Вильям подрывается с бортика, поднимая свои руки на уровень рёбер, как бы показывая «мирные намерения». Его глаза бегают из стороны в сторону: то на Эву, то на, кажется, сошедшего с ума Криса. Иначе и не подумаешь, у этого парня точно поехала крыша, но не меньше, чем у причины всех его «тормозов».
Воспоминания рубят подобно топору. Когда эти двое ненормальных смеялись вместе, даря друг другу чувство радости и подростковой непокорности. Когда они лежали в обнимку в том ароматном саду, смотря в бесконечную галактику триллионов звёзд. Воспоминания щекочут, и особенно эти их нескончаемые споры о музыке и её представлениях. Какие фильмы лучше и чем. А то, как они выбирали, какой посмотреть, похоже на столкновение двух стихий, но а в итоге сходились во мнениях, после просмотра засыпая на широком диване. Давление в груди напоминает, как же бесполезно даже думать об этом, не то что вспоминать. Никто и подумать не мог, что всё докатится до полнейшего дерьма, из которого теперь точно ни одному не выбраться. Все замешаны, и, соответственно, виноватыми останутся все.
— Крис…
Он прекрасно слышит, разобрал каждый звук и его нервную дрожь в голосе. Вот только своего имени не помнит, голова чертовски кружится и нихера не соображает. Его морозит, ему холодно и зябко, а тело просто горит. Спина изнывает от желания прилечь и согреться хотя бы мысленно, ощутить её сладкие руки на своём горящем лице и просто спокойно выдохнуть. Тяжесть в черепной коробке увеличивается, а лёгкие будто сузились в четыре раза, не давая зимней свежести попасть внутрь. Он успокоится, ему станет лучше, только если она будет лежать рядом, грея свои вечно холодные руки о его родное тело.
Всё бы ничего, но пальцы предательски трясутся, а ноги больше не держат и чуть ли не валят на ватный мороз. Горло ели-ели выдавливает слова и клубящийся пар из пересохших уст. Глаза видят только плывущую пелену и величаво тёмное небо, из которого всё ещё сыпет узорчатые хлопья, что мягко ложатся на русые волосы и широкие плечи.
— Не лезь в это, Вильям.
Взгляд спокоен, голос почти восстановился после долго молчания, а запястья немеют из-за лёгкого ветра, что режет кожу до самых голых хрящей. Но как другу в это, блять, не лезть, если он уже замешан по самые гланды? Сейчас всё в руках Шистада, в прямом смысле слова, ведь леденящий металл, что поднесён к его правому виску, — не хуевые такие шутки.
Зато лисице до впиздрячества весело, а желание свалить от всего этого цирка нарастает с огромной силой, и тело начинает зудеть. Ей по душе уединиться с песнями Дрейка и ещё одним косяком, танцуя на кухне, спотыкаться о собственные ошибки, а потом мягко приземляться на тёплое равнодушие.
В ладонях всё ещё бегает запах Криса, и никакое мыло не смывает такой привычный для неё ядовитый ментол. И даже здесь, на крыше хер знает какой высоты, через ветер и мокрые хлопья, она чувствует упаковку ядовитых зверей в его легких. В грудине этот аромат является постоянным гостем, что никогда не пересекает порог её раздумий. Крис стоит в двух метрах от столь радостной персоны, и на всем этом свежем воздухе
чувствует, как живот дерёт ненависть ко всему происходящему.
Жжение в глотке тянет рассмеяться и кататься по полу в ублюдском громком угаре. Неужели, ради какой-то привязанности ко мне, ты готов прострелить свою голову? Вот так просто. Забыть никак не получается, да? Может, ты наконец признаешь, что без меня твоя крыша поедет в ебанный пиздец и одному тебе никак не вылезти? Это я всегда спасала тебя, не давая утонуть, не давая дёрнуть за переключатель. И что же происходит теперь? Я ожидала от тебя большего, милый. Но что ещё больше удивляет, так это по уши напряжённый и взволнованный Магнуссон, который и в прям верит вот в это, блять, представление.
Дамы и господа! Только сегодня Пенетратор Крис застрелится на глазах своего лучшего друга, и самое важное… Это всё из-за девушки! С вас пять баксов за билет.
Да кто, блять, в это поверит? Он никогда этого не сделает, слишком не в духе Кристофера Шистада. Слишком самонадеянно и тупо, чего Крис никогда не оправдывает. Но ведь это не выглядит, как развод или глупая шутка. Здесь всё по-настоящему: оружие, эмоции, страх и чистое детское отчаяние в дружеских глазах Вильяма. Она не представляет и не понимает, что Крис непредсказуем и может выстрелить в любой момент или же направить ствол на неё. Одному Богу известно, что творится в его голове.
— Никого не любит? Пускай… — Кристофер поворачивается всем существом к ней, чтобы видеть её зеркально зелёные глаза. — Докажи это, иначе, видит Бог, ты будешь соскребать мою кровь ногтями прямо с мокрого снега, — смотрит без капли страха, с полной уверенностью в своих действиях.
1.
— Шистад, успокойся… — Вильям подходит ещё ближе, умоляя, но всё бестолку.
Раскованность — наличие полной уверенности и беспощадности перед своим «я». Ему не страшно это сделать, хотя бы по той причине, что это жертва. К сожалению, никак по-другому он не может доказать свою преданность. В его жилах только и течёт преувеличение своих комплексов, не видя никаких проблем, превращая в ярые достоинства, и способность управлять и двигать чувствами других людей. Сейчас он полностью уверен, что Эва поддастся навстречу, пожалеет его и раскается, впуская в себя всю боль, выдыхая спокойной душой, чувствуя, как тяжесть уходит из груди, потому что он находится рядом. Он хочет, чтобы она поняла одну вещь —
людям свойственно меняться, и они меняются. Крис полностью раскован перед ней, ей просто надо принять это и включить свою привязанность к нему обратно. Просто полюбить этого человека вновь, осознавая, что он больше никогда не поступит так, как поступал раньше. Он умоляет, чтобы она подошла и выхватила чёртов ствол, доказывая, что сильнее этого.
— Не взывай ко мне! Давай, Мун. Чего тебе стоит моя жизнь?
2.
Крис спускает курок, и это заставляет сердце отбивать чечётку, пуская по крови адреналин и настоящий животный страх. Он совершенно спокоен, как будто это вовсе не пистолет около правого виска.
— Ты блефуешь, — и рыжая всё-таки смеётся, опуская голову вниз, только б не видеть всю эту чушь.
Самое дешёвое представление в её жизни, и самое бессмысленное, не вызывающее никакого превосходства или оригинальности. Шистад не блистает ни фантазией, ни сочувствием к своему другу. Как он будет потом смотреть в глаза Вильяму, зная про всё это? Что же ты делаешь? Может. я и заслужила это, но только не он. Остановись, Крис. Не делай того, о чём придётся жалеть ему. Слишком много потерь будет в его жизни из-за тебя, идиот. Магнуссон — единственный верный тебе человек, прекрати это.
3.
Колючие прутья перетягивают шею, и вдохнуть совсем не получается, пока в полностью замёрзших пальцах горят иголки, что прижимаются к лицу, прикрывая челюсть. Всё тело по щелчку превратилось в свинец и не в состоянии сделать хотя бы один шаг. В глазах тает восприятие вместе с осознанием, и в костях трескается лед, ударяясь коленями о холодную поверхность кислого снега. Деним намокает, впуская в кожу отвратную влагу, что колет каждый капилляр. Ребра сыпет ржавчиной и поливает бензином, пока все двенадцать костных пар ломает с оглушительным криком внутри. Десна чешутся до скрежета зубов, а в груди с левой стороны, кажется, уже ничего не бьётся, кроме утопающей боли и небольшого мышечного мешка. Спина сгибается, пересчитывая позвонки, наконец выплескивая слезу и нахуй убивает, когда на трясущихся руках оказывается его ещё теплая кровь.
XXXtentacion – Jocelyn Flores
