Моя Элис

      Мучительной, безвоздушной бесконечностью прошли несколько дней в мираже, словно не существовало между юной гостьей и дерзким полицейским пропасти в виде похищения и лишения свободы.       Эрвин Айсли не покидал дом, много времени проводил в своей комнате и почти не обращал внимания на девушку, которая, казалось, работает у него уже долгие годы. Лишь изредка он, как ни в чём не бывало, озвучивал какие-то мысли в монологе, глядя на подневольную.       А Элис-Джейн Уильямс, в свою очередь, убиралась и готовила. В свободное время пребывала в своей спальне, даже не закрывая дверь. Прямо как в доме Пита Саирса.       Неприметная история про обычных двух: хозяина серой квартиры и его прислуги, безропотно выполняющей поручения.       Вы бы тоже подумали так, если бы не знали их настоящей, куда более жестокой, реальности.       Элис вздрагивала при любом взгляде, звуке или движении в свою сторону. Она надеялась, что привыкнет, но дни шли, а сердце колотилось с прежней частотой, когда мужчина находился рядом.       Если девушка заканчивала уборку или уставала, она уходила в свою комнату, но ни разу не рискнула закрыть дверь.       Ей не было разрешено.       Начиная с того дня, когда Айсли покусился на её тело, она не могла нормально спать. Мозг в судорогах придумывал всевозможные варианты развития событий, сотни тысяч раз прокручивая прошедшие, и, конечно, не забывал разъедать девушку изнутри укорами.       Около четырёх часов сна вкупе за сутки давали о себе знать. Юное создание ощущало жуткую нервозность, но старалось не обращать внимания на дрожащие руки и тик века.       Хотя, когда полицейский покидал свою комнату, контролировать это было невозможно.       Он заводил разговоры, зная, что Элис не будет (не может) отвечать. Но тем не менее она внимательно слушала, старалась ничего не упустить из его речей. На случай, если он всё же заставит её ответить.       Так ей стало известно, что мужчина имеет отношение к следовательской деятельности.       Однажды Эрвин сидел на кухне, в то время как Уильямс готовила, и вертел в руках два грецких ореха. Домашняя синяя рубашка в небольшую клетку из какой-то очень мягкой на вид ткани свободно сидела на поджаром торсе. Верхние пуговицы, впрочем, как всегда, были расстёгнуты.       От мужчины веяло отстранённостью и задумчивостью. Его прозрачный взгляд прожигал ледяным пламенем ни в чём не повинную скорлупу. — Представь, Элис, нужно распутать дело, о котором тебе известно только то, что случилось, и никаких зацепок о предшествующих событиях. Оба подозреваемых говорят, что не имеют никакого отношения к этому… — многозначительно помолчав, он продолжил. — И вот перед тобой сидит один из них. Тебе нужно понять, кто он и что у него на уме; раскрыть, лгал ли он при аресте; связать все факты и убрать лишние домыслы и показания… У тебя есть всего лишь двадцать четыре часа и кабинет со столом. Только от твоего вердикта зависит, будет ли нести наказание преступник или же осудят невиновного. Что ты будешь делать?       Полицейский поднял взгляд с орехов на занятую девушку, которая лишь слегка повернула голову и покосилась на него. Она думала о том, что ей ответить, если он даст слово.       Но он не дал.       Спокойный голос вновь заполнил пространство, перебивая звуки ножа, соприкасающегося с деревянной доской для овощей. — Надо опереться на аксиому, что все лгут. Безусловно, можно предположить, что подозреваемые говорят правду, но тогда мозг идеализирует обе личности, а это точно не поможет расследованию, — Эрвин вздохнул. — И вот я решаю, что они оба лжецы.       Впервые похититель так много говорил. Девушка невольно оставила доску и нож в покое. Она развернулась к сидящему мужчине и бесконтрольно внимала каждому слову, облокотившись пятой точкой на кухонную тумбу.       Эрвин не смотрел на неё. Только на круглые, изборождённые вмятинами, как кора, плоды. И продолжал. — Вначале я смотрю прямо в глаза. Лампа выключена, и ничто не мешает им делать то же самое… Но они всегда слишком боятся, — тяжелый вздох вырвался из красноречивого рта. — Я сажусь, необходимо сравнять занимаемые позиции. Он ведь должен чувствовать себя комфортно. Или не должен? — Элис заметила, как напряжённо дёрнулись прямые мужские брови.       Высеченный будто из мрамора мужественный подбородок на миг привлёк всё девичье внимание. Почему на нём так хорошо смотрится щетина?       Бледно-розовые губы не казались строгими. Сейчас — чувственными, без запинки повествующими о чём-то серьёзном.       Девичий взгляд побрёл выше. Русые взъерошенные волосы, убранные набок, открывали для обозрения острую скулу мужчины, раковину уха, висок с натянутой светлой кожей, которая вызвала секундное желание провести по ней подушечками пальцев…       Мужчина снова вернул взор к подневольной служанке. Та едва уловимо дрогнула, но не отвернулась, продолжив изучать оппонента. В стеклянных глазах затаилась глубина, как в прозрачных, на первый взгляд, озёрах. — И вот теперь, когда основная работа проделана и я знаю уязвимые места оппонента, — Эрвин сомкнул двумя пальцами жёсткий плод в левой руке, и тот, словно ждал этого момента, поддавшись, хрустнул, вырывая Уильямс из смятения. — Остаётся лишь надавить на нужное место.       Чёртово любопытство.       Безоружная, растерянная Элис-Джейн стояла напротив фобии всей своей сознательной жизни, на фоне которой меркнул даже поступок Пита Саирса.       И, что хуже, жертва открыто и без разрешения, пялилась на эту самую фобию, только что в два счёта раскрошившую орех.       Не отрывая взгляда от сжавшейся и вмиг растерявшейся Элис, Угроза встал из-за стола и невозмутимо двинулся на неё.       Светло-карие глаза забегали по ничего не выражающему, точённому лицу. С каждым покачиванием широких плеч мужчина становился всё больше.       Краски загустели до бардового. Мрак окутал светлую кухню неприметной квартиры в нежилом доме…       Уже сантиметры.       Сантиметры, разделяющие наметевшего цель охотника и оцепеневшую дичь, стремительно таяли.       Элис затаила дыхание, когда Айсли преодолел последний шаг. Мускулистый корпус накренился вперёд.       В нос ударил горький, дурманящий запах одеколона.       Острый ледяной взгляд буравил испуганную девушку, точно как грецкие орехи пару минут назад. На этом опасном расстоянии, когда видны все волоски на щеках, каждая ресница и складки вновь ставших строгими, губ, Элис не могла думать.       Мужчина приблизился к юному лицу, к пылающей щеке. Горячее дыхание обожгло нежную кожу девичьей шеи. — Подвинься, — полушёпот разрушил оковы оцепенения.       Уильямс тут же выпала из своего воображаемого мира обратно в реальность, что-то крякнула и быстро отстранилась. Мужчина открыл дверцу тумбы, выбросил то, что осталось от ореха. И, отряхнув руки в раковину, ушёл.

***

      Мерзкое чувство, когда постоянно ждёшь подвоха. Выходишь из комнаты и озираешься; реагируешь на любой шорох, вздрагивая, как истерик.       Несмотря на бесконтактные дни с похитителем девушку не отпускало гадкое чувство — необходимость быть на чеку.       А теперь ещё и раздумья о суровой натуре. Он распутывает дела посредством своей способности к психологическому давлению…       Которое Элис уже тысячу раз ощутила на себе.       Птичка в самом центре сжимающихся колец удава, решившего поразвлечься.       Юное создание застилала свою постель и глядела несфокусированным взглядом перед собой. Полицейский никак не хотел выходить из лохматой головы.       Ненавижу.       В коридоре послышались шаги, заставившие Уильямс взъерошиться. Она мотнула головой, чтобы скрыть лицо волосами. — Я ухожу, Элис, — прозвучал где-то возле двери размеренный тон.       Девушка была готова поклясться, что едва не спросила, куда, но вовремя остановила себя. — Ты заслужила поощрение. Я не стану запирать тебя в комнате. Кивни, если поняла.       Словно боясь, что мужчина передумает, если сделать резкое движение, Элис кивнула скованно, едва опустив подбородок и мигом вернув обратно.       Очевидно, Айсли заметил этот жест, несмотря на господствующий в комнате полумрак.       Он так внимательно смотрел? — Молодец, — голос мужчины не выражал буквально ничего. — Я вернусь через полчаса.       Элис слышала, как Эрвин Айсли обулся и закрыл за собой дверь.

***

      Если вы когда-нибудь бежали по полю на время, вы знаете, что такое второе дыхание.       Ты проделал серьёзный путь, несколько гигантских кругов. Тренер внимательно наблюдает за тобой. Ноги наливаются свинцом, и каждый новый шаг тяжелее предыдущего в два раза.       Ты уже готов упасть и лежать мешком, лишь бы не напрягать вновь свои икры, изнизанные гадкой острой болью…       Лёгкие сжимаются, и ты чувствуешь, как какая-то невидимая помпа выкачивает из них весь воздух.       Хрип сопутствует каждому вздоху.       Тренер видит, что ты сдаёшь и что-то кричит. А твоё тело бежит из последних сил, готовое вот-вот сдаться.       Но внезапно, без предупреждения, открывается второе дыхание.       Свинец испаряется.       Мысли становятся ясными.       И ты бежишь, как никогда до этого.       Вот и Элис, чьё состояние последние недели сложно было описать иначе, чем полуживое, ощутила второе дыхание.       Она откинула простынь, вынырнула из комнаты и бросилась к двери, противоположной выходу, в другом конце коридора.       Но прямо перед невысокой лестницей девушка затормозила. Она вспомнила, как по ней спускался, расстёгивая ремень, русоволосый мужчина.       Мурашки пробежали по бледно-оливковой коже.       Ну уж нет.       Маленькая ножка сделала аккуратный шаг на первую ступень. Глаза Элис горели неподдельным любопытством. Забравшись на самый верх, она потянула за ручку.       Закрыто.       Измученное лицо скривилось. Девушка выругалась от неудачи. И тут же замолчала.       Как же она скучала по своему голосу.       Оглянувшись, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, Элис-Джейн заговорила с тишиной, способной утаить все секреты, о том, как злится и как ей страшно.       Юное создание высказывалась в полный голос, не сдерживаясь и не скупясь на эпитеты. А затем, словно кто-то повернул переключатель, умолкла. Русые волосы скрыли бледное лицо.       Волна острого одиночества за долю секунды снесла невероятный прилив энергии и духовный подъём…       Следователь не стал запирать свою жертву в качестве поощрения. Нельзя было просто так упускать эту возможность.       В квартире Эрвина Айсли было три комнаты, не считая кухни: вечно закрытое логово зверя; спальня с заколоченными окнами, добродушно отведённая для подневольной, и гостиная, находящаяся сразу после ванной, в которой Элис также убиралась по приказу полицейского.       Девушке не нравился большой диван, занимающий центр комнаты. С неприятной на ощупь обивкой и жутко мягким каркасом. Словно одна большая подушка. Элис села на него лишь однажды, когда устала мыть светлый паркет…       Зато в гостиной находилась куча интересных предметов, которые любознательная натура не могла оставить без внимания. Длинный высокий стеллаж хранил за стеклянными створками книги, совсем неинтересные на вид. Психологию, биографии людей, какие-то пособия и прочие скучные работы.       Может быть, Уильямс и сочла бы их шедеврами, но только ей по-прежнему нельзя было говорить и, соответственно, спрашивать разрешения почитать.       А вот на открытых полках секции расположились около дюжины диковинных вещиц: несколько ваз с объёмными элементами, одна даже с действующими часами викторианского стиля; шкатулки, в которых дремали механизмы. Элис очень хотелось открыть и послушать, но…       Там же стояли небольшие похожие статуи каких-то женщин, мужчин и куча красивых маленьких артефактов. Девушка ещё не успела рассмотреть их все.       Сейчас дверь в гостиную тоже была заперта, и Элис знала почему. Просторную светлую комнату освещало огромное окно, с которого, если постараться, можно было перелезть на пожарную лестницу.       Хоть оно и было зашторено, однажды во время уборки Уильямс заглянула за плотную ткань. От увиденного сердце болезненно сжалось.       Свобода. Так близко.       За прозрачной гладью распоряжался невесёлый облачный день. На узкой улице, словно забытые игрушки, стояли два автомобиля. Как назло (или продуманно?) это окно входило в разряд дурацких, которые нельзя открыть. И чтобы совершить побег, девушке пришлось бы разбить стекло…       В тот день Элис-Джейн быстро закончила уборку и удалилась в свою спальню. Неспроста Эрвин перед уходом закрыл гостевую на ключ. Он чувствовал, знал, что девушка не сдастся просто так.       Растерянное создание пошло на кухню, вид из окон открывался точно как из её спальни. Кусок узкого переулка и торец соседнего дома…       Ещё несколько дней назад Уильямс поняла, что, кроме полицейского, в доме никто не живёт. Она находилась в квартире около двух недель, но никаких признаков жизни так и не заметила.       И, вероятно, в этом старом серо-коричневом кирпичном здании напротив, бегло изучаемым взглядом светло-карих глаз, тоже не было ни души.       Девушка заправила прядь волос за ухо. Спрыгнуть она не решится. Это будет самоубийство. И почему Эрвин оставил её одну?       Раздался стук.       Внезапность уже спокойно можно было назвать худшими врагом. Элис впала в оцепенение. Губы застыли полуоткрытыми, едва заметно даже для самой хозяйки выпуская воздух.       Стук определённо был за входной дверью. Какова вероятность, что её проверяет на «исключительное поведение» мистер Угроза? Взяв себя в руки, девушка тряхнула головой и закрыла рот.       На цыпочках, почти без звука, она выскользнула по идеально чистому полу из кухни в коридор. Настороженный взгляд Элис буравил дверь — такую страшную, казалось, непробиваемую, с блестящей хромированной ручкой.       Стук раздался снова. — Эй, есть кто дома? — баритон прозвучал синхронно с ахнувшей от неожиданности девушкой.       Не хватало ещё забыть, как говорить. Комом встало огромное множество несказанных слов… Элис ощутила, как глаза начинает щипать. Настолько быстро, насколько смогла, она ответила. — Да, я тут. Джим, я тут! — перешедшая на вопль, заложница едва сдерживалась. — Элис, слушай меня внимательно, — несмотря на взволнованность, голос Джима Онигана выражал безграничную уверенность.— Айсли скоро придёт. Мне надо успеть рассказать тебе о моём плане. Я вытащу тебя.       По эту сторону двери Элис давилась слезами. Сама не заметив как, девушка обнаружила себя прильнувшей к преграде. Рассудок взял верх над эмоциями и приказал слушать. —… стережёт тебя, как свою добычу. Но сегодня ему пришлось уйти, хоть и ненадолго. Я знаю, что ему будет нужно сделать это снова через несколько дней. До этого я постараюсь ещё раз навестить тебя. Будь в своей комнате послезавтра после полудня.       Джим сделал паузу столь короткую, что не сразу было ясно, что он перевёл дыхание. Но Элис воспользовалась этим, она не могла больше терпеть. — Прошу, заберите меня отсюда, — слова вырывались с надрывом, с хрипотцой. — Я не знаю, сколько ещё смогу выдержать. Мне очень страшно. Я хочу, чтобы это закончилось, — Элис не могла контролировать себя и стала изливать всё, что накопилось в ней за время заточения. Но как только эмоции утихли, она ощутила, что тратит драгоценное время, и решила сказать по существу. — В поощрение за то, что я не могу и шагу ступить без разрешения, Он оставил меня одну, заперев все комнаты. На полчаса. Я безмерно благодарна, что вы пришли… — девушка продолжала бы свою пылкую, рвущую душу речь, но Ониган оборвал её: — Он чёртов псих. Но это нам на руку, Элис.       Услышав своё имя, сказанное глубоким мужским голосом, гостья невольно сравнила его с манерой речи Эрвина, едкой, стремящейся подавить. — Нам с тобой надо продержаться всего несколько дней. Делай то, что он говорит. Будь послушной и не чуди. Я не смогу вызволить тебя, если что-то изменится в планах Айсли, — наёмник Пита Саирса внезапно прервался и помолчал какое-то время, словно прислушиваясь. — Держись, детка. Всё будет хорошо.       Спустя несколько секунд тишины Элис обнаружила себя всё так же стоящую у двери, крепко вцепившуюся в ручку. Она почувствовала подкатывающую тошноту и ужасную слабость в ногах. Худое тельце обмякло и буквально рухнуло на пол, больно соприкоснувшись коленями с холодной гладью.       Он спасёт меня.

***

      Не сразу, но достаточно скоро, Элис поняла, раз Джим ушёл, полицейский прибудет с минуты на минуту. А это означало только одно: пора занять позицию покорной рабыни. Опёршись плечом на стену, она поднялась и побрела в свою комнату.       В груди пуще прежнего зрело горячее, заставляющее покрываться кожу мурашками, зерно надежды.       Находясь в своих мыслях, Элис не особо придала значения звукам открывающейся двери. Но затем, после двух тяжёлых шагов, её инстинкты обострились. На уровне атмосферы ощущалось, что зверь вернулся в свою обитель.       Худая спина выпрямилась. Сидящая на краю кровати, Уильямс сжимала своими маленькими ручками так и не заправленную простынь. Её переполняло желание угодить хозяину квартиры, чтобы в назначенный день он снова разрешил ей не быть взаперти, а передвигаться по дому. — Что ж, неплохо, — послышался знакомый наглый голос возле входа в спальню.       У Элис упало сердце. Он знает, что Джим был здесь. Что теперь он сделает с ней? — До сих пор не застелила постель. Что ты делала, пока меня не было? — девушка слышала, что мужчина улыбается.       Он облокотился на дверной косяк и вальяжно скрестил руки на груди, ожидая чего-то. Ответить Уильямс всё равно не могла. Но сейчас её это не волновало. Знает он или нет? Зачем говорит таким тоном? Впрочем, он всегда говорит так… — Можешь ответить, Элис, — добавил мужчина, вырвав её из судорожных рассуждений.