Ответы в различных асках

A: Говорят, что действие нейронной модификации твоего тела постепенно сходит на нет. Это правда? Можешь описать ощущения, когда после стольких лет однообразия в плане чувств и ощущений, ты начинаешь чувствовать что-то новое? Что ты испытываешь: страх или радость? A: Герои, расскажите о ваших страхах — больших или маленьких. «When I was a girl, I had a fear of spiders.» — Амели, чего ты медлишь? — звучит звонкий женский голос, заливая расшитые изыском коридоры. Он ударяется о стены, стремительно вьется в потоке, чтобы поскорее достичь цели — маленькой девочки в самой отдаленной и светлой комнате. Но в ответ лишь тишина. Уже как десять минут назад юная Гийяр должна была выйти на порог их фамильного замка в полной готовности — сегодня её первое выступление в настоящем спектакле, где черноволосая должна была исполнить главную роль. Но до сих пор она так и не явилась на материнский зов. Женщина начинала нервничать. В комнате, куда сквозь зашторенные окна едва проникали лучи солнца, на высокой кровати сидела девочка. Она подняла испуганные глаза на родную мать. Что-то было не так. С кровати на женщину смотрела Амели, а с пола на девочку — огромный паук. Он сидел неподвижно, словно резиновый муляж, однако до смерти пугал малышку. — Он боится тебя больше, чем ты его, — добавляет женщина, проходя в комнату и озаряя своим ликом спасение от ужасной участи. Да, Амели действительно безумно боялась пауков. «I was told they felt no emotion, that their hearts never beat, but I know the truth.» С возрастом все меняется. Амели больше не та девчушка, которая не могла выйти из комнаты по причине паука на полу. Теперь она — прима-балерина и верная жена, окруженная заботой, любовью не только мужа, но и фанатов, а также славой. И в этой славе она чувствует себя, словно рыба в воде. Но, безусловно, приятнее всего было проводить вечера вместе с Жераром, встречать с ним рассветы и гнаться за новым днем наперегонки с солнцем. Дни шли друг за другом, сезоны менялись, время ускользало песком сквозь пальцы, а новый страх лишь нарастал. А вдруг вся эта сказочная идиллия закончится так же быстро, как и началась? Что, если Жерар пропадет из её жизни с наступлением очередного обычного рассвета? Что, если спустя столько лет она останется совсем одна? — Глупая, чего ты снова сидишь тут одна? — его мягкий голос обволакивает, заставляет поднять голову с колен, встретиться взглядом с теплыми глазами. Он словно патока — сладкий, в котором хочется утонуть с головой. И она тонет, стоит ему только сесть рядом, обнять за плечи. Амели хватается за него, как за единственную надежду в этом чужом и страшном мире. Хватается за его шею, сжимает пальцами рукава своей одежды, зарывается носом в теплую шею. А он что-то шепчет. И хотя слов она не разбирает, его голос заставляет мурашками покрываться тело. И в такой момент Лакруа понимает, что она никогда не будет одинока, покуда в её жизни будет этот мужчина. Но ведь не все вечно, не так ли? Прекрасное время кануло в лету. Прекрасное время закончилось, как она и боялась. Да, Амели действительно безумно боялась одиночества. «When I was a girl, I had a fear of spiders.» Нейронная модификация стерла с жизни девушки почти все, за исключением холодного расчета и безжалостности. Теперь она уже не Амели, она — Вдова. Беспощадное оружие в руках Когтя. И таковой она останется. Не осталось места ни страху перед пауками, ни страху перед одиночеством. Не осталось даже Жерара, который заполнял пустоту в сердце и которого она любила безоговорочно. Но чего-то все же не хватало. И с каждым днем этого «чего-то» становилось все больше. Она убивала ради убийства. Убивала одного за другим. Женщин, детей, старых и молодых. Ей безразличны их судьбы. Есть только она и её задание. И никто — воистину никто — не смог бы помешать ей закончить начатое, ведь это именно то, ради чего Амели Лакруа была стерта с лица человечества. «I was told they felt no emotion, that their hearts never beat, but I know the truth…» Густая, словно смоль, ночь погрузила комнату во тьму. В этой тьме сидела девушка, молчаливо вглядываясь в пустынный город. Ей был чужд холод, несмотря на то, что ветер с улицы веял довольно прохладный. Прищур. Вдова вдруг оборачивается от треска где-то за спиной. С высокой полки упала коробка, перевернулась на полу, отвалив крышку. Из коробки показалась пара белых лент. Пуанты. В душе что-то сжалось. *** Она уже давно убрала все фотографии с Жераром за ненадобностью. Она никогда не носила ничего подобного с собой, но вот недавно вдруг нашла амулет, подаренный им на годовщину. И не смогла избавиться от него тем же путем, которым избавлялась от подобных вещей. Прячет его на шее, под одеждой, чтобы никто не узнал, что в душе Вдовы что-то сжалось. *** Пустая комната, тишина. И он улыбается, смотрит прямо в глаза, протягивает руки. Такой отчетливый, словно живой. Говорит, что любит. Накрывает словами с головой, словно покрывалом, туманит разум, но лишь на мгновение, чтобы после разлиться приятным теплом по всему телу. Его руки обволакивают путами, словно та паучиха, не дающая вырваться своей жертве. Но Амели не хочет вырываться. Ей приятен этот плен. Слышит его шепот в пол уха, наслаждается и млеет, но все заканчивается слишком быстро. Сон. Нет, скорее, кошмар. Душу сжимает. Она ощущает неимоверную боль, которая наполняет тело также стремительно, как вино наполняло её чашу каждое утро. Эта боль хранит в себе вину, отчаяние и неимоверный страх. Она убила его. Она убила тысячи людей. Того безобидного монаха-омника, ту девчонку с улицы, того женатого мужчину. И этого… И эту… И даже того ребенка. И осознание захлестывает сознание настолько непреклонно, что враз начинает болеть голова. Вдова вдруг хватается за волосы, норовя вырвать каждый волосок на своей голове, лишь бы не ощущать этого рвущего изнутри чувства. Душу сжимает. Все убитые ею люди ходили на ее выступления. У всех были семьи, были те, кто их ждал дома с работы или прогулки. И Жерар… Ах, дорогой Жерар, которого она любила всем своим теперь уже черным сердцем. Слишком много. Слишком много чувств в один момент, но заглушающим все остальные была вина. И в голове, словно муха о стены, бился вопрос «Почему?». Почему она убила всех этих людей? Почему это сделали с ней? И как теперь с этим жить? Душу сжимает. «… At the moment of the kill, they are never more alive.» В комнате с окнами, закрытыми шторами. На увядающем в густой темноте диване лежала девушка. Заплаканная, с измученным выражением лица, она нашла успокоение, мир без боли, вины и отчаяния, в объятиях смерти. Потому что жить с тем, что она натворила, Амели больше не могла. *** От этого сна она просыпалась каждый раз. Вздыхала, прижимала руку к груди и ощущала, как сердце шло своим мерным замедленным ходом. Она все та же — Роковая Вдова, созданная для единой цели — убивать. И все же что-то сжимало душу. И страх перед воплощением сна наяву было лишь малой частью этого «чего-то». Да, Амели действительно безумно боялась снова начать чувствовать. Потому что тогда она больше не будет кем-то. Ни любящей женой и примой-балериной Амели, ни хладнокровной убийцей Роковой Вдовой.