорила Анна, пытаясь поднять ее за руку. - Нет, - твердо ответила девушка, и вырвав свою руку из хватки Анны, спрятала ее в замок на груди, - мой муж меня заберет. «Позор». - Вы можете идти, - сказал он присутствующим в комнате людям, как только подошел к супруге. Все, включая гостей, направились на выход, оставляя Джона и Клару наедине. Он смотрел на нее, сложив руки в боки, думая, что с ней делать, а потом понял, что сил ее ругать и отчитывать у него нет. Да и желания тоже. - Поднимайтесь, - сказал Смит твердо, терпеливо ожидая, когда она встанет на ноги. Сидевшая на полу девушка, еще как только заметила его в зале, резко вскинула подбородок и смотрела на Джона, словно не верила своим глазам. Ее очерченные брови изумленно приподнятые, не желали опускаться. А потом она расплылась в глупой улыбке, отчего Смиту стало мерзко. Пьяная Клара, кивнув на его приказ, сначала встала на четвереньки, а затем кое-как самостоятельно поднялась на ноги и посмотрела на Джона, который хмуро оглядывал ее с головы до ног. - Со мной все хорошо, - заплетающимся языком проговорила девушка, виновато, так словно ей было стыдно, опустив синие глаза. - Я вижу, - кротко ответил Смит. – Бал окончен, пора спать, - он пошел на выход, уверенный, что она пойдет следом. И довольно вздохнул, когда услышал, как шелестит за спиной платье его супруги. Они шли молча. Смит старался не оборачиваться на пьяную девушку, потому что был очень зол, но в какой-то момент, когда шелест ее платья и глухой стук из-под маленьких каблуков прекратился герцог Вояжский все же посмотрел на нее – Клара склонилась над одной из расписанных золотом ваз с высокими ветками фиолетовых орхидей и глубоко вдыхала их запах. Она выглядела глупо и этим раздражала его. Будто она потеряла все свои принципы, словно была невоспитанной девчушкой. - Клара, идите в свою комнату, - строго процедил Смит. И она, сложив руки за спиной и подогнув ногу, отчего одно плечо стало выше другого, недоуменно посмотрела на своего супруга, который почувствовал, что сейчас она снова ляпнет какую-то глупость. - Только если Вы, Ваша Светлость, пойдете со мной, - она захихикала и наигранно прикрыла рот ладошкой в белой перчатке, на подкашивающихся ногах подходя к начинавшему злиться все сильнее герцогу. - Не будьте такой невежественной, - проскрипел он зубами, поджимая губы в тонкую нить и смотря на нее сверху вниз, насупив густые брови на переносице. - Ох, пардон, - манерно произнесла она, а затем по-свойски схватила его под локоть. Понимая, что случай идеальный, Смит продолжил путь, потянув за собой и Клару – теперь она семенила следом. Нет, Клара была очень пьяна и бредила. Несла какие-то глупости. Возможно, если бы между ними не было такого большого расстояния, возможно если бы они так не отдалились друг от друга, то он был бы не против провести с ней эту ночь. Снять с нее это изумительное платье, развязать тугой корсет, почувствовать под своими ладонями разгоряченную плоть, желавшую его. Ощутить под руками, как кожа на ее спине покрывается мурашками от возбуждения, от желания, от страсти… Но все это было далеко в прошлом. Сейчас они были парой, потерявшей ребенка и на этой почве отдалившейся друг от друга. В какой-то момент ему стало стыдно за самого себя: он уже не хочет такую Освальд, но позволяет ей держать себя под руку и сопровождать до спальни, позволяет говорить ей эти непристойности, управлять им. Осознавая, что это совсем неправильно и нечестно, он резко высвободил свою руку из ее крепкой хватки и стал подниматься по лестнице. Но Клара, не удержав равновесия, вдруг охнула, заставляя герцога быстро обернуться. И не успел он ничего сообразить, как девушка, едва поднимавшая ноги на ступеньках, бессильно плюхнулась ему на грудь. И он ловко поймал ее, крепко прижимая к себе за тонкую талию. Ощущения были знакомые, но уже очень далекие. На протяжении долгого времени Джон не был к ней настолько близко, не держал ее в своих руках, не касался горячей кожи. И сейчас, когда она смотрит на него расфокусированными, блестящими от глупой улыбки на губах глазами, странное чувство вдруг зародилось где-то на уровне желудка. Она дурманила его. Обжигала своим дыханием оказавшегося в непростительном сантиметре от ее рта Смита. Одни в пустом коридоре, наполненном цветами, в полумраке догорающих свечей. Он держал ее в своих руках, и от нее так вкусно пахло. Так вкусно, что ему стоило невероятных усилий не поцеловать ее. Такую глупую, безудержную и своенравную, и такую уже далекую, незнакомую ему девушку. И он вспомнил что злился на нее, а потому резко пришел в чувство, ругая себя за эту минутную слабость. Но он понял, что Клара ждала. Ждала, что он все же накроет ее раскрытый рот своими губами и заберет ее от этого больного настоящего. Но Вояжский тяжело вздохнул и отстранился, все еще держа пьяную девушку за талию. Он хотел было продолжить путь, но тут она сделала кое-что непростительное. Клара, закрыв глаза, уткнулась своим вздернутым носом в основание его шеи и глубоко вдохнула его запах, обжигая чувствительную кожу через тонкую ткань белой рубашки. И у Смита аж ноги подкосило. Горло пересохло, и ему пришлось сделать предательский шумный глоток, выдавший его пошлое желание завладеть ею. Джон опустил на нее взгляд своих темно-серых глаз, нахмурился и разозлился еще больше – бесстыжая. А затем, устало вздохнув, он легко поднял обессиленную от алкоголя девушку на руки, ощущая как она удобно устраивается на его груди и как кладет свою голову на его плечо, обвивая тоненькими руками его шею. Стало уютно. Виноградный запах ее волос ударил в нос, всколыхнув в нем детскую трепетность и горькую ностальгию: когда-то очень давно, дождливым летним днем он почувствовал этот запах, стоило ей пройти мимо него в этом маленьком освальдском имении, в этом черном траурном платье… И вдруг он зарделся, горько понимая, что раньше она держала траур по каждому близкому человеку. Но только не по своему ребенку. В нем вновь начала бурлить злость, и он даже не заметил, как они оказались в коридоре, в конце которого находились ее покои. И из этих ядовитых мыслей его вывело тихое бормотание. Он прислушался. - Ты меня больше не любишь, - тихо и невнятно бурчала себе под нос Клара. – Совсем не любишь… И его сердце в этот момент куда-то упало. Камнем ухнуло на неведанную прежде глубину. И он стиснул зубы. Какая она глупая! Разве может он не… ?