Обрывки нашей веры

- Крофорд! - нетерпеливо проворковала Ясмина, подав на стол плетеный поднос с четыремя чашками ромашкового чая. Увлажненные ароматным напитком края чашек лизал змеящийся белой нитью пар, - Лютик! - с толикой обиды позвала женщина. - Иду, дорогая! - раздался подхриповатый голос сверху. Женщина, будто бы насквозь видя второй этаж и творящийся там беспорядок, устало покачала головой. - Завтрак в шесть, - снисходительно отчеканила Ясмина, озвучивавшая это правило, как делала каждое божье утро, - Запомнить это не должно составить труда... Правда, Илана? - имя было произнесено каким-то особенно горделивым голосом. - Конечно, мама, - исправно ответила Лана, оторвавшись от горячего чая. - Дорогая, не хлюпай, - почти сразу оборвала женщина, - Это неприлично. - Конечно...мама, - девушка поставила чашку на стол и та как-то слишком звонко соприкоснулась с поверхностью одеревеневшего листа, немного укоряющий материнский взгляд был вызван незамедлительно. К этому моменту Лана выпрямилась так сильно, держала осанку настолько прямо и безупречно, что со стороны могло показаться, будто бы она проглотила лом. Когда зрительный контакт был разорван, спина позволила себе ссутулиться на два градуса. Архивы в мозгу Ланы стали быстро перебираться секретарем разума, искавшего маленькую памятку с крупной кричащей надписью: "Чайный этикет". По окончании поисков чай уже остыл сам, так что выбирать между тем, чтобы мешать его звонко ложечкой, дуть на поверхность, теряя сознание от недостатка кислорода, или вылить на блюдце и испить так, не пришлось. - Чай стоит пить, пока он еще горяч, милая, - проанализировав слова матери и установив, что за ними не последует удар по ссутулившейся спине линейкой, Лана принужденно улыбнулась, - Витамины не терпят холода. - Конечно, мама.

***

- Конечно...Мама... - гробовой хрип прозвучал где-то на грани сна и пробуждения, и чаша весов склонилась ко второму, - Ммм... Холод. Лампочка с этой мыслью спасительным маячком загорелась где-то в глубине бездны. Темно... Сыро... Еще два источника света. Сдавленно. Где я? Больно. Открыть глаза. Тьма сонного заблуждения начала растворяться в свете мыслей. Изображение. Без красок. Снова тьма. Снова сырость. Стыло. Зябко. Разум просыпается. Теперь очередь тела. Нервные импульсы. Мышцы учатся сокращаться. Руки сгибаются. Трогают. Коченеют. - Ммм... Звук собственного голоса вернул истинные ощущения. Личность. Реальность. Происшествие. Лана лежала на листе, наполовину свесившись. В большой сырой, ключевой капле росы. Нога сдвигается на несколько дюймов в сторону - и вот опять, полет. Болезненно короткий. И приземление. Более затяжное и куда более болезненное. Руки непослушно подпирают тело, будто в первый раз, ноги крепчают, поднимают омертвевшую тушку. Слипающиеся глаза с почти физическим усилием открываются. И что? А ничего! Лана с трудом подавила в голове глупую привычную мысль найти выключатель. Она немного прошла вперед, пошатываясь. Оперлась рукой о что-то, напоминающее столб, и мигом отдернула ладонь, ободранную шипами. Лана остановилась, пытаясь подавить нахлынувшее головокружение, оттеняющее нарастающую с каждым шагом тошноту. Изображение, разбитое на пазлы, все-таки собралось в цельную картину, от которой Лана разучилась дышать. Дыхание надолго сперло, конечности снова застыли, стали льдом, в груди теснились самые страшные и невероятные догадки. "Я, наверное, еще в лесу. Уже ночь... Как же темно. Как же холодно. Где... Где они? Где Эллая, Вивиан, Ирис... Куда они подевались?" С черепашьей быстротой память начала обрывками возвращаться, будто кто-то скидывал карты: десятка пики - все напиваются, дама - тьма, шестерка крести - какие-то крики и смех. Девушка мысленно вернула событиям правильную последовательность. Посмотрела вниз: перепачканные в грязи ноги, одна босая, стояли на земле. Девушка присела и загребла окоченевшими пальцами сырой мерзлый грунт. Земля. Лана, начавшая медленно забывать себя от нахлынувшего ужаса, посмотрела вверх. Но неба не было. Света не было. Над головой переплетались поросшие мхом листья и усы растений. И были они ужасно толстые и колючие. Грудь чуть не лопнула под натиском того чудовищного ужаса: он промчался колючим, скользким вихрем по телу, словно змея, оплетая ноги, переползая к телу, сжимая ребра до хруста, вызывая разрыв сердца, а, добравшись до шеи, змея начала кольцеваться вокруг нее смертельным обручем, перекрывая кровоток к голове и гортань так, что все в теле замерло - и кровь, и воздух. Все инстинкты на какое-то время отключились, исчезли - ужас заполнил все, не давая своей жертве возможность к побегу, движению, вздоху, удару сердца. Девушка стояла в плену оцепенения так долго, что уже стала походить на ствол растения, тянувшийся ввысь, но проглядный лишь немного, под листьями, здесь, внизу, из коих вокруг разросся целый лес, непроходимый, дремучий, темный. Так и стояла она: ни последнего слова, ни молебного звука, ни лихорадочного вздоха не слетало с дрожащих бледных губ. Слезы стояли в глаза, не смея хлынуть по щекам водопадом отчаяния. И только когда вся грудь отдавалась болезненным пульсом, а тело наполнило что-то тягучее и сухое, был пропущен первый вздох. Слишком маленький. За ним второй. Спустя какое-то время, поддавшись непонятному ей порыву, Лана, еле ковыляя, добралась до места своего пробуждения и залезла обратно на тот мокрый лист. Все действия она совершала спеша, не нарочно неаккуратно, в крупной дрожи, будто за ее спиной стоял кто-то опасный. Теперь ее организм ускорился во всем - в сердцебиении, дыхании и мыслях. Порывами в голове проносился каскад воспоминаний, страшных предположений, услышанных где-то историй о том, что обитает Внизу. Шок уступал место панике. До верхнего листа по колючему стволу было не доползти, только взлететь. И Лана попыталась. Напрасно. Не удалось сдержать громкий стон от боли, будто пронзившей крыло раскаленной кочергой и переместившей комок пульса на больное место. Лана вспомнила о небольшом надрыве на крыле, но, обернувшись и вывернув голову на столько, на сколько было возможным, девушка увидела не крыло, а что-то матово-бледное, с красноватыми прорехами и толстыми черными прожилками. Кончик крыла был просто разорван, части сцепились одна о другую, крыло было смято, будто простой лист бумаги, оно было просто изуродовано. Последствие страшного падения. Девушка шумно дышала, глядя на свое когда-то здоровое, блестящее оранжеватыми блестками пыльцы крыло. - Что мне теперь... - просипела было Лана, но тут раздался быстрый, резкий звук, похожий на свист. Девушка была настолько потеряна и опустошена, что даже не вздрогнула - она просто выдернула из ствола нечто, прилетевшее из кустов, и, подытожив, что перед ней ни что иное, как стрела, поняла, что забывать о местной фауне не стоило. В попытке покинуть лист максимально быстро, Лана снова упала. Она быстро встала и кинулась бежать - куда? Сейчас важнее было унести ноги. Она семенила между стволами, прорывалась сквозь путавшиеся по ногами пучки жухлой травы, царапалась о шипы, несясь куда-то прочь, в темноту. Слышала она только свои вздохи, всхлипы и шумный бег, а видела только тени впереди - те же стволы и основания кустов. Девушка разогналась слишком сильно, в попытке притормозить и где-нибудь спрятаться она споткнулась о корень, раздался отвратительный звук со стороны ноги, девушка громко крикнула и упала у ветвящегося по земле корневища. Она со всей силы вжалась в ствол, попытавшись слиться с ним, боль в ноге отошла на второй план. Оставалось только ждать, укоряя себя за такую очевидную, глупую оплошность, которая будет стоить жизни. Звук послышался из кустов. Аккурат напротив девушки. Последний вздох. Она не думала о вечных вещах, не философствовала, не признавалась в тайной любви в этот момент. Она вообще не могла что-либо обдумывать, в голове было только непреклонное ощущение конца. И сказанные вчера кем-то слова: "Внизу только смерть и тьма. Там невозможно выжить"