Drabble trouble

Темнота спускалась на окрестности несмело, кусками застревая между построек придорожного постоялого двора – ночь будто бы сама себя боялась, и не спешила наступать. В полупрозрачном тумане звенела тревога. Уилл чистил пистолет. Он делал это по нескольку раз в день, только для того, чтобы вскользь наблюдать за Ганнибалом. Тот неподвижно стоял у окна, и вглядывался куда-то вдаль, отгороженный от остального мира прожженными сигаретами занавесками. Уилл перевел дух. – Ганнибал… – Жди здесь. Лектер быстро ушел, скрипнув входной дверью их небольшого номера дешевого хостела. Уилл знал это время. Знал и больше всего ненавидел, потому что ничего не мог сделать. Он как послушный пес оставался на месте, слепо доверяющий своему хозяину, не зная, куда ушел Ганнибал, надолго ли, и что он там делал. Всё, что Уилл знал, это было то, что Ганнибал практически не спал по ночам. Его мучили кошмары. Они никогда не говорили об этом, но когда Ганнибал наконец возвращался, Уилл уже лежал у себя в кровати, на спине, прямо в одежде и обуви, держа в одной руке пистолет у себя на груди. Они не могли себе позволить такую роскошь - нормально забраться под одеяло и проспать спокойно хотя бы пару часов. Вторую руку Уилл свешивал с края кровати. В таких маленьких номерах, пусть даже двухместных, всегда было катастрофически мало места. Между кроватями поход был настолько узкий, что когда Ганнибал, почти валясь с ног от усталости, ложился в свою кровать, и неосознанно отзеркаливал Уилла, тоже свешивая свою кисть, они с Уиллом почти касались кончиками мизинцев. Так они и лежали, а часы со стрелками на покосившейся тумбочке отсчитывали минуту за минутой. Оба не спали, оба знали об этом, но молчание висело в комнате непреклонно. Уилл даже чувствовал тепло, исходящее от чужой руки, и едва сдерживал порыв, чтобы не пошевелить пальцами, задеть пальцы Ганнибала. Но его раздумья каждый раз прерывались. Ганнибал быстро поднимался на ноги и шел к окну на свой пост, незаметно стирая холодный пот со лба – сегодня он заснул на десять минут. Это самый долгий сон, который он выдерживал. Уилл считал каждый раз. В комнате было всё ещё настолько тихо, что даже дыхание не заглушало звук бьющихся сердец, будто два барабана в темноте. Уилл чувствовал себя, как в бреду, в горячке, словно опять начались приступы энцефалита. Он не знал, что они делают и что наделали, хотя всё прекрасно помнил и понимал. Просто его становление проходило сейчас очередной уровень. Он смотрел на Ганнибала, такого напряженного и сосредоточенного, и неизвестный до этого жар вспыхивал у него в груди. Уилл знал только одно – нужно бежать. И он вставал, крепче зашнуровывая ботинки, и Ганнибал по негласной команде надевал пальто и застегивал пуговицы. Они выходили на свежий воздух улицы, каждый глядя в свою сторону, проверяя, нет ли других людей, не видно ли проблесковых маячков, не слышно ли вой сирен. Они с Ганнибалом сами выбрали это медленное самоубийство – бегство от закона, вдвоем, маньяк-каннибал и бывший фбровец, ставший убийцей, принявший свою темную сторону. Они уже столько прошли, и Уилл ловил себя на мысли, что не хотел назад. Их единственным планом было бежать. Уилл думал, что хорошо, что его мать ничего не узнает о них, как и родные Ганнибала из графского рода – они все мертвы. Они просто будут вместе, как и все те дни, когда помогали друг другу не умереть сразу после того, как выбрались из шумных вод Атлантики, пока их не поймают. Или дольше. Уилл давно хотел поговорить с Ганниблом об этом – что значили их слова, сказанные на обрыве, для каждого из них. Но то ли судьба была против этого, то ли Ганнибал не спешил расставлять все точки, играя в свои любимые игры разума. Уилл повернул голову, чтобы сообщить, что с его стороны всё чисто, и не смог оторвать взгляда от глаз Ганнибала. Он так отчетливо читал в коньячной радужке вопросы: «Останешься ли ты со мной, любовь моя, еще на один день? Бросишь ли в таком состоянии? Будешь ли рядом, когда мы совсем состаримся, и наши кости начнут гнить?» Ганнибал молчал, а голос в голове Уилла звучал голосом Лектера. Уилл не знал до конца, его ли это собственные чувства, навеянные за все те прожитые дни, пока они вместе спасались бегством, либо его эмпатия передавала чувства Ганнибала. И каждый раз в такой момент он понимал, что не досуг сейчас спрашивать. Он несмело кивал. – Нам пора. Ганнибал кивал в ответ, и они вновь пускались наутек от всего, и самих себя в том числе.