Ночь нежна

Джон идет в крипту, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Он вглядывается в суровые черты своих предков, королей и хранителей Севера, и думает о том, мучали ли их сомнения, подвергались ли они чувству неуверенности, встречали ли непонимание у своих людей? Вот статуя Неда, его отца. Был ли он когда-либо неправ в своих суждениях? Совершал ли ошибки прежде той, последней, что привела его к гибели? Наверное, да, но тем не менее его люди уважали его и пошли бы за ним по первому зову. Будут ли так идти за ним, Джоном, если он совершит ошибку? И не стоило ли ему прислушаться к словам Сансы и отобрать наследие предков у Карстарков и Амберов? Его глаза обратились к единственной женской статуе в крипте - статуе Лианны Старк. Отец почти никогда не говорил о ней, но Джон кое-то слышал в Ночном дозоре, а остальное додумал сам. Женщина, из-за которой была свергнута тысячелетняя династия Таргариенов. Женщина, из-за которой король Роберт поднял восстание. Женщина, из-за которой погибли тысячи. Совершила ли она ошибку, которая привела к столь печальным последствиям? Или это был рок, фатум, изменить который не под силу ни одному человеку? - Она была прекраснейшей женщиной своего времени, - неожиданно раздался вкрадчивый голос Мизинца. Джон вздрогнул и обернулся. - Необыкновенной. - Что вам нужно, лорд Бейлиш? - холодно спросил Джон, не глядя на Мизинца. Его кулаки немедленно зачесались от желания расквасить противную рожу этого напыщенного интригана. - Я пришел обсудить с вами очень важный вопрос, ваша милость. - В устах Мизинца это обращение звучало не уважительно, а насмешливо, и у Джона еще сильнее зачесались руки. Он сжал губы - жаль, что из крипты нельзя сбежать, сославшись на занятость. Джон старался всячески избегать Мизинца, но тот нашел-таки способ его поймать. - У вас сейчас, конечно же, куча неотложных дел, и я хочу снять одну из проблем с ваших плеч, - продолжал Мизинец. - Я хотел бы взять на себя заботы о леди Сансе, оберегать и защищать ее. Я прошу у вас ее руки. Тело Джона начало двигаться еще до того, как мозг отдал ему приказ. Одно неуловимое движение - и Мизинец прижат к стене крипты могучей дланью Джона и жалко трепыхается в попытках освободиться. - Не смейте даже смотреть на леди Сансу, - шипит Джон. - Она достаточно натерпелась от таких как вы. Она никогда не будет вашей. - Как и вашей, - с трудом выдавливает Мизинец, и хватка Джона ослабевает. - Что? - растерянно спрашивает он. - Я же вижу, как вы смотрите на нее. Вы хотите ее так же, как и я. Вашу собственную сестру, ваша милость. Но она не может быть вашей, не так ли? Иначе северные дома отвернутся от вас так же легко и быстро, как провозгласили вас королем. А это значит, что вы проиграете в войне. Джон отпускает Мизинца, и тот с удовольствием растирает шею, на которой остались следы пальцев Джона, и противно ухмыляется. - Вы такой же, как я. Вы ничем не лучше меня, - продожает Бейлиш. - Вы знаете, что Санса не может принадлежать вам - и все-таки не можете не желать ее. Я вас понимаю - вы такой же, как любой мужчина, когда-либо встречавшийся с ней взглядом. В ее глазах можно утонуть, не правда ли? Разница между нами заключается в том, что я могу жениться на ней, а вы - нет. - Еще раз заговорите о женитьбе на Сансе - и я убью вас, - грозится Джон и размашистыми шагами покидает крипту. Но в душе его бушует буря, которую поднял своими словами Мизинец. Ужасными словами - и все же... правдивыми? Джон вспоминает свой трепет, когда его кожа соприкасается с нежной кожей его сестры. Вспоминает, как тонет в озерах ее глаз, каждый раз, когда она смотрит на него. Вспоминает безудержное желание запутаться пальцами в пламени ее волос, вдохнуть их свежий запах. Неужели он любит ее? Хочет ее? Неужели он такой же, как Мизинец? Неотложные дела на время отвлекают Джона от его мыслей, бушующая буря отодвигается в глубь сознания, но ночью, когда он остается один, все сказанное Бейлишем наваливается на него с новой силой. Джон задыхается под шкурами и нетерпеливо отодвигает их пятками на самый край кровати. Перед глазами неумолимо встает Санса - с фарфорово-нежной кожей, с нежной улыбкой, которая сводит его с ума. Почему он раньше не замечал, что любит ее? Когда это началось? В Черном замке, когда он увидел ее после стольких лет - замерзшую, уставшую, но все такую же невозможно прекрасную? Возможно, в тот самый миг, когда он сжал ее в объятиях, и весь мир сосредоточился на ней одной, на ощущении бархатной кожи ее щеки, доверчиво прижавшейся к нему, на его собственных руках, сжимающих ее трепещущее тело? Или намного раньше, когда он увидел, как она улыбается напыщенному, самодовольному принцу Джоффри, прибывшему в Винтерфелл вместе с королем Робертом? Джон вспоминает, как яростно он тогда бил мечом чучело во дворе, представляя, что это Джоффри. Вспоминает, как пылко отозвался на слова дяди Бенджена о том, что вступление в Ночной дозор означает отказ от семьи, от жены, от детей: "Мне плевать на это!" И в самом деле, нужны ли были ему семья и дети, если бы рядом не было ЕЕ? Седьмое пекло! Неужели он уже тогда любил ее? Так давно - и даже не догадывался об этом! С той проклятой беседы в крипте Джон не находит покоя. Его дни заняты заботами о Винтерфелле, о грядущей войне, но ночи полны затаенных, невысказанных желаний, горячего томления, беспокойных снов. Он старается не смотреть на Сансу, избегает ее прикосновений, боится остаться с ней наедине. Он становится с нею почти груб, его терзают мысли о том, сколько же еще людей, помимо Бейлиша, догадались о его безумной, невозможной страсти. И да, с каждым днем он все больше убеждается в правдивости слов Мизинца. Однажды вечером, деля с сиром Давосом вино и вечернюю беседу, Джон слышит то, чего не ожидал. - Ваша милость, вы бы помирились с сестрой. Возможно, она была неправа, когда спорила с вами на собрании лордов, но то не повод наказывать ее так долго. - Что? - удивленно произносит Джон. - Я не сержусь на нее, сир Давос. - Тогда почему вы так холодны с ней? Люди замечают это, поверьте, и видят, как леди Санса обижена вашим недоверием, вашей отстраненностью. Она на вашей стороне, ваша милость, хоть и позволяет себе не соглашаться с вами. В душе Джона пылает пожар, но Давос словно решает добить его. - Из-за этого она все больше сближается с лордом Бейлишем, продолжает он. - Его никто тут не любит, и все с радостью избавились бы от него, но леди Санса заступается за него и будто бы доверяет ему. Не пора ли это прекратить, ваша милость? Лорд Бейлиш - опасный человек, и отнюдь не заслуживает доверия. - Я поговорю с ней, - с трудом выдавливает Джон, приходя в ужас от перспективы остаться с Сансой наедине. Слишком измучен он постоянными мыслями о ней, слишком отчаянно любит, теперь отдавая себе в этом полный отчет, не обманываясь более братскими чувствами. Сможет ли он сдержать их в ее присутствии? Сможет ли не выдать себя неосторожным взглядом, жестом, словом?