***
На следующий день Маринетт не пошла в школу. Она чувствовала себя не в состоянии отвечать на вопросы Али, почему она так рано умчалась с танц-мероприятия, словно ошпаренная лошадь. Но самое главное, она отнюдь не горела желанием встретить разочарованный взгляд Адриана. Этого она не вынесет. Глядя на свою дочь, что была бледнее смерти, родители Маринетт не стали возражать, чтобы она побыла денек дома. Маринетт не была больна. Это она знала наверняка. Однако она совсем не была уверена в том, что же она все-таки чувствует. Там в груди не чувствовалась грусть, там не было неприязни, не было ни облегчения, ни страха. Все, что она ощущала — это потребность нажать на паузу, в то время как мир продолжал стремительно крутиться. Конечно, Аля волновалась за свою подругу и забрасывала ее подбадривающими сообщениями, дававшими понять, что с ней Маринетт может поговорить буквально обо всем. Маринетт улыбалась над чуткими инстинктами подруги. Ей так хотелось, чтобы она могла так же как и раньше просто рассказать ей, как Адриан был прекрасен и приветлив, но это сместило бы все в странном направлении. «Хей, Аля, ты еще помнишь о Ледиблоге, который по существу полжизни для тебя значит, и о том, что ты чуть ли не боготворишь Ледибаг? Да? Так это я, твоя неуклюжая тихоня-лучшая подруга. Привет, как дела?» Нет, так дело не пойдет, решила Маринетт, зарываясь носом в подушку. Протяжный стон сорвался с ее губ, и она промычала пару ругательств в набитую перьями наволочку, и вдруг услыхала мягкое, тихое хихиканье, доносившееся со стороны. Маринетт, выпрямившись, села, и рассерженно нахмурив брови, запустила подушкой в квами, которая парила в воздухе над ее головой. Тикки невозмутимо пролетела сквозь подушку и захихикала только сильнее. — Что ж, — сказала она, широко улыбаясь, — раз ты явно пытаешься меня убить, значит ты достаточно оправилась от шока, чтобы объяснить мне, что это было вчера. Маринетт фыркнула. Тикки ведь прекрасно знала, что вчера произошло. — Он застал меня врасплох! — выкрикнула она, игнорируя тот факт, что это прозвучало так, словно она пыталась оправдаться за то, что справила малую нужду в общественном месте. — Конечно, застал, — сказала, понимающе, Тикки. — А когда Адриан сделал хоть что-нибудь, что не застало тебя врасплох? — Наверное, никогда, — пробормотала Маринетт. — Но ведь нельзя сравнивать внезапное появление у меня за спиной с… ургх. Не высказав мысль вслух, она закрыла лицо руками и громко вздохнула. — Но ведь ты же ему доверяешь, — сказала Тикки. — Доверяю. Правда доверяю, — ответила Маринетт сквозь пальцы. — Ну, тогда в чем проблема? Маринетт оторвала руки от лица и взглянула в окно, словно там, снаружи, находилось решение всех ее проблем. — Что теперь будет, Тикки? — спросила она задумчиво. — У него ведь такая неодолимая потребность защищать всех вокруг себя. И он захочет помогать и мне со всем этим супергеройством, милый — какой он есть. Он будет придумывать оправдания для моего внезапного исчезновения из класса; возможно, он даже будет мне звонить сообщать об атаках акумы. Не пойми меня неправильно, мне бы очень хотелось иметь кого-то в моей обычной жизни, с кем бы я могла разделить мою тайну; и существует мало таких, кто подошел бы для этого лучше, чем Адриан. Но… он ведь так любит Ледибаг. И, возможно, он станет видеть во мне только эту часть меня. Я боюсь, что он забудет Маринетт или будет ожидать от меня той же самоуверенности даже тогда, когда на мне не будет костюма. Я не знаю, сможет ли он понять мои намерения, понять, почему я храню свою личность в секрете. Он ведь не Кот. Мы, по сути, всего-то пару месяцев назад стали по-настоящему разговаривать друг с другом. Тикки неторопливо кивнула и плавно опустилась Маринетт на колени. — Это очень по-взрослому с твоей стороны, — сказала она. — По-взрослому? — усмехнулась Маринетт. — Скажи это той версии меня, которая хотела вчера предмету своего воздыхания наорать прямо в лицо. Тикки задумчиво зажужжала: — У меня такое чувство, что дело тут не только в Адриане, не так ли? И то был момент, когда Маринетт пришла к выводу, что ее квами замечала слишком многое из того, что творилось в ее девичьем сердце. — Я дам тебе дюжину печений, если ты прекратишь задавать вопросы, — по-деловому сказала Маринетт. — Ты думаешь, что можешь меня подкупить? — Тикки подбоченилась. — Я же не Плагг! — Значит, не надо печенья? — Этого я не сказала.***
Бражнику понадобились целых четыре дня для того, чтобы снова выпустить акуму для терроризации города, и к неприязни Адриана к обращению людей в рабов примешалось легкое облегчение от сознания того, что до того, как он снова сможет поговорить со своей МариЛеди, больше не придется долго ждать. Разумеется, последние три дня Маринетт снова появлялась в школе. Но ее либо отгораживала, будто личный телохранитель, Аля, либо сама Маринетт старалась обходить Адриана стороной так далеко, как только могла. Кроме того, хлопотливая атмосфера школы, походившая на пчелиный улей, не благоприятствовала ведению жизненно важных разговоров. Нынешнюю схватку с акумой, отметил для себя Адриан, даже нельзя было толком назвать схваткой. Акуманизированный Робин Гуд пускал им вслед ядовитые стрелы, попадая в невинных людей, которые теперь носились вокруг, словно за ними гналась сама смерть. (Что, возможно, так даже и было, но, если честно, неужели все это стоило такого переполоха?) Сама Ледибаг, во всяком случае, выглядела крайне сосредоточенной, и он пытался перенять у нее хоть сколько-нибудь этой ее серьезности по отношению к происходящему. Незадолго до атаки ему удалось поймать ее взгляд. — Могу я с тобой позже поговорить? Скажем, в шесть на башне? Она помедлила, потом механично, будто робот, кивнула, словно разговор с ним был для нее экзаменом, провал которого означал неминуемую смерть. (Хорошо, может, с таким сравнением он слегка и преувеличил). В любом случае, у них была договоренность о встрече. И полиэтиленовый мешочек, что болтался у него на ремне, радостно зашуршал в предвкушении.***
Адриан прибыл на башню на полчаса раньше (еще бы), что, вероятно, было ошибкой. Ожидание, казалось, длилось вечно, пока он наконец не увидел красную вспышку летящей в его направлении Мари-Ледибаг. Когда она приземлилась рядом с ним на металлической платформе, он очень старался не слишком пялиться на нее. (Возможно, старания его не увенчались успехом). И вдруг он ясно увидел отблеск неуверенности Маринетт в движениях Ледибаг, увидел теплую, приветливую улыбку, что всякий раз лежала на губах Маринетт, когда она смотрела на него. Ему так захотелось снова почувствовать эти мягкие губы. — Хей, — сказала она, и у него обмякли колени. — Хей. Неплохая схватка давеча, — прокряхтел он и потер шею. — Эм… мне нужно тебе кое-что рассказать. — Д-да? — сказала она. — Да, — начал он. — Дело в том, что… ну, в общем, я … — Адриан Агрест знает, кто я, — выпалила она, и Кот от неожиданности даже не подумал о том, чтобы закрыть рот. — Он знает. Он догадался. Я сама толком не понимаю, как, но он теперь знает, и это полнейший хаос. И я… мне очень жаль. — Она вздохнула и посмотрела на него взглядом, полным раскаяния. — А, — сказал Кот. — Окей. Она в удивлении вскинула бровь: — Как ты можешь… Ты не сердишься на меня? Настал его черед прийти в недоумение. — Что? Почему я должен сердиться на тебя? Даже у Адриана не было причины сердиться, хоть она и убежала от него. Он очень хорошо понимал, почему она это сделала. Но у Кота? Какая у Кота могла быть причина сердиться? Ледибаг снова вздохнула, на этот раз едва уловимо — таким мелким и хрупким был этот вздох. — Потому что… ты с полвечности хотел знать, кто я, и пусть, признаю, я не горела желанием, чтобы кто-то узнал, я все же хотела, чтобы ты был первым, кому я это расскажу. В конце концов, ты — мой напарник. Адриан готов был прямо на месте разрыдаться от счастья. — Да. Я — твой напарник, — сказал он, и уголки его губ растянулись в несколько слишком широкой улыбке. Это было облегчением узнать, что ЛедиМари (ему показалось это новое прозвище очень подходящим) доверяла обоим его «я», так же, как он доверял ей, что бы ни произошло. Он ничего не принимал как должное с ее стороны, со стороны супергероини, которая видела в нем неотъемлемую половину себя, со стороны дочери пекаря, которая разглядела его за фасадом супермодели. — Ты хотел мне что-то рассказать? — вспомнила она. — Да. Пару вещей, — ответил он, усаживаясь на ржавое железо, и стукнул ладонью рядом с собой. Она повиновалась его жесту. Яркое летнее солнце еще парило над парижскими крышами, и супергерои наблюдали, как оно уходит все дальше и ниже, чтобы в какой-то момент дотронуться до горизонта. — Маме бы этот вид очень понравился, — пробормотал он. — Она всегда говорила, нет на свете лучшего художника, чем солнце. Маринетт повернула голову в его сторону, внимательно вглядываясь в его профиль. — Я не знала, что твоя мама умерла, — тихо сказала она. Но теперь, задумавшись над этим, это стало почти очевидным. Кот никогда не говорил о маме. Он позволял себе немногое, что выходило за рамки школьного клоуна. Кот пожал плечом и наигранно засмеялся. — Да. Собственно говоря, я сам не знаю наверняка. Она исчезла пару лет назад, и в прошлом году ее официально объявили умершей. Неподвижным взглядом Кот смотрел в сияющую даль. — Мне очень жаль, Кот, — пробормотала Ледибаг. Он подернул плечами. — Не стоит. Я же не бегаю по миру, торгуя этим взамен на жалость. На самом деле, незнание — самое худшее во всем этом деле. … А ты бы ей понравилась, — он слегка улыбнулся. — Я не был уверен, следует ли тебе об этом рассказывать. Это довольно значительная информация про обычного меня. Ледибаг сморщила лоб. — Не пойми меня неправильно, я принимаю это за честь, но… почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? — Потому что ты хотела знать, отчего у меня регулярно отключки и обмороки, — ответил он со всей серьезностью. — О, — сказала она. — О! Значит, тот день, когда ты исчез, был… — Днем ее смерти, да. Каждый год в этот день я как будто проваливаюсь в яму, и обычно мне удается выбраться из нее своими силами. Но в этот раз я как раз перед тем сильно поругался с отцом и заболел и в самом деле физически. Одно спровоцировало другое, пока… в общем, всего было слишком много и сразу. Он вздрогнул, когда Ледибаг, не обращая внимания на завораживающий закат солнца, неожиданно вскочила на ноги и сердито воткнула руки в боки. — Что…? — начал он в недоумении. — И на днях ты позволяешь мне на тебя кричать, тебя дубасить? — выкрикнула она и, подавившись воздухом, закашлялась. Недоумение Кота сменилось теплой улыбкой. — Тебе это было необходимо, я полагаю. Я ведь не мог от тебя ожидать, что из-за моих глупых проблем ты изменишь свой характер. Это была бы настоящая катастрофа, Миледи. Ледибаг покачала головой и провела ладонью по лицу. Она не могла поверить в то, что только что услышала. Как мог Кот жить с такой потерей, умаляя ее значение, только чтобы не огорчать этим других, каждый божий день? Она не знала, заслуживал ли он за это пощечину, или же она сама — за то, что была худшим напарником на всем белом свете. — Это не нормально! — рассерженно крикнула она и повернулась к нему. — Ты не заслуживаешь такого! Кот поднял руки, ухмылка прочно укрепилась в уголках его рта. — Ну, я на это надеюсь. Иначе бы означало, что я ужасный человек, не так ли? От бессилия у нее повисли плечи. — Мне бы очень хотелось, чтобы я могла тебе как-то помочь. — Эй-эй, — он поднялся, качая головой, и взял ее руку, чтобы оставить на ее костяшках свой фирменный мягкий поцелуй. — Ты уже достаточно помогла просто тем, что ты есть. Прости, я не хотел тебя огорчить. Она подошла к нему ближе и уткнулась лбом ему в грудь. Сам того не осознавая, он гладил ее по спине. Это был такой умиротворяющий жест, и ни один из них не знал, кто у кого искал утешения. — Я поговорил с отцом, — какое-то время спустя сказал Кот, когда солнце уже скрылось за крышами ближайших домов. — Так не может продолжаться дальше. Мы решили обратиться за помощью. — Это хорошо, — пробормотала она. Что-то внутри нее болезненно сжалось при мысли о том, что она на самом деле еще хотела добавить. «Ты можешь всегда поговорить со мной. До меня — только позови. Ты знаешь, где меня найти. Я всегда буду рядом». И в этот момент она целиком и полностью осознала, что в действительности означало для них обоих сохранение в тайне их истинных личностей. Она увидела стену, что разделяла их и будет разделять всегда. Она пришла к заключению, что больше не желает мириться с этой преградой. Кот не стал ее удерживать, когда она, развернувшись, направилась к дальнему концу платформы, чтобы взглянуть на раскинувшийся внизу город. Намеревалась ли она уйти? Если так, то он еще должен успеть ей сказать то, что должно быть сказанным. — Подожди! — позвал он и схватился за мешочек, висевший у него на талии. — Я должен тебя еще о чем-то спросить. У меня ведь остался еще один вопрос. Сначала она лишь рассеянно что-то прожужжала в ответ, но потом развернулась, обращая к нему озадаченный взгляд. — Что ты имеешь в виду? Он нервно сглотнул, сделал глубокий вдох и сказал: — Мы договорились, что каждый из нас может задать три вопроса. Полнейшая откровенность — таков был наш уговор. И у меня остался еще один вопрос. Бабах. Была ли это та часовая бомба, что тикала тогда в его комнате во время ее ночного визита? Если она не взорвалась тогда, то сейчас уж наверняка. Одним махом раскрыть сразу две личности — такое еще нужно суметь. Он буквально мог видеть, как осмысление просачивалось в ее сознание и переворачивало там все с ног на голову. Безусловно, со всеми сведениями про его мать она могла бы и раньше разгадать загадку о его личности, но если он и извлек из всего этого урок, то заключался он в том, что человек не видит того, чего не ожидает увидеть. Он ведь и сам практически все это время был абсолютным слепцом. Маринетт же сейчас очень широко раскрыла глаза. За исключением глаз, в остальном ее лицо оставалось совершенно бесстрастным; тело же полностью сковал шок. — Конечно, — пролепетала она. Ноги ее подкосились, и она упала с платформы. — А-А-А, что, — только успел подумать Адриан, схватил свой шест и, не раздумывая, прыгнул за ней вниз.***
Они стояли на одной из нижних платформ Эйфелевой башни, на которую удобнее всего было забраться после того, как Кот подхватил свою падающую Леди. Маринетт-Ледибаг кое-как оправилась от шока, вызванного падением, и принялась разбираться с шоком иным, а он засел глубоко. — Адриан. Ты Адриан?! — выпалила она, сохраняя между ними своего рода безопасное расстояние, что, с одной стороны, казалось препятствием, с другой же — Адриан находил это забавным и милым. — Да, — сказал он. Не самый интеллигентный ответ, но что еще должен был он сказать? — Прости. Мне не следовало этого тебе говорить, когда ты буквально стояла на краю пропасти. Она взмахнула рукой и взлохматила волосы. — Да. Н-нет. Я… — запнулась она. То, что она пребывала в полнейшем замешательстве, было более чем очевидно. Он дал ей время задать все ее «Что-Как-Э-Адриан?!», а потом протянул ей мешочек. — Печенье? — нерешительно спросил он. — Может, успокоит. Она учащенно заморгала. — Ты на битву с акумой брал с собой печенье? Она вынула одно и скептически осмотрела. — Я целую неделю работал над ним! — сказал он в свою защиту. — Стоило мне немалых усилий добиться того, чтобы оно не превращалось в угли или по вкусу не напоминало картон. Боюсь, оно все еще ни к черту не годное, но это все равно скорее… символическая благодарность. Или признание в любви. Синева ее глаз уподобилась морской пучине; крылья носа трепетали от порывистости ее неровного дыхания. — Что? — прошептала она. — Девушке, которая пыталась научить меня печь, — тихо сказал он и стал перед ней так, что ей пришлось задрать голову, чтобы не оторвать взгляд от его глаз. — Маринетт Дюпэн-Чэн, — произнес он и нежно провел ладонью по ее щеке. — Я настаиваю на искренности в ответе на мой последний вопрос. Я знаю, Миледи, твое сердце когда-то принадлежало Адриану. Но не могла бы ты также… — он взял ее руку и положил себе на грудь, –… полюбить и вот этого Кота? Он время от времени слегка легкомыслен и, бывает, дурачится, но … он любит тебя так же безоговорочно, как и Адриан. Последние теплые лучи заходящего солнца растворились в ее небесно-голубых глазах, и в этот раз он сумел в них распознать каждое отдельное чувство своей напарницы. В них смешалось неверие с усилием сложить один к одному части пазла. Тот взгляд, каким она смотрела сейчас на него, загипнотизированная его близостью и его словами, говорил о глубокой привязанности. И это чувство принадлежало только ему. Ее взгляд был всем необходимым ему разрешением. Он положил свою обтянутую перчаткой ладонь на ее щеку так нежно, словно она была сделана из тончайшего хрусталя, словно она была для него самым бесценным, что существовало на этой земле. Скорее всего так оно и было, подумал он, наклоняя к ней голову. Он приостановился, чтобы она могла отступить, оставляя ей путь для побега. Он чувствовал ее дыхание на своих губах, вдыхал сладкий аромат ее кожи, осознавал каждой фиброй своего бытия ее присутствие. Она опьяняла его, затягивала в свое русло, так же, как и на танцплощадке несколькими днями назад. Только в этот раз он не будет давить на нее. Он оставил расстояние в один миллиметр между их губами, наслаждаясь грохочущем вихрем тех тайн, которые они теперь разделяли и хранили. И когда, тихонько вздохнув, она преодолела то крохотное пространство, разделявшее их, и коснулась губами его губ, он закрыл глаза. Это не было фейерверком, содрогнувшим его. Это не было молнией, проложившей всеразрушающий путь сквозь его тело. Он был окутан ее бытием, но не захлебывался в нем. Он ответил на ее поцелуй со всей своей пылкостью, но он не давил на нее. Свободной рукой, лежавшей на ее талии, он прижал ее к себе и растворился в том чувстве счастья, которое испытывал оттого, что ее пальцы взъерошивали ему волосы, а ее губы целовали его — осторожно, словно пробуя и проверяя, но без единого намерения отступить. Солнце скрылось совсем, оставляя лишь мягкую светящуюся синеву. Она пристально взглянула на него. Он отрешенно улыбался. — Ты еще не отлупила меня, и не накричала, и не сбросила меня с башни? Можно принять это за хороший знак? Она рассмеялась и закусила губу, будто поцелуи и без того не сделали их достаточно багровыми. Ему казалось, что еще никогда она не выглядела красивее, чем в этот момент. — Если ты еще спрашиваешь, то тебе уже ничем не помочь, — пробормотала она с нежностью в голосе. — Хей, я одновременно влюбился в двух девушек сразу. Мне уже давно кажется, что со мной что-то не так. Вкус ее кожи оставался у него на губах, все его тело пощипывало от счастья. Он хорошо себе представлял, что большую часть ее еще окутывала растерянность. Ему самому понадобился не один день, чтобы сложить все в одно разумное целое. Он знал, все сойдется. Теперь у них было все время мира. — У Али крыша уедет, когда она узнает, что ее обожаемые супергерои теперь вместе, — сказала она и, казалось, всерьез задумалась над этим. Очевидно, картинка, возникшая у нее в голове, заставила ее улыбнуться. — А мы вместе, да? — спросил он и поцеловал ее в лоб. — Думаешь, сердце Али выдержит? Мы ведь довольно классные, как единое целое. Она махнула рукой и схватилась за йо-йо. — Аля справится. Что касается меня, то от такого шока у меня проснулся неутолимый аппетит к печенью. Твое, к сожалению, похоже на стельку. Она поцеловала его в губы, словно это давно стало тем, чем они занимались постоянно, и, метнув йо-йо, махнула с платформы вниз. — Ну и девчонка, — пробормотал он, широко улыбаясь. И взявшись за шест, чтобы последовать за ней, он подумал, какая же ему все-таки выпала счастливая судьба.